Я был зол и испуган, поэтому вложил в удар все свое желание спастись, однако Старая Шкура продолжал сидеть как ни в чем ни бывало.
— Не надо так переживать, сын, — заявил он. — У тебя слишком дрожат руки, отдай мне трубку, я сам зажгу ее. А потом мы покурим, и твое волнение улетучится, как дым.
Правый кулак сильно болел, поэтому я подал ему горящий уголек другой рукой. Звуки стрельбы снова приблизились. Своим ударом я хотел отправить его в нокдаун и, бесчувственного, отнести к реке. Теперь, прикинув возможность оглушить его прикладом, я отказался от этой затеи, поскольку голова старого вождя, покрытая толстым слоем свалявшихся волос, была едва ли не крепче подбородка.
Он между тем набрал полный рот дыма и выпустил по облачку на запад, восток, север и юг. Боже правый, этот индеец меня просто поражал! Знаете наверняка, как, подтрунивая обычно над иностранцами, дикарями и прочими, мы все же полагаем, что в момент реальной опасности они станут такими же, как мы, и чуть ли не заговорят на нашем языке. Но здесь мне пришлось стать шайеном.
С отчаянием пришло и красноречие.
— Река — часть великого водяного круга земли, — заявил я, переходя на громкий фальцет шайенских ораторов.
«Сработало!» — подумал я, так как Старая Шкура отложил трубку и насторожился.
— Священные воды текут в теле земли так же, как кровь течет в теле человека, а сок — в теле дерева. И это великое течение соединяет все сущее. О великий дух Белого Бизона, услышь меня! Отведи своих детей к реке, к безопасной реке!
Не думайте, что я над ним издевался. Нет, меня посетило истинное вдохновение. Наверное, я унаследовал дар проповеди от моего па.
Короче говоря, я страшно увлекся и не сразу заметил, как старик поднял лежащий рядом с ним допотопный мушкет, из тех нелепых громадин, что заряжаются через дуло. Бог мой. этот выживший из ума пророк, похоже, собрался меня пристрелить за то, что я пытаюсь его спасти!
Но тут я услышал у входа в палатку какую-то возню, и в проеме показался солдат с револьвером в руках, явившийся выяснить, не требуется ли двум нашим заблудшим душам его помощь по переселению в мир иной.
Тр-р-рах-бабах! — рявкнул пугач Старой Шкуры, и, клянусь вам, ни до, ни после я не слышал ничего более громкого. Вождь наверняка забил двойной заряд пороха, поскольку огненная струя прорезала весь типи до самой «двери», помещение заволокло дымом, а пуля отбросила солдата далеко назад.
Вождь удовлетворенно кивнул и гордо выпрямился. Он стрелял на слух!
— Принеси мне его скальп, сын, — сказал вождь. — А потом мы еще немного поговорим о реке. Может, я туда и пойду.
— Боюсь, что уже слишком поздно, — заметил я. — Теперь они сбегутся сюда, как койоты на падаль. И я не хочу тебе больше ничего доказывать.
Я взял его под руки и заставил встать. Видимо, он все-таки решил идти, так как в противном случае мне не удалось бы сдвинуть его с места, это уж точно. Затем я вынул нож, разрезал стенку типи и потащил старика за собой.
— Постой, — сказал он, — я должен забрать свои амулеты.
Речь шла о свертке из ныне затертой, а когда-то ярко размалеванной кожи антилопы, содержимое которого было для всех тайной. Подобным сокровищем обладали все вожди и почти все воины (особо отличившиеся, разумеется). Как-то, не сумев справиться с любопытством, я сунул нос в такой сверток одного убитого шайена до того, как его вместе с телом положили в гроб из коры. И что вы думаете я там нашел? Пригоршню перьев, совиную лапу, свисток из оленьей кости, сушеный член бизона и прочую ерунду. Однако индейцы искренне верят в магические свойства подобных предметов, а кто я такой, чтобы доказывать им обратное? Старая Шкура не был исключением. Я извлек сверток из-под шкур на полу и отдал ему.
Мы снова направились к выходу.
— Подожди, — сказал старик, — мы забыли мой боевой головной убор.
Я не помню, чтобы он когда-нибудь его надевал; шайенские вожди вообще люди скромные и не любят выделяться в толпе ярким оперением, предпочитая совсем иное. Доспех Старой Шкуры хранился в округлом докторском саквояже, висевшем на кожаном ремешке под потолком типи.
— Не хочешь взглянуть? — спросил старый оболтус. — Он очень красивый и напоминает мне о сражениях далекой юности.
И он действительно стал возиться с замком, пытаясь открыть саквояж!
— Как-нибудь в другой раз, дедушка, — ответил я и повесил чемоданчик себе на плечо.
