В Италии и в Германии появился фашизм. А знаешь, чем кончились крестовые походы?
— Небось тоже миром, как и вообще все войны кончаются.
— Конечно, миром. Но кроме мира?
— Не помню. Я никогда не любил читать о войнах. Не люблю войны и военных.
— Ну, известно, когда гремят пушки, музы молчат. Так?
— Допустим. Хотя на самом деле это не так. Но хорошо. Чем все-таки крестовые походы закончились?
— Европейцы стали мыть руки перед тем, как сесть за стол.
— Всего-то? — засмеялся Масей. — Был ли смысл воевать ради этого?
Острашаб, посмеиваясь, сказал:
— Но в итоге, побывав в восточных странах, европейцы познакомились с новыми земледельческими культурами, например, стали выращивать рис, лимоны, абрикосы, арбузы. Научились вырабатывать шёлковые ткани, зеркала. Но и мыть перед едой руки тоже научились только после крестовых походов.
— Значит, наши предки были в те времена дикарями?
— Ну…
— А может, это поклёп?
— Могу отослать к историческим источникам.
— Не надо. Это, так сказать, занимательная история. В жизни все происходило и происходит иначе. Война — всегда несчастье. Ну, а что может дать теперешняя?
— Думаю, в результате её Европа снова изменит своё обличье. Это во-первых. А во-вторых, принесёт мир и победу.
— Кому?
— Разумеется, и нам, белорусам.
— Но теперь «мы» — это совсем не однородное понятие. Ты же слышал, как отец мой рассуждает?
— Отец твой сегодня в расчёт не идёт. Он вообще уверен, что большевики не сдадутся.
— А ты, как ты на самом деле считаешь?
— Мне не хотелось бы сейчас говорить об этом.
— Почему вдруг?
— Вдруг черт подслушает да разболтает.
— Черти давно небось куда-то попрятались. Они и так большого шума не любят, а тут — война…
— Нет, ты ошибаешься. Про чертей я тоже могу лекцию прочитать. Но не буду. Скажи лучше, друже, как ты тут живёшь?
— Разве не видишь?
— Ну, вижу, в общих чертах…
— А в частности — отдаюсь целиком деревенскому дольче фар ниенте. По-итальянски это означает сладостное препровождение времени или попросту безделье.
— Не пишешь?
— Нет. Пытался, но ничего не вышло, душа засохла. А ты чем теперь занимаешься, кроме того, что служишь в городской управе?
— Ищу «модус агенди».
— Что ж, занятие весьма похвальное. В конце концов теперь, видимо, многие увлечены этим. Правда, все по-разному понимают «модус агенди». Ищут его соответственно своим убеждениям и тем обстоятельствам, которые сложились вокруг каждого. В чем же заключается твой «модус агенди»?
Острашаб засмеялся.
— Долго придётся объяснять.
— А ты начни по порядку. Я так понимаю, что способ действия для тебя зависит от того, как будут разворачиваться события?
— Конечно.
— А события в свою очередь будут зависеть от того, на чьей стороне окажется победа?
— Можно сказать так, а можно и наоборот.
— Так чьей же ты, Алесь, ждёшь победы?
— А неужто ты ещё не понял?
— Нет.
— Нашей победы жду, нашей!
— А если ещё ясней?
— Не немецкой, не советской, а нашей. Отсюда и «модус агенди». Ради этого я и к тебе приехал.
— Значит, есть люди, которые не желают победы в войне ни Гитлеру, ни Сталину?
— Да.
— И ты в их числе?
— Да.
— И много вас?
— Не слишком. Дело в том, что немцы на руководящие должности привезли с собой готовые кадры. Это прежде всего бывшие активные деятели так называемых мелкобуржуазных партий. До тридцать девятого года они в большинстве своём действовали в Западной Белоруссии. А мы собираемся ориентироваться на Англию.
— На кого?
— На Англию.
— Почему вдруг?
— Потому что Англия от нас далеко.
— Странно. Не очередная ли это химера, порождённая провинциальным снобизмом и пустыми мечтаниями?
— Так складываются исторические обстоятельства. Мы сейчас имеем то, чего не имели раньше, а именно: нам больше не угрожают ни русификация, ни полонизация. И пока немцы дерутся с большевиками, у нас есть время и возможность наконец-то начать воспитывать свой народ в национальном духе.
— А как посмотрят на это немцы? Они же небось тоже намереваются наш народ на свой манер учить? И как на ваш замысел посмотрят их подручные, которых они привезли, Как ты говоришь, в обозе? Может, они за это время совсем онемечились? И не захотят наново переучиваться?
— Их не так много. Словом, ради всего этого и создаётся теперь белорусская народная самопомощь.
— Погоди, погоди. Что-то я не улавливаю логики в твоих рассуждениях. Народная помощь самим себе… Но ведь ты же сам говорил, помощь эта организуется по приказу генерального комиссара?
