К тому же даже самая длинная верста не тяготила деревенского человека, когда он отправлялся в дорогу. И подумал Зазыба: раз все равно придётся идти в Мамоновку, чтобы увидеться с Чубарем, так зачем откладывать? И вообще, к чему все время мозолить глаза людям, что тебя куда-то без конца носит из Веремеек? Допустим, сегодня ходил по грибы, а завтра? «Кстати, — спохватился он, — зря оставил в лозовом кусте корзину. Ну, да пускай себе…»
Прикидывая так мысленно и словно всерьёз убеждая себя в том, что неплохо было бы в самом деле отбыть все повинности за один раз, Зазыба тем временем, словно невзначай, пропустил дорогу, которая сворачивала отсюда на Мамоновку.
— Ну, а что ты будешь делать, ежели вокруг такая густая темень, хоть ты глаз выколи, — вслух утешил он себя, а одновременно и оправдался.
Но не надолго. Через несколько минут прежняя мысль опять зацепила его, и он окончательно решил прямо сейчас податься в Мамоновку, благо туда вела ещё одна дорога, та, что огибала деревню по лесу.
Вошёл он во двор Гапки Азаровой, почитай, за полночь, когда даже ночные птицы и те перестали кричать.
— Кто это? — спросила из-за дверей в сенцах разбуженная хозяйка.
— Это я, Зазыба, — тихо ответил Денис Евменович. Гапка открыла двери.
— Чего вдруг?
— Родион нужен мне, — так же тихо ответил Зазыба. — Так его же нет! Как ушёл из дому, так и не приходил. Я уж думала спросить у вас, может, вы ведаете, где он?
— Нет.
Некоторое время они помолчали, каждый думая хоть и об одном, но все-таки по-своему, потом Зазыба сказал:
— Ну ладно, ты спи себе. Никуда он не денется. Найдётся.
— Да уж так… Хоть Михалка мой говорит, что Родион однажды приходил в посёлок. Но почему-то в дом не зашёл.
— Откуль он знает, Михалка твой?
— Лосёнка кто-то на двор привёл.
— Какого лосёнка?
— Ну, того, что возле криницы один остался.
— А-а-а…
— Дак Михалка и говорит, мол, это дядька Родион сделал. Будто обещал ему найти в лесу да привести домой. А самого вот нету.
В Веремейки Денис Евменович шёл уже как сквозь сон, только что не спотыкался. Тогда-то он и услышал в первый раз, как под берёзой на могиле Парфена Вершкова выл пёс — одиноко и страшно, словно не просто переживал хозяйскую смерть, а чуял впереди много иных. Тогда Зазыба и связал в мыслях Парфёнову хворобу, а потом и смерть с тем случаем, который произошёл на деревенском майдане, когда Парфен вышел из толпы и стал к штакетнику под автоматы рядом с придурковатым Тимой. Тогда и смутила Зазыбу, перевернув все в душе его, виноватая догадка — сознательно или бессознательно, но он во всем пропустил Вершкова впереди себя…
VII
Автобатовцы с капитаном Володиным во главе в ту ночь были снова на марше, двигались из Малой Липовки на Белынковичи, — там можно было переправиться через Беседь по мосту, когда на большаке их перехватили крутогорские партизаны. Хотя люди Нарчука двигались к вечеру на звуки боя, теперь, когда наступила вокруг тишина, вышли наперерез красноармейцам, считай, случайно. Хорошо ещё, что не произошло при этом не только обычной стычки, пускай хоть на словах, но и никакого недоразумения. Просто кто-то из автобатовцев углядел в темноте скопление людей, насторожился.
— Кто такие? — последовал грозный вопрос.
И когда партизаны так же быстро ответили, кто они и почему оказались тут, обе группы — военная и партизанская — сошлись на некоторое время на большаке, став друг против друга.
— Партизаны! Партизаны! — послышалось среди красноармейцев, словно они уже были наслышаны про них.
— Дальше не идите но большаку, — предупредил встречных капитан Володин. — Там засада вражеских танков. И вообще, в том направлении, кажется, уже повсюду немцы. Только сюда ещё не проникли. Мы вот с артиллеристами не пустили.
Давая дорогу красноармейцам, партизаны сошли на левую обочину. И пока военные шагали мимо, все поворачивали головы, угадывая в темноте: велика ли сила людей, которые остаются в тылу у врага?
И вправду было чему дивиться — побитая армия отступает, а горсточка плохо вооружённых людей собирается тем временем на покинутой территории воевать!