К этому моменту карабины вернувшихся солдат уже начали плеваться в палатку свинцом, и я почувствовал себя в пчелином улье. Но вы думаете, мы ушли? Ничуть не бывало. Старой Шкуре понадобился его заговоренный лук, затем колчан со стрелами, потом любимое одеяло, потом рог с порохом и сумка с пулями, а следом — трубка и мешочек с табаком. Я стоял, нагруженный всем этим скарбом, а за тонкими стенами палатки безумствовала кавалерия Соединенных Штатов Америки.
Я ругался по-английски и выл по-шайенски, толкал его к прорезанной дыре, но все без толку: старик стоял как столб и напяливал на себя остатки украшений — браслеты, ожерелье из когтей медведя, нагрудник из нанизанных в несколько рядов тонких маленьких косточек и так далее, и так далее…
От напоминавшего решето типи начали отлетать куски шкур, и тут я разревелся. Я больше не боялся умереть, я даже рад был бы принять смерть как освобождение. Я сказал, что разревелся? Или расхохотался… Сейчас уже не помню, знаю одно: это была самая настоящая истерика.
— Тебе не кажется, что нам пора идти, сын? — вдруг поинтересовался Старая Шкура. — Нельзя же, в самом деле, весь день сидеть в этом типи. Солдаты того и гляди его спалят.
Кончилось тем, что он буквально вытащил меня наружу, мои же ноги волочились, как мешки с песком. Конечно же кавалеристы охраняли не только вход в палатку, они окружили ее всю, и мы оказались лицом к лицу с тремя дюжими молодцами, тут же давшими залп почти в упор.
Они промахнулись. Все. Это единственное, что я могу сказать. И тут сквозь звон в ушах до моего слуха долетел спокойный голос Старой Шкуры:
— Не обращай на них внимания, сын. Теперь я знаю, что день нашей смерти — не сегодня.
Если в вас есть хоть капля здравого смысла, вы не поверите в то, что произошло потом, и в то, как мы добрались до реки. Я и сам не верю. Но тогда вам придется подыскать какое-то другое объяснение тому, почему мы сейчас с вами разговариваем и каким образом мне удалось пережить в 1868 году битву при Уошито.
Старая Шкура отдал мне свой громоздкий мушкет, поднял обеими руками сверток с амулетами прямо перед собой и запел. И я увидел, что глаза солдат смотрят вовсе не на нас, и мы просто прошли мимо них, а они продолжали палить в пустой типи. Я услышал, как один из них сказал:
— Хватит, парни, они наверняка уже готовы. Надо зайти и посмотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Не надо так переживать, сын, — заявил он. — У тебя слишком дрожат руки, отдай мне трубку, я сам зажгу ее. А потом мы покурим, и твое волнение улетучится, как дым.
Правый кулак сильно болел, поэтому я подал ему горящий уголек другой рукой. Звуки стрельбы снова приблизились. Своим ударом я хотел отправить его в нокдаун и, бесчувственного, отнести к реке. Теперь, прикинув возможность оглушить его прикладом, я отказался от этой затеи, поскольку голова старого вождя, покрытая толстым слоем свалявшихся волос, была едва ли не крепче подбородка.
Он между тем набрал полный рот дыма и выпустил по облачку на запад, восток, север и юг. Боже правый, этот индеец меня просто поражал! Знаете наверняка, как, подтрунивая обычно над иностранцами, дикарями и прочими, мы все же полагаем, что в момент реальной опасности они станут такими же, как мы, и чуть ли не заговорят на нашем языке. Но здесь мне пришлось стать шайеном.
С отчаянием пришло и красноречие.
— Река — часть великого водяного круга земли, — заявил я, переходя на громкий фальцет шайенских ораторов.
«Сработало!» — подумал я, так как Старая Шкура отложил трубку и насторожился.
— Священные воды текут в теле земли так же, как кровь течет в теле человека, а сок — в теле дерева. И это великое течение соединяет все сущее. О великий дух Белого Бизона, услышь меня! Отведи своих детей к реке, к безопасной реке!
Не думайте, что я над ним издевался. Нет, меня посетило истинное вдохновение. Наверное, я унаследовал дар проповеди от моего па.
Короче говоря, я страшно увлекся и не сразу заметил, как старик поднял лежащий рядом с ним допотопный мушкет, из тех нелепых громадин, что заряжаются через дуло. Бог мой. этот выживший из ума пророк, похоже, собрался меня пристрелить за то, что я пытаюсь его спасти!
Но тут я услышал у входа в палатку какую-то возню, и в проеме показался солдат с револьвером в руках, явившийся выяснить, не требуется ли двум нашим заблудшим душам его помощь по переселению в мир иной.
Тр-р-рах-бабах! — рявкнул пугач Старой Шкуры, и, клянусь вам, ни до, ни после я не слышал ничего более громкого. Вождь наверняка забил двойной заряд пороха, поскольку огненная струя прорезала весь типи до самой «двери», помещение заволокло дымом, а пуля отбросила солдата далеко назад.
