Явится ночью, примется плести да чесать, заиграется — можно не только без волос, без головы остаться». Но в Затони пустодомок было много, одну-другую Айша сама видела, а тут в городище, в шуме да вони, пожалуй, ни одна не прижилась бы. Но на всякий случай притка осторожно убрала волосы Гунны с пола, уложила подле затылка крученым клубком. На прощание поклонилась спящим в пояс.
Двор встретил ее прежним молчанием. Сороки нигде не было, старый пес даже не поднял головы, луна равнодушно взирала с небес на дорогу. У городских ворот стража затеяла какую-то игру — мужские голоса громко спорили — кто у кого выиграл. Шаловливые домовики подхватили отголоски спора, понесли по дворам тихим эхом. Один запрыгнул на верею возле Айши, радостно стукнул по дереву, будто приглашая притку поиграть.
— Некогда мне, — сообщила ему Айша. Домовик обиделся, дунул на ее щеку влажным утренним ветерком, соскочил с городьбы, спрятался на дворе.
— Ее с Гуннаром, сынком Рейнара, видели, здесь это, вот… — неожиданно близко и отчетливо сказал кто-то, прямо за городьбой.
Притка затаила дыхание. Теперь стали слышны и тихие шаркающие шаги нескольких людей. Шли к ней. Вернее, за ней.
В поисках укрытия Айшин взгляд заметался по двору, остановился на амбарной двери. Боясь не успеть, притка метнулась к амбару. По пути споткнулась, упала, больно рассадив колено. Из сумы вывалились нехитрые пожитки. Всхлипывая от боли, Айша сгребла их в подол юбки, схватила суму, ковыляя подбежала к амбарным дверям. Двери никак не хотели поддаваться — несколько раз пальцы Айши срывались с дверной оковки. Сума в другой руке мешала — била притку по больной ноге. Отчаявшись, Айша сунула плечо в черную междверную щель, навалилась всем телом, стараясь протиснуться меж створок. Двери тяжело скрипнули, впустили притку внутрь.
Пора сева да урожая еще не подошла — в овине было пустынно и холодно. Две лошадки под навесом фыркали, шлепали по бокам длинными хвостами. Пришелицу не удостоили даже взглядом — за время службы в Альдоге они уже привыкли к частому появлению незнакомых людей. Справа от лошадей стояла груженая телега, по самые перила заваленная каким-то тряпьем.
Переведя дух, Айша присела, вывалила из подола свои вещи — сухую рыбину в маленькой тряпице, пару онучей, гребень, украденный в рыбацком селище… Принялась складывать все в суму, при этом старательно вслушиваясь в долетающий со двора шум. Особенно осторожно опустила на дно сумы тщательно завязанный узелок со снятой с Кульи золотой гривной.
Шум на дворе нарастал. Голосов было не разобрать, однако Айша узнала сонный, писклявый рев Гуннара. Подкралась к дверной щели, приложилась глазом.
Милену она признала сразу — красавица стояла у влаза в большую избу, боком к амбару, сложив руки на животе и равнодушно разглядывая плачущего Гуннара. За спиной Гуннара застыла его мать, рядом с ней Рейнар. Оба еще не прибранные, помятые со сна. Гунна кутала плечи в мягкий шерстяной плед, ее муж подтягивал не завязанные толком порты. Гуннар ревел во все горло, лишь изредка прерывался, чтоб почесать коленку, торчащую из-под длинной рубашки. Вокруг семейства уже собрались дворовые, слушали, глазели. Тут же переминались два стражника с пристани — один толстый, с обритой башкой, в широких партах и подвязанной на поясе рубахе, другой — потоньше и пониже, в натянутой поверх рубахи меховой безрукавке. Отец Милены — печищенский староста, окруженный своими людьми, безжалостно теребил ревущего глуздыря за плечи, допытывался:
— Куда пошла она? Куда собиралась?
— Н-н-не-е-е-е зн-а-а-а-ю-ю-ю-ю-ю-у-у-у… — щедро брызжа в склоненное лицо старосты слюнями и соплями, ревел Гуннар.
— А как брата ее зовут? Где он? — не унимался староста.
— У-у-у-у… — продолжал Гуннар.
— Да перестань ты орать! — рявкнул староста, врезал ладонью по мальчишескому затылку.
Этого Гунна уже не выдержала. Выступила вперед) оттолкнув старосту бедром, заслонила спешно спрятавшегося за ее юбку сына:
— Ты чего мальца пытаешь, будто ворога? — Волосы под плат она убирала в большой спешке, теперь несколько спутанных прядей выскользнули, упали ей на щеку, закрыли один глаз. — Чего к нему пристал? Сказано тебе — не знает он ничего. Пришла невесть откуда и ушла невесть куда! А что зятя твоего она убила, так еще незнамо.
— Это… Это… как это? — подобной наглости староста не ждал. Да и Рейнар удивленно взирал на нежданно осмелевшую жену.
