Вполне достаточные деньги для того, чтобы провести все лето в Канзас-Сити, не отказывая себе в виски и женщинах. Но теперь это не для меня. Теперь у меня появилась цель — перевоспитание Амелии. Жестокая судьба отняла у меня уже две семьи, и эта случайная встреча в борделе могла положить начало третьей.
Но прежде всего надо было как-то покинуть сей приют греха. Подобный план неминуемо влек определенные осложнения. Я достал из кобуры свой «американ» и, вспомнив советы Хикока, засунул его за пояс. Но тут мне пришло в голову, что в случае перестрелки малышка Амелия может пострадать. Нет, лучше уж пойти проторенным путем белых людей и откупиться.
Я полез за пачкой долларов и, о ужас, не обнаружил ее, хотя держал в руках не более получаса назад, демонстрируя Амелии бумажку в пять монет, дабы успокоить девочку на счет своей кредитоспособности.
— Амелия, — спросил я, — ты не видела, куда я засунул деньги?
До сих пор я распространялся о своих чувствах и впечатлениях, Амелия же между тем, казалось, пребывала в полном шоке от факта нежданного обретения близкого родственника. Она механически натянула платье и застыла с отсутствующим выражением лица, запустив пальцы обеих рук в волосы. Мои попытки расшевелить ее вызывали лишь слабую улыбку, в которой участвовал один только рот. Теперь же она словно очнулась и безразличным тоном ответила:
— Нет. Наверное, они упали и закатились под кровать.
Я встал на четвереньки и полез под кровать, а Амелия быстро распахнула дверь и уже было выпорхнула из комнатки, когда я схватил ее за щиколотку.
— Похоже, — заметил я, — настало время первого урока. Ну-ка, быстро отдавай мои деньги, иначе я их из тебя вытрясу!
Она извлекла из волос свернутую пачку долларов. Милая девочка сперла ее у меня из кармана, пока, обливаясь слезами, рассказывала свою мормонскую историю. Но я не сердился. Два года такой жизни испортят кого угодно. Бедное дитя!
По узенькой лестнице мы поднялись из «рабочей» спальни в ее комнату, и Амелия быстро собрала свои нехитрые пожитки, состоявшие из пары старых платьев, пудреницы и помады. Кроме того, я заставил ее переодеться в менее вызывающий наряд. Затем мы снова спустились вниз, прошли сквозь уже изрядно заполнившийся пьяными посетителями танцзал (где я и увидел, как верзила Гарри расправился с тремя зарвавшимися охотниками на бизонов) и вошли в «кабинет» Долли. Я поклялся себе, что если ей вздумается поднять шум, то я попросту пристрелю ее. И плевать, что она женщина.
Билла в комнате не оказалось. Долли встретила нас улыбкой, отчего ее усы затопорщились, и лукаво сказала:
— Ну как, коротышка, вволю повеселился? Может, хочешь теперь другую девочку? Не стесняйся, это так понятно! Уж я-то знаю.
— Послушай, Долли, — ответил я, — мне приглянулась эта малышка, и я увожу ее с собой. Если тебе есть что возразить, выкладывай. Но не вздумай даже пытаться помешать нам.
Ее улыбка стала чуть более напряженной, но, уловив в моем тоне угрозу, она быстро проговорила:
— Мешать? С какой стати? Мы живем, слава Богу, в свободной стране!
Я отвел Амелию в свой отель. Портье оскалил было гнилые зубы в скабрезной усмешке, но, услышав о моем намерении снять девушке отдельный номер рядом со своим, мгновенно скорчил любезную мину. Наверху я отдал Амелии недавно купленную по случаю фланелевую пижаму и, поцеловав в лоб, пожелал спокойной ночи.
Все это время она не произнесла ни слова, все еще, как я полагал, не оправившись от внезапности свалившихся на нее перемен.
Я был слишком возбужден, чтобы спать. В книге регистрации постояльцев теперь значилась запись, выведенная моей рукой: «Амелия Кребб». Ее мормонской фамилии я не знал, да и знать не хотел. Равно как меня почему-то совсем не интересовали подробности ее прежней жизни, да и жизни ее «ма», моей сестры Сью-Эн. Слишком давно оторвался я от семьи моего детства. Я спросил Амелию только о своей матери, ее бабушке, но она ответила, что совсем не помнит ее.
На следующий день — именно день, а не утро, поскольку Амелия приобрела в своем борделе привычку спать допоздна, — мы отправились за покупками и к парикмахеру. Чисто вымытое и лишенное штукатурки лицо девушки приобрело благородную бледность, прямо как у заправской леди, никогда не позволяющей солнечным лучам коснуться своей кожи.
