Мао:
— Милиция, конечно, есть. Но надобность в ней относительна. Люди отдыхают. Они радостны. Нет оснований для нарушений, нет и нарушений. Люди сами поддерживают общественный порядок. Нравственность масс есть самый могучий источник правопорядка.
Этот беглый обмен мнениями, однако, возбудил у нас тогда разговор, который затем возобновлялся неоднократно. Тема — вежливость. Из многочисленных наблюдений и бесед у нас сложились впечатления, что вежливость является чертой, внутренне присущей китайскому народу, если вообще можно говорить о каких-то национальных чертах и особенностях людей.
Я говорил о высокой дисциплине и порядке на массовом народном гулянии. А вот другие наблюдения. Две соседние фанзы, живут в них две семьи, живут давно — здесь состарились ещё их прадеды и деды. Они все знают друг о друге. Они десятилетиями привыкали друг к другу. Они бедные люди, не аристократия и не интеллигенция, плохо одеты и часто голодны. И тем не менее, встречаясь каждое утро, они долго раскланиваются друг с другом, приветствуют друг друга в самых выспренних выражениях. Так принято и в городе, и в деревне.
Для китайца (не только интеллигента) неучтивость, грубость, а тем более оскорбление кого-то словом или действием — безнравственны. Очевидно, что в формировании такого нравственного облика нации серьезную роль сыграло конфуцианство. Ведь краеугольным камнем этики Конфуция являются такие принципы, как «жэнь» (человеколюбие) и другие: почитание, любовь и уважение к старшим в семье и в обществе, строгое соблюдение правил поведения всеми людьми, и так далее. Соблюдение «жэнь» и есть показатель истинного благородства, независимо от того, знатен ли человек по происхождению или простолюдин.
Так или иначе, но Китай всегда считался страной, в которой господствует порядок, почитаются традиции, уважается старость и авторитеты. Китайцы же испокон веков слыли самыми вежливыми и самыми воспитанными людьми в мире.
В этом свете я могу себе представить те затруднения, которые испытал в определенный период главный редактор газеты «Жэньминь жибао» Дэн То, прибыв в Москву в качестве гостя «Правды». Он очень дотошно допрашивал меня, как «Правда» начинала разворачивать критику и самокритику в 1917 году, как она это делала в 1918 году — и так, шаг за шагом, до пятидесятых годов. Как выяснилось, Дэн То получил указания ЦК Компартии Китая развернуть на страницах своей газеты критику и самокритику. Но ведь критиковать — это значит позволить себе сказать о другом человеке (и притом — не враге) что-то отрицательное, неблаговидное, обличительное. По китайским понятиям нравственности это дело непривычное, психологически трудное, тем более для такого интеллигента, поэта-эстета, как Дэн То. И Дэн То хотел изучить наш опыт.
Я с чистой совестью мог рассказать ему, как было дело при Ленине. Как, в частности, сам Ленин разоблачал и громил врагов социализма, и с какой аргументированностью и с каким тактом вел он полемику с людьми своей партии, своего класса: равенство условий полемики, возможность возражений Ленину, право обнародования своей точки зрения и т.д.
Я, конечно, не мог сказать Дэн То, что после смерти Ленина эти нормы постепенно были искоренены. Сталин знал только критику на уничтожение. В его критическом арсенале применялись всё больше такие эпитеты, как «враг народа», «вредитель», «диверсант», «социал-фашист» и т.д. Критика для Сталина — это его безапелляционное и абсолютное право изобличать и клеймить любое лицо. Всякая же попытка возражений, формулирования своих доводов расценивалась как «вражеская вылазка», что влекло за собой высшую меру наказания.
Я не знаю, как далеко продвинулся Дэн То в развертывании критики на страницах «Жэньминь жибао». Но через несколько лет, когда началась «культурная революция», Дэн То был объявлен «врагом Мао», представителем «черной банды ревизионистов» и погиб: по одной версии покончил жизнь самоубийством, по другой был уничтожен сторонниками Мао Цзэдуна.
Но тогда в Китае традиционная китайская вежливость проявлялась всюду, и очень наглядно. О ней много рассказывал нам и посол Юдин. Вспоминаю один из таких рассказов:
— Вот вы, Дмитрий Трофимович, главный редактор «Правды». Я тоже редактировал газеты, журналы, книги. Так что мы знаем наши редакционные нравы. Как у нас обычно обращаются с авторами? Получили в редакции рукопись статьи или повести. Прочитали: слабо. Ее бракуют. Иногда письменно сообщают автору, что напечатано не будет. Но гораздо чаще редакция автору ничего не сообщает, и он сам в процессе хождения по мукам устанавливает, что материал его не пойдет.
В Китае это делается иначе. Получили статью. Прочитали: не годится. И вот редакция пишет автору примерно такое письмо: «Достопочтимый брат наш, светлейший Ху Хэ! Мы прочитали Вашу статью. Мы поражены и ослеплены силой идей, которые она излучает. Мы считали бы для себя великой честью опубликовать Вашу статью в нашем журнале, но мы убеждены, что если мы это сделаем, то впредь ни один китаец ничьих иных статей читать уже не захочет. Ввиду этого и не желая лишать читателей возможности знакомиться и с другими произведениями китайской словесности, мы покорнейше просим Вас согласиться, чтобы Ваша статья не печаталась в нашем журнале».
И вот через 10—12 лет в газетах начали публиковаться примерно такие сообщения:
«Знаменитая китайская писательница Дин Лин, испытавшая в свое время террор гоминьдановских властей, заподозрена в недостаточной приверженности идеям Мао Цзэдуна и в буржуазности. Ее направили в провинцию для трудового перевоспитания. Здесь в общежитиях и казармах она моет полы, стирает белье, подвергаясь постоянно грубым оскорблениям».
«В Пекине, недалеко от вокзала, хунвэйбины повесили на шею старухи плакат с надписью: „выученица чужестранцев“ (она окончила университет в Германии). Затем её поставили к дереву под портретом Мао и исполосовали ремнями до крови».
«Всё, что не отражает мыслей Мао, надо уничтожать» — с этим лозунгом хунвэйбины громят по провинциям партийные комитеты, избивают партийных работников. Они разрушили памятник Пушкину в Шанхае. Под флагами борьбы с буржуазией и чужестранцами они заставляют женщин обрезать косы, встречных — разуваться и выбрасывать обувь (ботинки — из Гонконга)».
Читая всё это, я думал: что же произошло с традиционной и феноменальной китайской вежливостью? Как на китайской почве могли появиться деяния хунвэйбинов и цзаофаней? Какой переворот произошел в душах молодежи, в душах части великой нации вообще и, если произошел, то почему?
И опять отвечал себе на вопрос вопросом же: а что произошло с частью великой немецкой нации, давшей миру Маркса и Энгельса, Гете, Шиллера, Бетховена?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112