— Иди в избу, сыночка, — Гунна склонилась к сыну, заботливо отерла рукавом его зареванное лицо, подтолкнула в сторону избы. Гуннар уперся, вцепился в ее юбку. Уходить он вовсе не желал.
Гунна отряхнула рукав, исподлобья глянула на старосту:
— А так. Чего это зятек твой ночью на реку поперся? И с чего вдруг девке, что горшка не переросла, убивать-то его?
— Но украла… рыбаки корзень показали, сказали — она дала… — бормотал опешивший староста.
Гунна гордо выпрямилась, прижала к себе сына. Давая понять, что разговор окончен, развернулась, двинулась к избе. На ходу сообщила:
— Корзень не корзень, а Гуннар тут ни при чем. Хочешь правды искать, так ступай к князю. Нечего честных людей до света будить, словно татей! Тебе, лаготнику, может, делать и нечего, а нам поутру работы невпроворот…
— А верно говорит… — забормотали в толпе. — Права баба. Мы-то тут при чем?
Один из стражей, тот, что был поменьше, согласно кивнул:
— Впрямь, иди-ка ты к князю. Пущай он суд правит.
Толпа понемногу стала разбредаться. Рейнар пошел за женой, стражи, переговариваясь, направились к воротам, несколько человек дружно двинулись за амбар — облегчиться, Милена зевнула, склонила по-птичьи голову к плечу, покосилась на амбарные двери, Айша отпрянула. Постояла немного в амбарной пустоте, потом направилась к телеге с тряпками. Приподняла край большого, свернутого в несколько рядов полотнища. От полотнища пахло рыбой. Не долго думая, Айша влезла в телегу, с головой зарылась в тряпку, свернулась калачиком…
Глава вторая
КНЯЖИЧ
Корабли уже третий день стояли в гавани, готовые к отплытию, а Гостомысл все медлил. Днем бродил мрачной тенью по городищу, изредка выбирался к пристани, оглядывал крепкие борта драккаров и расшив, вздыхал и вновь уходил в темную и душную избу. Не мог, не желал смириться с тем, что последний уцелевший сын уйдет в чужие земли, оставив старого отца без наследника и защитника. Уже двоих сыновей схоронил в словенской земле альдожский князь, и еще одного недавно забрал на чужбину свободный ярл Орм Белоголовый. С Ормом у Гостомысла были давние счеты — варяг то и дело налетал на земли князя. Налетал по-волчьи — быстро, зло, не ведая страха пред расплатой. Три раза Гостомысл бил его, жег корабли, гнал прочь от городища, а в четвертый ворог угадал — явился нежданным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Двор встретил ее прежним молчанием. Сороки нигде не было, старый пес даже не поднял головы, луна равнодушно взирала с небес на дорогу. У городских ворот стража затеяла какую-то игру — мужские голоса громко спорили — кто у кого выиграл. Шаловливые домовики подхватили отголоски спора, понесли по дворам тихим эхом. Один запрыгнул на верею возле Айши, радостно стукнул по дереву, будто приглашая притку поиграть.
— Некогда мне, — сообщила ему Айша. Домовик обиделся, дунул на ее щеку влажным утренним ветерком, соскочил с городьбы, спрятался на дворе.
— Ее с Гуннаром, сынком Рейнара, видели, здесь это, вот… — неожиданно близко и отчетливо сказал кто-то, прямо за городьбой.
Притка затаила дыхание. Теперь стали слышны и тихие шаркающие шаги нескольких людей. Шли к ней. Вернее, за ней.
В поисках укрытия Айшин взгляд заметался по двору, остановился на амбарной двери. Боясь не успеть, притка метнулась к амбару. По пути споткнулась, упала, больно рассадив колено. Из сумы вывалились нехитрые пожитки. Всхлипывая от боли, Айша сгребла их в подол юбки, схватила суму, ковыляя подбежала к амбарным дверям. Двери никак не хотели поддаваться — несколько раз пальцы Айши срывались с дверной оковки. Сума в другой руке мешала — била притку по больной ноге. Отчаявшись, Айша сунула плечо в черную междверную щель, навалилась всем телом, стараясь протиснуться меж створок. Двери тяжело скрипнули, впустили притку внутрь.
Пора сева да урожая еще не подошла — в овине было пустынно и холодно. Две лошадки под навесом фыркали, шлепали по бокам длинными хвостами. Пришелицу не удостоили даже взглядом — за время службы в Альдоге они уже привыкли к частому появлению незнакомых людей. Справа от лошадей стояла груженая телега, по самые перила заваленная каким-то тряпьем.
Переведя дух, Айша присела, вывалила из подола свои вещи — сухую рыбину в маленькой тряпице, пару онучей, гребень, украденный в рыбацком селище… Принялась складывать все в суму, при этом старательно вслушиваясь в долетающий со двора шум. Особенно осторожно опустила на дно сумы тщательно завязанный узелок со снятой с Кульи золотой гривной.