— Да.
— Выходит, вы в немецкую кружку собираетесь налить своего, белорусского пива?
— Правильно ты думаешь.
— А не станет ли оно смахивать вкусом на мюнхенское?
— Надеюсь, что нет.
— Знаешь, я слабо верю в это.
— Почему?
— А потому, что наше, белорусское пиво, в чужой кружке всегда прокисало. Это прошло через всю историю Белоруссии, начиная от удельных княжеств. И не спрашивай почему. Мы его никогда не умели хорошо варить, то пиво. Всегда оно получалось с привкусом. То с польским…
— То с русским?
— Не стану этого отрицать. Но хочу, чтобы ты тоже признался: в названиях белорус, Белоруссия, белорусский — вторая часть слова и подтверждает, что последний привкус нам не противопоказан.
— Ну ты, Масей, всегда был человеком восточной ориентации.
— А ты какой? Что-то я не помню, чтобы раньше наши ориентации отличались.
— То раньше. Мы на Минщине…
— Ну да, вы вечно там посередине, — уже злобно засмеялся Масей. — Одни белорусы — восточные, другие — западные, а третьи — ни те, ни эти. Вот немцы и утвердили наконец этот нелепый раздел — выделили вас, средних, мол, тешьтесь. Нате вам взамен Белоруссии Белорутению.
— Не надо упрощать, Масей. Все несколько сложней, чем тебе кажется.
— Я не упрощаю. Я не хочу, чтобы немецкий бюргер, использовав нашу неспособность варить своё хорошее пиво, помочился в предназначенную им же самим для нас кружку.
— Ладно, не будем волноваться. Это все теории — кружка, пиво. Лучше давай порассуждаем, что может быть на практике. Так вот. Немецкая культура, особенно немецкий язык, весьма далеки от наших. И немцам в связи с этим не слишком быстро удастся начать у нас денационализацию. К тому же они ещё немало времени будут заняты войной. Поэтому у нас есть все возможности начать работу по созданию новых национальных кадров. Это необычайно важно, ведь до сих пор мы в своей истории имели много меценатов, но очень мало национальных культурных кадров, без которых не бывает национальной державы.
— А Купала, Колас? Кстати, где они?
— Подались на восток, вместе с большевиками.
— Вот видишь. А тут, в оккупации, остался кто-нибудь?
— Кажется, нет.
— А ты не думаешь, что это симптоматично? — Я ведь говорю, надо готовить новые национальные кадры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Небось тоже миром, как и вообще все войны кончаются.
— Конечно, миром. Но кроме мира?
— Не помню. Я никогда не любил читать о войнах. Не люблю войны и военных.
— Ну, известно, когда гремят пушки, музы молчат. Так?
— Допустим. Хотя на самом деле это не так. Но хорошо. Чем все-таки крестовые походы закончились?
— Европейцы стали мыть руки перед тем, как сесть за стол.
— Всего-то? — засмеялся Масей. — Был ли смысл воевать ради этого?
Острашаб, посмеиваясь, сказал:
— Но в итоге, побывав в восточных странах, европейцы познакомились с новыми земледельческими культурами, например, стали выращивать рис, лимоны, абрикосы, арбузы. Научились вырабатывать шёлковые ткани, зеркала. Но и мыть перед едой руки тоже научились только после крестовых походов.
— Значит, наши предки были в те времена дикарями?
— Ну…
— А может, это поклёп?
— Могу отослать к историческим источникам.
— Не надо. Это, так сказать, занимательная история. В жизни все происходило и происходит иначе. Война — всегда несчастье. Ну, а что может дать теперешняя?
— Думаю, в результате её Европа снова изменит своё обличье. Это во-первых. А во-вторых, принесёт мир и победу.
— Кому?
— Разумеется, и нам, белорусам.
— Но теперь «мы» — это совсем не однородное понятие. Ты же слышал, как отец мой рассуждает?
— Отец твой сегодня в расчёт не идёт. Он вообще уверен, что большевики не сдадутся.
— А ты, как ты на самом деле считаешь?
— Мне не хотелось бы сейчас говорить об этом.
— Почему вдруг?
— Вдруг черт подслушает да разболтает.
— Черти давно небось куда-то попрятались. Они и так большого шума не любят, а тут — война…
— Нет, ты ошибаешься. Про чертей я тоже могу лекцию прочитать. Но не буду. Скажи лучше, друже, как ты тут живёшь?
— Разве не видишь?
— Ну, вижу, в общих чертах…
— А в частности — отдаюсь целиком деревенскому дольче фар ниенте. По-итальянски это означает сладостное препровождение времени или попросту безделье.
— Не пишешь?
— Нет. Пытался, но ничего не вышло, душа засохла. А ты чем теперь занимаешься, кроме того, что служишь в городской управе?
— Ищу «модус агенди».