… Когда наступило туманное утро следующего дня, вдруг выяснилось, что отряд Нарчука снова оказался вблизи того леса, за Васильевкой, где партизанам давали наказы на дорогу секретарь обкома и начальник политотдела армии, хотя, говоря по правде, попадать сюда ещё раз не имело смысла, надо было двигаться сразу на Церковище. Но ночью отряд сбился с пути. Все время приходилось идти наугад. И если бы накануне кому-нибудь из двадцати четырех партизан, которые составляли отряд, сказали, что можно заблудиться и бродить всю ночь по своему району, никто бы не поверил. Тем не менее с крутогорскими партизанами это случилось. Случилось после того, как они свернули с большака на узкие, еле обозначенные лесные тропы. И только утром, в ещё не тронутой солнцем сумрачной тени, в измороси, смешанной с туманом, партизаны увидели очертания знакомой местности. Наконец, у них был надёжный ориентир. И на том, как говорится, спасибо.
Все понимали, что дальше двигаться днём нельзя. И стали искать место для привала.
Тотчас затихли споры, которые до этого возникали всякий раз, как партизанам становилось понятно, что блуждают они, собственно, вокруг одного и того же места, пусть и в радиусе, может быть, пяти-шести километров. Улеглось и волнение.
Отряду надо было остаться незаметным на оккупированной территории. Правда, оккупированной она на самом деле могла пока что называться условно, ибо уже было известно, что фашисты основными своими силами наступали здесь на юг всего по двум магистралям — вдоль чугунки на большой железнодорожный узел Унеча и по грунтовой дороге, что вела по правому берегу Беседи, на Новгород-Северский. Но тем не менее и командиру отряда Митрофану Нарчуку, и комиссару Степану Баранову, и рядовым партизанам казалось, что повсюду уже — и по левый бок Беседи, и по правый — полно немцев.
Чтобы не выдать своего местонахождения не только оккупантам, но и любому, кто по той или иной причине мог встретиться в округе, отряд, бредя по утренней росе, углубился километра на два в лес и залёг там посреди мшаника, на большом, поросшем брусничником холме. Высылая во все стороны дозоры, отсюда можно было следить за дорогами, по которым с приходом рассвета должно было возобновиться движение немецких войск. А главное — отдых партизанам после такой суматошной ночи был обеспечен, кажется, во всех отношениях. Правда, через несколько часов, когда кое-кто стал приходить в себя после глубокого сна, выяснилось, что обеспеченность эта мнимая, много чего не хватает в новых условиях, а прежде всего — еды. И вообще, новое положение, в котором эти люди оказались — стали партизанами — заставляло их думать и беспокоиться о самых простых вещах куда больше, чем раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Прикидывая так мысленно и словно всерьёз убеждая себя в том, что неплохо было бы в самом деле отбыть все повинности за один раз, Зазыба тем временем, словно невзначай, пропустил дорогу, которая сворачивала отсюда на Мамоновку.
— Ну, а что ты будешь делать, ежели вокруг такая густая темень, хоть ты глаз выколи, — вслух утешил он себя, а одновременно и оправдался.
Но не надолго. Через несколько минут прежняя мысль опять зацепила его, и он окончательно решил прямо сейчас податься в Мамоновку, благо туда вела ещё одна дорога, та, что огибала деревню по лесу.
Вошёл он во двор Гапки Азаровой, почитай, за полночь, когда даже ночные птицы и те перестали кричать.
— Кто это? — спросила из-за дверей в сенцах разбуженная хозяйка.
— Это я, Зазыба, — тихо ответил Денис Евменович. Гапка открыла двери.
— Чего вдруг?
— Родион нужен мне, — так же тихо ответил Зазыба. — Так его же нет! Как ушёл из дому, так и не приходил. Я уж думала спросить у вас, может, вы ведаете, где он?
— Нет.
Некоторое время они помолчали, каждый думая хоть и об одном, но все-таки по-своему, потом Зазыба сказал:
— Ну ладно, ты спи себе. Никуда он не денется. Найдётся.
— Да уж так… Хоть Михалка мой говорит, что Родион однажды приходил в посёлок. Но почему-то в дом не зашёл.
— Откуль он знает, Михалка твой?
— Лосёнка кто-то на двор привёл.
— Какого лосёнка?
— Ну, того, что возле криницы один остался.
— А-а-а…
— Дак Михалка и говорит, мол, это дядька Родион сделал. Будто обещал ему найти в лесу да привести домой. А самого вот нету.