Шум на дворе нарастал. Голосов было не разобрать, однако Айша узнала сонный, писклявый рев Гуннара. Подкралась к дверной щели, приложилась глазом.
Милену она признала сразу — красавица стояла у влаза в большую избу, боком к амбару, сложив руки на животе и равнодушно разглядывая плачущего Гуннара. За спиной Гуннара застыла его мать, рядом с ней Рейнар. Оба еще не прибранные, помятые со сна. Гунна кутала плечи в мягкий шерстяной плед, ее муж подтягивал не завязанные толком порты. Гуннар ревел во все горло, лишь изредка прерывался, чтоб почесать коленку, торчащую из-под длинной рубашки. Вокруг семейства уже собрались дворовые, слушали, глазели. Тут же переминались два стражника с пристани — один толстый, с обритой башкой, в широких партах и подвязанной на поясе рубахе, другой — потоньше и пониже, в натянутой поверх рубахи меховой безрукавке. Отец Милены — печищенский староста, окруженный своими людьми, безжалостно теребил ревущего глуздыря за плечи, допытывался:
— Куда пошла она? Куда собиралась?
— Н-н-не-е-е-е зн-а-а-а-ю-ю-ю-ю-ю-у-у-у… — щедро брызжа в склоненное лицо старосты слюнями и соплями, ревел Гуннар.
— А как брата ее зовут? Где он? — не унимался староста.
— У-у-у-у… — продолжал Гуннар.
— Да перестань ты орать! — рявкнул староста, врезал ладонью по мальчишескому затылку.
Этого Гунна уже не выдержала. Выступила вперед) оттолкнув старосту бедром, заслонила спешно спрятавшегося за ее юбку сына:
— Ты чего мальца пытаешь, будто ворога? — Волосы под плат она убирала в большой спешке, теперь несколько спутанных прядей выскользнули, упали ей на щеку, закрыли один глаз. — Чего к нему пристал? Сказано тебе — не знает он ничего. Пришла невесть откуда и ушла невесть куда! А что зятя твоего она убила, так еще незнамо.
— Это… Это… как это? — подобной наглости староста не ждал. Да и Рейнар удивленно взирал на нежданно осмелевшую жену.
— Иди в избу, сыночка, — Гунна склонилась к сыну, заботливо отерла рукавом его зареванное лицо, подтолкнула в сторону избы. Гуннар уперся, вцепился в ее юбку. Уходить он вовсе не желал.
Гунна отряхнула рукав, исподлобья глянула на старосту:
— А так. Чего это зятек твой ночью на реку поперся? И с чего вдруг девке, что горшка не переросла, убивать-то его?
— Но украла… рыбаки корзень показали, сказали — она дала… — бормотал опешивший староста.
Гунна гордо выпрямилась, прижала к себе сына. Давая понять, что разговор окончен, развернулась, двинулась к избе. На ходу сообщила:
— Корзень не корзень, а Гуннар тут ни при чем. Хочешь правды искать, так ступай к князю. Нечего честных людей до света будить, словно татей! Тебе, лаготнику, может, делать и нечего, а нам поутру работы невпроворот…
— А верно говорит… — забормотали в толпе. — Права баба. Мы-то тут при чем?
Один из стражей, тот, что был поменьше, согласно кивнул:
— Впрямь, иди-ка ты к князю. Пущай он суд правит.
Толпа понемногу стала разбредаться. Рейнар пошел за женой, стражи, переговариваясь, направились к воротам, несколько человек дружно двинулись за амбар — облегчиться, Милена зевнула, склонила по-птичьи голову к плечу, покосилась на амбарные двери, Айша отпрянула. Постояла немного в амбарной пустоте, потом направилась к телеге с тряпками. Приподняла край большого, свернутого в несколько рядов полотнища. От полотнища пахло рыбой. Не долго думая, Айша влезла в телегу, с головой зарылась в тряпку, свернулась калачиком…
Глава вторая
КНЯЖИЧ
Корабли уже третий день стояли в гавани, готовые к отплытию, а Гостомысл все медлил. Днем бродил мрачной тенью по городищу, изредка выбирался к пристани, оглядывал крепкие борта драккаров и расшив, вздыхал и вновь уходил в темную и душную избу. Не мог, не желал смириться с тем, что последний уцелевший сын уйдет в чужие земли, оставив старого отца без наследника и защитника. Уже двоих сыновей схоронил в словенской земле альдожский князь, и еще одного недавно забрал на чужбину свободный ярл Орм Белоголовый. С Ормом у Гостомысла были давние счеты — варяг то и дело налетал на земли князя. Налетал по-волчьи — быстро, зло, не ведая страха пред расплатой. Три раза Гостомысл бил его, жег корабли, гнал прочь от городища, а в четвертый ворог угадал — явился нежданным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90