— Что ж, занятие весьма похвальное. В конце концов теперь, видимо, многие увлечены этим. Правда, все по-разному понимают «модус агенди». Ищут его соответственно своим убеждениям и тем обстоятельствам, которые сложились вокруг каждого. В чем же заключается твой «модус агенди»?
Острашаб засмеялся.
— Долго придётся объяснять.
— А ты начни по порядку. Я так понимаю, что способ действия для тебя зависит от того, как будут разворачиваться события?
— Конечно.
— А события в свою очередь будут зависеть от того, на чьей стороне окажется победа?
— Можно сказать так, а можно и наоборот.
— Так чьей же ты, Алесь, ждёшь победы?
— А неужто ты ещё не понял?
— Нет.
— Нашей победы жду, нашей!
— А если ещё ясней?
— Не немецкой, не советской, а нашей. Отсюда и «модус агенди». Ради этого я и к тебе приехал.
— Значит, есть люди, которые не желают победы в войне ни Гитлеру, ни Сталину?
— Да.
— И ты в их числе?
— Да.
— И много вас?
— Не слишком. Дело в том, что немцы на руководящие должности привезли с собой готовые кадры. Это прежде всего бывшие активные деятели так называемых мелкобуржуазных партий. До тридцать девятого года они в большинстве своём действовали в Западной Белоруссии. А мы собираемся ориентироваться на Англию.
— На кого?
— На Англию.
— Почему вдруг?
— Потому что Англия от нас далеко.
— Странно. Не очередная ли это химера, порождённая провинциальным снобизмом и пустыми мечтаниями?
— Так складываются исторические обстоятельства. Мы сейчас имеем то, чего не имели раньше, а именно: нам больше не угрожают ни русификация, ни полонизация. И пока немцы дерутся с большевиками, у нас есть время и возможность наконец-то начать воспитывать свой народ в национальном духе.
— А как посмотрят на это немцы? Они же небось тоже намереваются наш народ на свой манер учить? И как на ваш замысел посмотрят их подручные, которых они привезли, Как ты говоришь, в обозе? Может, они за это время совсем онемечились? И не захотят наново переучиваться?
— Их не так много. Словом, ради всего этого и создаётся теперь белорусская народная самопомощь.
— Погоди, погоди. Что-то я не улавливаю логики в твоих рассуждениях. Народная помощь самим себе… Но ведь ты же сам говорил, помощь эта организуется по приказу генерального комиссара?
— Да.
— Выходит, вы в немецкую кружку собираетесь налить своего, белорусского пива?
— Правильно ты думаешь.
— А не станет ли оно смахивать вкусом на мюнхенское?
— Надеюсь, что нет.
— Знаешь, я слабо верю в это.
— Почему?
— А потому, что наше, белорусское пиво, в чужой кружке всегда прокисало. Это прошло через всю историю Белоруссии, начиная от удельных княжеств. И не спрашивай почему. Мы его никогда не умели хорошо варить, то пиво. Всегда оно получалось с привкусом. То с польским…
— То с русским?
— Не стану этого отрицать. Но хочу, чтобы ты тоже признался: в названиях белорус, Белоруссия, белорусский — вторая часть слова и подтверждает, что последний привкус нам не противопоказан.
— Ну ты, Масей, всегда был человеком восточной ориентации.
— А ты какой? Что-то я не помню, чтобы раньше наши ориентации отличались.
— То раньше. Мы на Минщине…
— Ну да, вы вечно там посередине, — уже злобно засмеялся Масей. — Одни белорусы — восточные, другие — западные, а третьи — ни те, ни эти. Вот немцы и утвердили наконец этот нелепый раздел — выделили вас, средних, мол, тешьтесь. Нате вам взамен Белоруссии Белорутению.
— Не надо упрощать, Масей. Все несколько сложней, чем тебе кажется.
— Я не упрощаю. Я не хочу, чтобы немецкий бюргер, использовав нашу неспособность варить своё хорошее пиво, помочился в предназначенную им же самим для нас кружку.
— Ладно, не будем волноваться. Это все теории — кружка, пиво. Лучше давай порассуждаем, что может быть на практике. Так вот. Немецкая культура, особенно немецкий язык, весьма далеки от наших. И немцам в связи с этим не слишком быстро удастся начать у нас денационализацию. К тому же они ещё немало времени будут заняты войной. Поэтому у нас есть все возможности начать работу по созданию новых национальных кадров. Это необычайно важно, ведь до сих пор мы в своей истории имели много меценатов, но очень мало национальных культурных кадров, без которых не бывает национальной державы.
— А Купала, Колас? Кстати, где они?
— Подались на восток, вместе с большевиками.
— Вот видишь. А тут, в оккупации, остался кто-нибудь?
— Кажется, нет.
— А ты не думаешь, что это симптоматично? — Я ведь говорю, надо готовить новые национальные кадры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95