Боже, она превратилась в настоящую красавицу! Чуть вздернутый носик, маленький рот, уложенные в аккуратную прическу волосы цвета осенней листвы на закате… Все мужчины в отеле головы себе сворачивали, глядя ей вслед, и почтительно снимали шляпы, приветствуя ее… Я был на вершине блаженства.
Да, сэр, ну и пришлось же мне на все это потратиться! Пачка денег уменьшилась чуть ли не вдвое, номера в отеле ждали оплаты, а Амелия только входила во вкус, заказывая все новые и новые вещи. Но я только радовался, считая, что так она быстрее привыкнет к достойной жизни.
Я обошел все окрестные женские школы и остался крайне недоволен. Причины тому были самые разные: в одних со мной говорили слишком высокомерно, в других прием уже закончился, а третьи, поверите ли, очень напоминали заведение Долли.
Однако стремительно тающие ресурсы требовалось как-то пополнить, и я снова отправился на рыночную площадь, чтобы сразиться с кем-нибудь в покер. Разумеется, сделал я это втайне от Амелии, вовсе не желая, чтобы она считала своего дядю картежником.
Первый, кого я увидел в салуне, был Дикий Билл. Он сидел за своим излюбленным угловым столом в компании еще нескольких любителей покера и, судя по его довольному виду, только что сорвал изрядный куш.
— Привет, старина! — крикнул он мне. — Я скучал по тебе. Вот уж не думал, что тебе придет в голову спереть у Долли девку!
Мне не понравилось, как он отозвался об Амелии, но протестовать я не стал, иначе пришлось бы посвятить Билла в наше с ней родство, а я этого не хотел.
— Что ж, дружище, — продолжал тот, — давай-ка проверим, в чем тебе везет больше — в любви или в картах. Не возражаешь? Эй, ты, — рявкнул он сидевшему напротив него ковбою, — уступика-ка ему свое место!
Игрок скорчил недовольную гримасу, но возразить не посмел. Уж с кем мне бы меньше всего на свете хотелось играть в покер, так это с Диким Биллом. Дело в том, что я обычно немного мухлевал. Знаю, некоторые полагают нечестность в картах одним из самых страшных грехов, да и сам я относился к этому безо всякого восторга, но, как говорится, цель оправдывает средства. Да, сэр, звучит, как обычная отговорка всех нечестных людей, но вы ведь пришли сюда не на воскресную проповедь, не так ли? Вот и слушайте, как было на самом деле… В тот раз я тоже собирался слегка пощипать своих партнеров, но никак не ожидал, что одним из них станет сам Хикок.
Пару часов я играл до обиды честно, и вскоре у меня осталось пять жалких долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Но прежде всего надо было как-то покинуть сей приют греха. Подобный план неминуемо влек определенные осложнения. Я достал из кобуры свой «американ» и, вспомнив советы Хикока, засунул его за пояс. Но тут мне пришло в голову, что в случае перестрелки малышка Амелия может пострадать. Нет, лучше уж пойти проторенным путем белых людей и откупиться.
Я полез за пачкой долларов и, о ужас, не обнаружил ее, хотя держал в руках не более получаса назад, демонстрируя Амелии бумажку в пять монет, дабы успокоить девочку на счет своей кредитоспособности.
— Амелия, — спросил я, — ты не видела, куда я засунул деньги?
До сих пор я распространялся о своих чувствах и впечатлениях, Амелия же между тем, казалось, пребывала в полном шоке от факта нежданного обретения близкого родственника. Она механически натянула платье и застыла с отсутствующим выражением лица, запустив пальцы обеих рук в волосы. Мои попытки расшевелить ее вызывали лишь слабую улыбку, в которой участвовал один только рот. Теперь же она словно очнулась и безразличным тоном ответила:
— Нет. Наверное, они упали и закатились под кровать.
Я встал на четвереньки и полез под кровать, а Амелия быстро распахнула дверь и уже было выпорхнула из комнатки, когда я схватил ее за щиколотку.
— Похоже, — заметил я, — настало время первого урока. Ну-ка, быстро отдавай мои деньги, иначе я их из тебя вытрясу!
Она извлекла из волос свернутую пачку долларов. Милая девочка сперла ее у меня из кармана, пока, обливаясь слезами, рассказывала свою мормонскую историю. Но я не сердился. Два года такой жизни испортят кого угодно. Бедное дитя!
По узенькой лестнице мы поднялись из «рабочей» спальни в ее комнату, и Амелия быстро собрала свои нехитрые пожитки, состоявшие из пары старых платьев, пудреницы и помады. Кроме того, я заставил ее переодеться в менее вызывающий наряд. Затем мы снова спустились вниз, прошли сквозь уже изрядно заполнившийся пьяными посетителями танцзал (где я и увидел, как верзила Гарри расправился с тремя зарвавшимися охотниками на бизонов) и вошли в «кабинет» Долли. Я поклялся себе, что если ей вздумается поднять шум, то я попросту пристрелю ее. И плевать, что она женщина.
