Киф был ирландцем и до своего приезда в Америку служил в личной охране римского папы.
— Да, конечно, — ответил он мне, — сходи к Финегану и скажи, что я велел дать тебе листок из моих походных письменных принадлежностей.
Финеган был его денщиком, который, по словам Батса, хранил в форте Линкольн все деньги Кифа, чтобы капитан не упился до смерти. «Он терпеть не может, когда его называют денщиком, предупредил меня Батс, — но обожает слово „ординарец“.
Я поблагодарил и собрался уходить, но Киф спросил:
— Собрался завещание писать?
— Как вы узнали?!
Он расхохотался:
— Прошлой ночью я и сам этим занимался. Правда, до этого мы с Томом Кастером и Колхауном играли в покер, так что наследникам не много достанется.
— Зачем же тогда было марать бумагу? — улыбнулся я в ответ.
— Да, боюсь, что пора, — в тон мне сказал Киф, но глаза его погрустнели.
Я взял у Финегана бумагу и вернулся к Лавендеру. Мы оба написали по завещанию, оставляя друг другу все, чем владели, но тут возник вопрос, кто из нас будет их хранить, ведь и меня и его могла подстерегать скорая смерть.
— Сложи их, положи в коробку от патронов и отдай Кровавому Ножу. Так будет сохраннее, — решил наконец Лавендер.
— Но почему ему? — удивился я. — Он, как и мы, будет в самом пекле!
— Только не он. Кровавый Нож — трус, да и все ри таковы. При первом же выстреле он сбежит и остановится только у реки Миссури.
Но никто, ни белый, ни черный, не может видеть будущее. Случилось так, что Кровавый Нож погиб одним из первых. Что же до наших завещаний, то я их сжег. Проснувшийся во мне индеец настойчиво твердил, что таскать такую бумажку в кармане, идя на бой, — самая скверная примета. Я не был так беззаботен, как капитан Киф, возможно поэтому меня, в отличие от него, и не убили.
На другой день мы продвинулись еще на тридцать миль вверх по ручью, на этот раз уже по свежему следу индейцев. Я по-прежнему возился в арьергарде с треклятыми мулами, которые так медленно перебирали своими копытами, что основная колонна опередила меня на несколько миль. Дорога была уже вся изрыта железными подковами, но я все же без труда определил, что до нас здесь прошло не меньше четырех-пяти тысяч лакота (то есть сиу). Следы их коротких стоянок (остывшие кострища, круги от бесчисленных палаток) раскинулись ярдов на триста.
Помимо ри с нами было несколько разведчиков кроу, знавших язык сиу и кое-как изъяснявшихся по-английски, так что мне не имело никакого смысла вновь предлагать Кастеру свои услуги. Я и не пытался, по крайней мере до одного разговора с лейтенантом, командовавшим охраной обоза.
Во время одной из многочисленных остановок, когда мы поправляли тюки и ящики с припасами на спинах упрямых мулов, я, показывая на широкий след очередного индейского лагеря, сказал лейтенанту:
— Большая стоянка.
Он лишь снисходительно улыбнулся в ответ.
— Это та, что обнаружили ри и кроу? — поинтересовался я.
— Не думаю. Если бы ты прожил на границе столько, сколько я, то научился бы делить на три достоверность рассказов так называемых «дружественных» индейцев. Эти кроу неплохие парни, но совсем не умеют сражаться, а у страха, как говорится, глаза велики.
До сих пор я много говорил о своей тревоге за шайенов и за солдат, но ни словом не упомянул о растущем страхе за собственную шкуру. Я бросил поганых мулов и вскочил в седло своей лошадки, а лейтенант, решив, что я дезертирую, крикнул мне вслед:
— Эй, не будь дураком! Пропустишь классное зрелище!
Но он ошибся, я направлялся к голове колонны. Но Кастера я там не нашел, он отправился еще дальше в сопровождении нескольких офицеров. Я погнал свою лошадку галопом, но так и не нашел генерала, зато встретил возвращающихся разведчиков кроу.
Среди них я почувствовал себя неловко, так как в свое время немало воевал с их племенем и теперь мог встретить «старых знакомых». Действительно, они стали весьма подозрительно меня разглядывать, и, когда к нам подъехал их белый командир, я вздохнул с облегчением. Его звали Чарли Рейнолдс. Это был худой невзрачный парень с покатыми плечами, но его слава следопыта затмевала даже таких прославленных длинноволосых крепышей, как, например, Буффало Билл.
Рейнолдс отличался также феноменальным спокойствием, крайним немногословием и замкнутостью, за что его и прозвали Одинокий Чарли.
— Чарли, — сказал я, — ты сказал Кастеру о том, сколько индейцев оставили эти следы?
— Да, — ответил он.
— Просто есть такие, кто считает, что их не больше тысячи, — тревожно пояснил я.
— Что ты хочешь?
— Сохранить свой скальп.
— Это будет нелегко, — веско сказал он. — Нам предстоит чертовски жаркая схватка.
— Кастеру не справиться одному, — продолжал настаивать я, — а Терри дожидаться он не станет.
— Не станет, — спокойно подтвердил Чарли.
— Так пойди, черт возьми, и убеди его в обратном! — взорвался я, но тут заметил, что его правая рука обмотана окровавленной тряпкой. — Ты ранен?
— Царапина.
— Стрелять-то можешь?
— Там видно будет, — ответил Чарли и поехал дальше.
Тем вечером в лагере сержант Батс выслушал мой рассказ об этой встрече и заявил:
— Рейнолдс просто трус. Он умолял Терри не брать его с собой, потому что у него, видите ли, дурное предчувствие. Ха!
— Слушай, Батс, — не выдержал я, — у тебя обо всех самое скверное мнение. Интересно, что ты тогда обо мне-то думаешь?
— Джек, — ответил сержант, — тебя, прямо скажем, немного, но то, что есть, скроено из самого добротного белого материала.
Многие проникаются к тебе симпатией, если ты позволяешь им чернить других D своем присутствии. Мы сидели с ним тогда под кустом и по очереди прикладывались к бутылке. К ночи я не просто напился, а надрался до чертиков, как не надирался с тех самых времен, когда разыскивал на южных равнинах Ольгу и Гуса.
На следующее утро я еле продрал глаза, не зная еще, что начинается самый долгий день в моей жизни.
Глава 27. МОКРАЯ ТРАВА
В субботу, 24 июня, выдался удушающе жаркий день, и порывы южного ветра приносили с собой не прохладу, а горячую пыль. Войску пришлось разделиться на несколько отрядов, каждый из которых пошел вперед своим путем, чтобы хоть как-то уменьшить огромное облако, поднимаемое копытами лошадей. Мы уже близко подошли к врагу, а сразу после полудня проехали место, где, судя по. следам, еще один большой отряд индейцев, пришедших с юга, соединился с тем, который мы преследовали.
Вскоре нашим глазам открылась недавно оставленная стоянка, такая огромная, что дух захватывало. То там, то здесь на песке попадались рисунки, изображавшие встречу двух армий, нашей и индейской, причем все белые люди на них почему-то лежали на земле, а краснокожие сидели на лошадях.
Моя голова раскалывалась после вчерашнего, а запах жарящегося бекона вызывал только тошноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111