Как там его, с чего ты взъелся? Раз нельзя будет теперя стрелять из неё, этой винтовки вашей, дак бери себе все наши патроны и охоться на кого хочешь, вон намедни, сдаётся, кабаны приходили под самые Подлипки».
Как говорится, с дураком дальше порога не уедешь.
Браво-Животовский брезгливо поморщился на Микитов совет, передразнил: «Кабаны, кабаны, как там его! Откуда там кабанам взяться?» — «А почему бы и нет? Лоси откуда-то пришли же, как там его?»
Видя, что Драницу мало трогает загадочная история с винтовкой, Браво-Животовский решил припугнуть деревенского недотёпу: «Ты глупостей не городи, Микита, — сказал он уже без крика, но строго. — Раз допустил провинность, готовься отвечать. Придётся отвести тебя в волость да посадить там в холодную. Будет тебе тогда жарко. Сразу протрезвеешь». —«А я и так не пьяный. Только как ты меня поведёшь?» — «А на верёвке!» — «Ну, ты очень-то не пугай, как там его!» — «Я не пугаю, а в Бабиновичи все равно отведу». — «Ну и веди, раз так! Только мужики, как там его, не могли сделать в железе такую дырку. Это ж просверлено. А сверло, как там его, было в деревне только у Василя Шандабылы». — «У Василя?» — «Дак Василь же на фронте». — «Добра, проверим!»
Ничего не оставалось, как отправиться на Шандабылов двор. «Где Василёва дрель?» — спросил полицейский Шандабылову жёнку, которая выбирала последнюю картошку в огороде за хатой. «Дак где ей быть, как не дома», — охотно ответила женщина и, отирая на ходу руки о посконную юбку, повела Браво-Животовского в кладовку.
Оказалось, Шандабылов инструмент лежал дома и от бездействия, если можно так выразиться, почернел. Но дрель никто из дома не брал, а тем более не пользовался, иначе это легко можно было бы теперь определить. Значит, в Веремейках ещё у кого-то был такой инструмент. Конечно, подозрение в первую очередь пало на Андрея Марухина. «Неужто пленный? — спохватился Браво-Животовский. — Ну и примак! И как это я не подумал сразу?» Но напрасно полицейский потирал руки: новый веремейковский коваль наотрез отверг обвинение, предложив Браво-Животовскому сделать в кузне и в доме Хохловых, где он жил, повальный обыск. «Это же особый инструмент, дрель, его в кузне не сработаешь, — пожимал он плечами, наблюдая, как Браво-Животовский переворачивает все вверх дном. — Да и как можно было вообще просверлить дырку в патроннике, если винтовка находилась все время при Дранице?»
Сильно желая докопаться до правды, Браво-Животовский снова подступился к своему приятелю. Но и теперь Микита клялся и божился, что даже в пьяном виде он как надлежит хранил оружие. «Ты вот что, — посоветовал Браво-Животовскому Роман Семочкин, — ты, Антон, покуда не говори про винтовку коменданту, а то неведомо ещё, как оно обернётся для самого тебя. Это ж не шуточки, это ж явная диверсия!»
Пришлось Браво-Животовскому запастись мстительным терпением. Зазыба от души посмеялся про себя над чьей-то хитрой проделкой: «Ишь, ты!…» Ну, а все остальные мужики в Веремейках открыто за животы хватались. «А главное, — не таясь скалили они друг перед другом зубы, — что толку теперь с той самообороны, ежели не из чего стрелять?» Так и решили без общего деревенского схода, но дружно, не надо считаться, записаны они в самооборону или нет, а караулить Веремейки обязан каждый, раз уж нельзя без этого обойтись. С того дня бельгийская винтовка, словно старец перехожий, и путешествовала, не минуя ни одного двора, из конца в конец Веремеек.
Если Браво-Животовский после этой переделки затаил злобу, то Денис Зазыба — надежду, то есть один стремился найти злоумышленника, который испортил винтовку, сделал её негодной, а другой только хотел узнать, кому это в Веремейках пришло в голову и кто на такое дело вообще способен. Но и Браво-Животовский, и Зазыба, теряясь в догадках, приходили к одному — не иначе Андрей Марухин.
Разумеется, Зазыбе хотелось побыстрей сговориться с этим человеком. Он стал наведываться в кузню чаще, чем раньше, по причине и без причины. Однако остаться с кузнецом вдвоём было не просто, вечно там толпился веремейковский люд.
Помощь пришла с той стороны, с какой Зазыба её не ждал.