В Веремейки Денис Евменович шёл уже как сквозь сон, только что не спотыкался. Тогда-то он и услышал в первый раз, как под берёзой на могиле Парфена Вершкова выл пёс — одиноко и страшно, словно не просто переживал хозяйскую смерть, а чуял впереди много иных. Тогда Зазыба и связал в мыслях Парфёнову хворобу, а потом и смерть с тем случаем, который произошёл на деревенском майдане, когда Парфен вышел из толпы и стал к штакетнику под автоматы рядом с придурковатым Тимой. Тогда и смутила Зазыбу, перевернув все в душе его, виноватая догадка — сознательно или бессознательно, но он во всем пропустил Вершкова впереди себя…
VII
Автобатовцы с капитаном Володиным во главе в ту ночь были снова на марше, двигались из Малой Липовки на Белынковичи, — там можно было переправиться через Беседь по мосту, когда на большаке их перехватили крутогорские партизаны. Хотя люди Нарчука двигались к вечеру на звуки боя, теперь, когда наступила вокруг тишина, вышли наперерез красноармейцам, считай, случайно. Хорошо ещё, что не произошло при этом не только обычной стычки, пускай хоть на словах, но и никакого недоразумения. Просто кто-то из автобатовцев углядел в темноте скопление людей, насторожился.
— Кто такие? — последовал грозный вопрос.
И когда партизаны так же быстро ответили, кто они и почему оказались тут, обе группы — военная и партизанская — сошлись на некоторое время на большаке, став друг против друга.
— Партизаны! Партизаны! — послышалось среди красноармейцев, словно они уже были наслышаны про них.
— Дальше не идите но большаку, — предупредил встречных капитан Володин. — Там засада вражеских танков. И вообще, в том направлении, кажется, уже повсюду немцы. Только сюда ещё не проникли. Мы вот с артиллеристами не пустили.
Давая дорогу красноармейцам, партизаны сошли на левую обочину. И пока военные шагали мимо, все поворачивали головы, угадывая в темноте: велика ли сила людей, которые остаются в тылу у врага?
И вправду было чему дивиться — побитая армия отступает, а горсточка плохо вооружённых людей собирается тем временем на покинутой территории воевать!
… Когда наступило туманное утро следующего дня, вдруг выяснилось, что отряд Нарчука снова оказался вблизи того леса, за Васильевкой, где партизанам давали наказы на дорогу секретарь обкома и начальник политотдела армии, хотя, говоря по правде, попадать сюда ещё раз не имело смысла, надо было двигаться сразу на Церковище. Но ночью отряд сбился с пути. Все время приходилось идти наугад. И если бы накануне кому-нибудь из двадцати четырех партизан, которые составляли отряд, сказали, что можно заблудиться и бродить всю ночь по своему району, никто бы не поверил. Тем не менее с крутогорскими партизанами это случилось. Случилось после того, как они свернули с большака на узкие, еле обозначенные лесные тропы. И только утром, в ещё не тронутой солнцем сумрачной тени, в измороси, смешанной с туманом, партизаны увидели очертания знакомой местности. Наконец, у них был надёжный ориентир. И на том, как говорится, спасибо.
Все понимали, что дальше двигаться днём нельзя. И стали искать место для привала.
Тотчас затихли споры, которые до этого возникали всякий раз, как партизанам становилось понятно, что блуждают они, собственно, вокруг одного и того же места, пусть и в радиусе, может быть, пяти-шести километров. Улеглось и волнение.
Отряду надо было остаться незаметным на оккупированной территории. Правда, оккупированной она на самом деле могла пока что называться условно, ибо уже было известно, что фашисты основными своими силами наступали здесь на юг всего по двум магистралям — вдоль чугунки на большой железнодорожный узел Унеча и по грунтовой дороге, что вела по правому берегу Беседи, на Новгород-Северский. Но тем не менее и командиру отряда Митрофану Нарчуку, и комиссару Степану Баранову, и рядовым партизанам казалось, что повсюду уже — и по левый бок Беседи, и по правый — полно немцев.
Чтобы не выдать своего местонахождения не только оккупантам, но и любому, кто по той или иной причине мог встретиться в округе, отряд, бредя по утренней росе, углубился километра на два в лес и залёг там посреди мшаника, на большом, поросшем брусничником холме. Высылая во все стороны дозоры, отсюда можно было следить за дорогами, по которым с приходом рассвета должно было возобновиться движение немецких войск. А главное — отдых партизанам после такой суматошной ночи был обеспечен, кажется, во всех отношениях. Правда, через несколько часов, когда кое-кто стал приходить в себя после глубокого сна, выяснилось, что обеспеченность эта мнимая, много чего не хватает в новых условиях, а прежде всего — еды. И вообще, новое положение, в котором эти люди оказались — стали партизанами — заставляло их думать и беспокоиться о самых простых вещах куда больше, чем раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95