Билла в комнате не оказалось. Долли встретила нас улыбкой, отчего ее усы затопорщились, и лукаво сказала:
— Ну как, коротышка, вволю повеселился? Может, хочешь теперь другую девочку? Не стесняйся, это так понятно! Уж я-то знаю.
— Послушай, Долли, — ответил я, — мне приглянулась эта малышка, и я увожу ее с собой. Если тебе есть что возразить, выкладывай. Но не вздумай даже пытаться помешать нам.
Ее улыбка стала чуть более напряженной, но, уловив в моем тоне угрозу, она быстро проговорила:
— Мешать? С какой стати? Мы живем, слава Богу, в свободной стране!
Я отвел Амелию в свой отель. Портье оскалил было гнилые зубы в скабрезной усмешке, но, услышав о моем намерении снять девушке отдельный номер рядом со своим, мгновенно скорчил любезную мину. Наверху я отдал Амелии недавно купленную по случаю фланелевую пижаму и, поцеловав в лоб, пожелал спокойной ночи.
Все это время она не произнесла ни слова, все еще, как я полагал, не оправившись от внезапности свалившихся на нее перемен.
Я был слишком возбужден, чтобы спать. В книге регистрации постояльцев теперь значилась запись, выведенная моей рукой: «Амелия Кребб». Ее мормонской фамилии я не знал, да и знать не хотел. Равно как меня почему-то совсем не интересовали подробности ее прежней жизни, да и жизни ее «ма», моей сестры Сью-Эн. Слишком давно оторвался я от семьи моего детства. Я спросил Амелию только о своей матери, ее бабушке, но она ответила, что совсем не помнит ее.
На следующий день — именно день, а не утро, поскольку Амелия приобрела в своем борделе привычку спать допоздна, — мы отправились за покупками и к парикмахеру. Чисто вымытое и лишенное штукатурки лицо девушки приобрело благородную бледность, прямо как у заправской леди, никогда не позволяющей солнечным лучам коснуться своей кожи.
Боже, она превратилась в настоящую красавицу! Чуть вздернутый носик, маленький рот, уложенные в аккуратную прическу волосы цвета осенней листвы на закате… Все мужчины в отеле головы себе сворачивали, глядя ей вслед, и почтительно снимали шляпы, приветствуя ее… Я был на вершине блаженства.
Да, сэр, ну и пришлось же мне на все это потратиться! Пачка денег уменьшилась чуть ли не вдвое, номера в отеле ждали оплаты, а Амелия только входила во вкус, заказывая все новые и новые вещи. Но я только радовался, считая, что так она быстрее привыкнет к достойной жизни.
Я обошел все окрестные женские школы и остался крайне недоволен. Причины тому были самые разные: в одних со мной говорили слишком высокомерно, в других прием уже закончился, а третьи, поверите ли, очень напоминали заведение Долли.
Однако стремительно тающие ресурсы требовалось как-то пополнить, и я снова отправился на рыночную площадь, чтобы сразиться с кем-нибудь в покер. Разумеется, сделал я это втайне от Амелии, вовсе не желая, чтобы она считала своего дядю картежником.
Первый, кого я увидел в салуне, был Дикий Билл. Он сидел за своим излюбленным угловым столом в компании еще нескольких любителей покера и, судя по его довольному виду, только что сорвал изрядный куш.
— Привет, старина! — крикнул он мне. — Я скучал по тебе. Вот уж не думал, что тебе придет в голову спереть у Долли девку!
Мне не понравилось, как он отозвался об Амелии, но протестовать я не стал, иначе пришлось бы посвятить Билла в наше с ней родство, а я этого не хотел.
— Что ж, дружище, — продолжал тот, — давай-ка проверим, в чем тебе везет больше — в любви или в картах. Не возражаешь? Эй, ты, — рявкнул он сидевшему напротив него ковбою, — уступика-ка ему свое место!
Игрок скорчил недовольную гримасу, но возразить не посмел. Уж с кем мне бы меньше всего на свете хотелось играть в покер, так это с Диким Биллом. Дело в том, что я обычно немного мухлевал. Знаю, некоторые полагают нечестность в картах одним из самых страшных грехов, да и сам я относился к этому безо всякого восторга, но, как говорится, цель оправдывает средства. Да, сэр, звучит, как обычная отговорка всех нечестных людей, но вы ведь пришли сюда не на воскресную проповедь, не так ли? Вот и слушайте, как было на самом деле… В тот раз я тоже собирался слегка пощипать своих партнеров, но никак не ожидал, что одним из них станет сам Хикок.
Пару часов я играл до обиды честно, и вскоре у меня осталось пять жалких долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111