В самом конце октября вернулся из плена Иван Хохол. Пришёл он в Веремейки глубокой ночью, когда зябли под холодной моросью соломенные крыши, а деревенские петухи не во второй ли уже раз готовились на насестах спугнуть глухую тишину. Известное дело, солдат не думал застать среди ночи в своей хате чужого человека, но шума не стал подымать. Да и не из-за чего было, как он сразу убедился. По тому, как вели себя его ребятишки, — а их в семье росло четверо погодков — можно было догадаться, что у Палаги с этим незнакомым парнем, много моложе её, видать, и вправду не дошло до греха. Потому у Хохла хватило и ума и выдержки, чтобы в горячке не отравить той радости, которая воцарилась в доме с его приходом, хотя до войны между мужем и женой случались не только ссоры, но и яростные драки. Теперь же поведение Ивана в этом смысле было таким безукоризненным, что Палагу удивило и потрясло. «Вот уж намучился где-то, дак намучился, — пожалела она мужа и, не раздумывая, тут же отказала своему постояльцу: — Ты уж, Григорьевич, сегодня же поищи себе местечко у кого другого». Она выказала такую решительность, что хозяин даже попытался заступиться за коваля: «Зачем человека ночью из хаты гнать?» — «А у него кузня есть, ночь переспит, ну, а завтра пускай ищет себе постоянное жильё, — сказала на это Палага, немедля желая избавиться от чужого присутствия в хате, и добавила, чтобы окончательно успокоить мужа, чтобы у того не оставалось никаких сомнений, — хватит того, что я этого молодца из лагеря ослобонила. Нехай спасибо скажет». Тогда Иван Хохол спросил: «Ты что, правда кузнец?» — «Могу, конечно, и кузнецом быть, — ответил Андрей, которому тоже не слишком улыбалось встревать между мужем и женой. — Когда-то молотобойцем у кузнеца стоял, с полгода, вот и научился кое-чему. Нынче пригодилось». — «Тогда Палага правду говорит, — неожиданно улыбнувшись, рассудил хозяин, — с такой работой без жилья не останешься», — и тут же словно потерял всякий интерес к человеку, жившему до сих пор в его доме. Дольше испытывать терпение Ивана Хохла и его Палаги Андрей Марухин не стал. Во-первых, не было никакого в этом резона, а во-вторых, он действительно носил в душе великую благодарность к этой женщине, которая была ему совсем неровней и которая, не обращая внимания ни на что, даже на возможность возвращения мужа, не только отважилась взять его из лагеря военнопленных в Яшнице, но и привести к себе в дом. И Андрей сразу собрал свои вещички — и вышел на крыльцо, вызвав туда хозяина.
«Ты, солдат, не думай худого про Пелагею Федосовну, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Как говорится, с дураком дальше порога не уедешь.
Браво-Животовский брезгливо поморщился на Микитов совет, передразнил: «Кабаны, кабаны, как там его! Откуда там кабанам взяться?» — «А почему бы и нет? Лоси откуда-то пришли же, как там его?»
Видя, что Драницу мало трогает загадочная история с винтовкой, Браво-Животовский решил припугнуть деревенского недотёпу: «Ты глупостей не городи, Микита, — сказал он уже без крика, но строго. — Раз допустил провинность, готовься отвечать. Придётся отвести тебя в волость да посадить там в холодную. Будет тебе тогда жарко. Сразу протрезвеешь». —«А я и так не пьяный. Только как ты меня поведёшь?» — «А на верёвке!» — «Ну, ты очень-то не пугай, как там его!» — «Я не пугаю, а в Бабиновичи все равно отведу». — «Ну и веди, раз так! Только мужики, как там его, не могли сделать в железе такую дырку. Это ж просверлено. А сверло, как там его, было в деревне только у Василя Шандабылы». — «У Василя?» — «Дак Василь же на фронте». — «Добра, проверим!»
Ничего не оставалось, как отправиться на Шандабылов двор. «Где Василёва дрель?» — спросил полицейский Шандабылову жёнку, которая выбирала последнюю картошку в огороде за хатой. «Дак где ей быть, как не дома», — охотно ответила женщина и, отирая на ходу руки о посконную юбку, повела Браво-Животовского в кладовку.
Оказалось, Шандабылов инструмент лежал дома и от бездействия, если можно так выразиться, почернел. Но дрель никто из дома не брал, а тем более не пользовался, иначе это легко можно было бы теперь определить. Значит, в Веремейках ещё у кого-то был такой инструмент. Конечно, подозрение в первую очередь пало на Андрея Марухина. «Неужто пленный? — спохватился Браво-Животовский. — Ну и примак! И как это я не подумал сразу?» Но напрасно полицейский потирал руки: новый веремейковский коваль наотрез отверг обвинение, предложив Браво-Животовскому сделать в кузне и в доме Хохловых, где он жил, повальный обыск. «Это же особый инструмент, дрель, его в кузне не сработаешь, — пожимал он плечами, наблюдая, как Браво-Животовский переворачивает все вверх дном. — Да и как можно было вообще просверлить дырку в патроннике, если винтовка находилась все время при Дранице?»