Вождь удовлетворенно кивнул и гордо выпрямился. Он стрелял на слух!
— Принеси мне его скальп, сын, — сказал вождь. — А потом мы еще немного поговорим о реке. Может, я туда и пойду.
— Боюсь, что уже слишком поздно, — заметил я. — Теперь они сбегутся сюда, как койоты на падаль. И я не хочу тебе больше ничего доказывать.
Я взял его под руки и заставил встать. Видимо, он все-таки решил идти, так как в противном случае мне не удалось бы сдвинуть его с места, это уж точно. Затем я вынул нож, разрезал стенку типи и потащил старика за собой.
— Постой, — сказал он, — я должен забрать свои амулеты.
Речь шла о свертке из ныне затертой, а когда-то ярко размалеванной кожи антилопы, содержимое которого было для всех тайной. Подобным сокровищем обладали все вожди и почти все воины (особо отличившиеся, разумеется). Как-то, не сумев справиться с любопытством, я сунул нос в такой сверток одного убитого шайена до того, как его вместе с телом положили в гроб из коры. И что вы думаете я там нашел? Пригоршню перьев, совиную лапу, свисток из оленьей кости, сушеный член бизона и прочую ерунду. Однако индейцы искренне верят в магические свойства подобных предметов, а кто я такой, чтобы доказывать им обратное? Старая Шкура не был исключением. Я извлек сверток из-под шкур на полу и отдал ему.
Мы снова направились к выходу.
— Подожди, — сказал старик, — мы забыли мой боевой головной убор.
Я не помню, чтобы он когда-нибудь его надевал; шайенские вожди вообще люди скромные и не любят выделяться в толпе ярким оперением, предпочитая совсем иное. Доспех Старой Шкуры хранился в округлом докторском саквояже, висевшем на кожаном ремешке под потолком типи.
— Не хочешь взглянуть? — спросил старый оболтус. — Он очень красивый и напоминает мне о сражениях далекой юности.
И он действительно стал возиться с замком, пытаясь открыть саквояж!
— Как-нибудь в другой раз, дедушка, — ответил я и повесил чемоданчик себе на плечо.
К этому моменту карабины вернувшихся солдат уже начали плеваться в палатку свинцом, и я почувствовал себя в пчелином улье. Но вы думаете, мы ушли? Ничуть не бывало. Старой Шкуре понадобился его заговоренный лук, затем колчан со стрелами, потом любимое одеяло, потом рог с порохом и сумка с пулями, а следом — трубка и мешочек с табаком. Я стоял, нагруженный всем этим скарбом, а за тонкими стенами палатки безумствовала кавалерия Соединенных Штатов Америки.
Я ругался по-английски и выл по-шайенски, толкал его к прорезанной дыре, но все без толку: старик стоял как столб и напяливал на себя остатки украшений — браслеты, ожерелье из когтей медведя, нагрудник из нанизанных в несколько рядов тонких маленьких косточек и так далее, и так далее…
От напоминавшего решето типи начали отлетать куски шкур, и тут я разревелся. Я больше не боялся умереть, я даже рад был бы принять смерть как освобождение. Я сказал, что разревелся? Или расхохотался… Сейчас уже не помню, знаю одно: это была самая настоящая истерика.
— Тебе не кажется, что нам пора идти, сын? — вдруг поинтересовался Старая Шкура. — Нельзя же, в самом деле, весь день сидеть в этом типи. Солдаты того и гляди его спалят.
Кончилось тем, что он буквально вытащил меня наружу, мои же ноги волочились, как мешки с песком. Конечно же кавалеристы охраняли не только вход в палатку, они окружили ее всю, и мы оказались лицом к лицу с тремя дюжими молодцами, тут же давшими залп почти в упор.
Они промахнулись. Все. Это единственное, что я могу сказать. И тут сквозь звон в ушах до моего слуха долетел спокойный голос Старой Шкуры:
— Не обращай на них внимания, сын. Теперь я знаю, что день нашей смерти — не сегодня.
Если в вас есть хоть капля здравого смысла, вы не поверите в то, что произошло потом, и в то, как мы добрались до реки. Я и сам не верю. Но тогда вам придется подыскать какое-то другое объяснение тому, почему мы сейчас с вами разговариваем и каким образом мне удалось пережить в 1868 году битву при Уошито.
Старая Шкура отдал мне свой громоздкий мушкет, поднял обеими руками сверток с амулетами прямо перед собой и запел. И я увидел, что глаза солдат смотрят вовсе не на нас, и мы просто прошли мимо них, а они продолжали палить в пустой типи. Я услышал, как один из них сказал:
— Хватит, парни, они наверняка уже готовы. Надо зайти и посмотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111