Сильно желая докопаться до правды, Браво-Животовский снова подступился к своему приятелю. Но и теперь Микита клялся и божился, что даже в пьяном виде он как надлежит хранил оружие. «Ты вот что, — посоветовал Браво-Животовскому Роман Семочкин, — ты, Антон, покуда не говори про винтовку коменданту, а то неведомо ещё, как оно обернётся для самого тебя. Это ж не шуточки, это ж явная диверсия!»
Пришлось Браво-Животовскому запастись мстительным терпением. Зазыба от души посмеялся про себя над чьей-то хитрой проделкой: «Ишь, ты!…» Ну, а все остальные мужики в Веремейках открыто за животы хватались. «А главное, — не таясь скалили они друг перед другом зубы, — что толку теперь с той самообороны, ежели не из чего стрелять?» Так и решили без общего деревенского схода, но дружно, не надо считаться, записаны они в самооборону или нет, а караулить Веремейки обязан каждый, раз уж нельзя без этого обойтись. С того дня бельгийская винтовка, словно старец перехожий, и путешествовала, не минуя ни одного двора, из конца в конец Веремеек.
Если Браво-Животовский после этой переделки затаил злобу, то Денис Зазыба — надежду, то есть один стремился найти злоумышленника, который испортил винтовку, сделал её негодной, а другой только хотел узнать, кому это в Веремейках пришло в голову и кто на такое дело вообще способен. Но и Браво-Животовский, и Зазыба, теряясь в догадках, приходили к одному — не иначе Андрей Марухин.
Разумеется, Зазыбе хотелось побыстрей сговориться с этим человеком. Он стал наведываться в кузню чаще, чем раньше, по причине и без причины. Однако остаться с кузнецом вдвоём было не просто, вечно там толпился веремейковский люд.
Помощь пришла с той стороны, с какой Зазыба её не ждал.
В самом конце октября вернулся из плена Иван Хохол. Пришёл он в Веремейки глубокой ночью, когда зябли под холодной моросью соломенные крыши, а деревенские петухи не во второй ли уже раз готовились на насестах спугнуть глухую тишину. Известное дело, солдат не думал застать среди ночи в своей хате чужого человека, но шума не стал подымать. Да и не из-за чего было, как он сразу убедился. По тому, как вели себя его ребятишки, — а их в семье росло четверо погодков — можно было догадаться, что у Палаги с этим незнакомым парнем, много моложе её, видать, и вправду не дошло до греха. Потому у Хохла хватило и ума и выдержки, чтобы в горячке не отравить той радости, которая воцарилась в доме с его приходом, хотя до войны между мужем и женой случались не только ссоры, но и яростные драки. Теперь же поведение Ивана в этом смысле было таким безукоризненным, что Палагу удивило и потрясло. «Вот уж намучился где-то, дак намучился, — пожалела она мужа и, не раздумывая, тут же отказала своему постояльцу: — Ты уж, Григорьевич, сегодня же поищи себе местечко у кого другого». Она выказала такую решительность, что хозяин даже попытался заступиться за коваля: «Зачем человека ночью из хаты гнать?» — «А у него кузня есть, ночь переспит, ну, а завтра пускай ищет себе постоянное жильё, — сказала на это Палага, немедля желая избавиться от чужого присутствия в хате, и добавила, чтобы окончательно успокоить мужа, чтобы у того не оставалось никаких сомнений, — хватит того, что я этого молодца из лагеря ослобонила. Нехай спасибо скажет». Тогда Иван Хохол спросил: «Ты что, правда кузнец?» — «Могу, конечно, и кузнецом быть, — ответил Андрей, которому тоже не слишком улыбалось встревать между мужем и женой. — Когда-то молотобойцем у кузнеца стоял, с полгода, вот и научился кое-чему. Нынче пригодилось». — «Тогда Палага правду говорит, — неожиданно улыбнувшись, рассудил хозяин, — с такой работой без жилья не останешься», — и тут же словно потерял всякий интерес к человеку, жившему до сих пор в его доме. Дольше испытывать терпение Ивана Хохла и его Палаги Андрей Марухин не стал. Во-первых, не было никакого в этом резона, а во-вторых, он действительно носил в душе великую благодарность к этой женщине, которая была ему совсем неровней и которая, не обращая внимания ни на что, даже на возможность возвращения мужа, не только отважилась взять его из лагеря военнопленных в Яшнице, но и привести к себе в дом. И Андрей сразу собрал свои вещички — и вышел на крыльцо, вызвав туда хозяина.
«Ты, солдат, не думай худого про Пелагею Федосовну, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95