Леонтьев подготавливал один вариант учебника за другим. Но ни один из них не удовлетворял Сталина, и он требовал дальнейшего усовершенствования текста.
За несколько месяцев до войны Л. Леонтьев подготовил очередной вариант макета. По указанию Сталина создана была комиссия Политбюро ЦК для просмотра текста. 29 января 1941 года Сталин высказал членам Комиссии и автору свои замечания по данному проекту. Война, однако, прервала работу над учебником. Но с переходом к мирному строительству дело возобновилось. Л.А. Леонтьев снова подготовил то ли четырнадцатый, то ли пятнадцатый вариант. Однако Сталина и он не удовлетворил. По его указанию 22 февраля 1950 г. было поручено комиссии под председательством Секретаря ЦК Г. Маленкова в месячный срок доработать последний вариант и представить его в Политбюро.
В эти дни я был вызван на пятый этаж к Г. Маленкову. В его огромном кабинете я застал необычную для этих стен комплектаторскую работу. В кабинет поставлены были высоченные с застекленными дверцами шкафы, и помощник Маленкова Н. Суханов устанавливал на их полки книги. Здесь уже выстроились чинно в ряд, должно быть, несколько сотен томов. Я увидел знакомые корешки сочинений Адама Смита, Давида Рикардо, Анри Сен-Симона и других. Я узнал потом, что эту библиотеку комплектовали книжными фондами Высшей партийной школы и Академии общественных наук при ЦК.
Приблизившись к шкафам, около которых я остановился, Г. Маленков с каким-то виноватым видом сказал:
— Вот, товарищ Сталин обязал политэкономией заняться. Как вы думаете, сколько нужно времени, чтобы овладеть этой наукой?
Я ответил полушутя, полусерьезно:
— Ну, если полностью освободиться от всяких других дел, то за 30—50 лет можно овладеть.
Так или иначе, но комиссия выполнила данное ей поручение и через месяц представила доработанный текст учебника. Так как в комиссии возникли некоторые разногласия по отдельным категориям политической экономии, учебник был представлен в двух вариантах, отражавших две точки зрения, хотя на самом деле различия между ними были небольшими.
Эти варианты были разосланы квалифицированным экономистам на отзыв. В числе других макет получил и я. С огромным интересом и с готовностью внести в это полезное дело свою лепту я углубился в изучение текста.
Как стало известно, Сталин остался недоволен выполненной комиссией работой, и представленный текст вызвал у него раздражение. Здесь-то и произошло событие, которое нарушило все мои планы и, возможно, изменило всю мою последующую жизнь. Речь идет о том самом походе с женой в оперетту, когда, не досмотрев спектакля, я был вызван к Сталину на «ближнюю дачу».
После этого, описанного в первой главе, эпизода душа моя была переполнена радостью и гордостью. Я перебирал одно за другим замечания Сталина. Я думал о, должно быть, тяжкой жизни этого необыкновенного человека, волею судеб оказавшегося во главе великого государства и мирового освободительного движения. Старенький китель, заштопанные носки. Почти постоянное одиночество. Говорят, что даже сын Василий и дочь Светлана не могут свободно приехать к нему на дачу, они должны предварительно испросить его разрешения. Да, тяжела ты, шапка Мономаха.
Вернувшись с «ближней дачи», я приехал в Большой Кисловский переулок и ворвался к своему другу Борису Пономареву. В трансе я сбивчиво, перескакивая с одного на другое, поведал ему о случившемся. Больше об этом я в течение длительного времени не говорил никому: это считалось тогда недозволенным и даже опасным.
Передавали шепотом близким друзьям об эпизоде с одним из очень известных коммунистических лидеров зарубежного Востока. Сталин со всем гостеприимством принимал его у себя на даче, потчевал ужином и великолепными грузинскими винами. При прощании он дал ему, в знак особого расположения, красиво оформленную коробку шоколада. Тронутый таким добросердечием лидер попросил у Сталина на память его фото с автографом. Сталин сделал это.
Но перед самым отъездом лидера к себе на родину у него, по указанию того же Сталина, в номере гостиницы «Москва» из чемодана это фото было тайно похищено и оставлена лишь коробка шоколада. Он метал громы и молнии. Уверял, что согласен оставить в гостинице всё до нитки и уехать только с одним портретом. Умолял разыскать похищенное, но никто помочь ему не мог.
Какие неведомые извилины головного мозга подсказали Сталину опасность от того, что в далекой республике, затерявшейся в непролазных джунглях, окажется его портрет с дарственной надписью, который будет рассматриваться всеми как величайшая святыня? Ответ на этот вопрос, очевидно, могут дать только психопатологи.
Передавали также о трагической судьбе одного рядового человека, которому в силу причудливо сложившихся обстоятельств Сталин подарил с личной надписью одну из своих брошюр…
Но мысли такого рода лишь молниями проблескивали у меня в мозгу. Я был просто счастлив, счастлив от сознания того, что мне предстоит большая творческая работа, так нужная, по утверждению самого Сталина, партии, народу, всему мировому коммунистическому движению.
Вскоре Л. Леонтьева, К. Островитянова, П. Юдина и меня Сталин пригласил к себе на беседу. И вот мы прибыли «на уголок». Знакомый кабинет Сталина. Нам показалось, что сам он выглядит очень здоровым, бодрым, свежим. Мы сели за стол, Сталин говорил, расхаживая по кабинету и попыхивая своей трубкой.
Он снова подверг обстоятельной критике макет, подготовленный комиссией Маленкова. Некоторые из затронутых здесь вопросов он уже излагал в беседе со мной, другие ставил впервые или же более широко. Мы все потихоньку делали себе заметки, а затем сопоставляли свои записи, и получилась единая запись беседы.
Общение со Сталиным на эти темы оставляло ощущение, что имеешь дело с человеком, который владеет темой лучше тебя. Были и иные ощущения. Вот ещё эпизод.
Позже описываемого периода, в начале ноября 1952 года в номере 20 журнала «Коммунист» (так именно с этого номера стал называться теоретический и политический журнал ЦК КПСС «Большевик») была напечатана моя статья «И.В. Сталин об экономических законах социализма».
14 ноября в 10 часов вечера мне позвонил А. Поскребышев и попросил, чтобы я позвонил домой Сталину. Я позвонил. Сталин сразу же снял трубку.
Дальше состоялся такой разговор:
— У вас есть перед глазами последний номер «Большевика»? Я прочитал вашу статью. Статья хорошая. Но в ней допущена одна неправильность. Во втором абзаце на странице 42-й вы пишете, что Сталин открыл объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Это неверно. Это открытие принадлежит не мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
За несколько месяцев до войны Л. Леонтьев подготовил очередной вариант макета. По указанию Сталина создана была комиссия Политбюро ЦК для просмотра текста. 29 января 1941 года Сталин высказал членам Комиссии и автору свои замечания по данному проекту. Война, однако, прервала работу над учебником. Но с переходом к мирному строительству дело возобновилось. Л.А. Леонтьев снова подготовил то ли четырнадцатый, то ли пятнадцатый вариант. Однако Сталина и он не удовлетворил. По его указанию 22 февраля 1950 г. было поручено комиссии под председательством Секретаря ЦК Г. Маленкова в месячный срок доработать последний вариант и представить его в Политбюро.
В эти дни я был вызван на пятый этаж к Г. Маленкову. В его огромном кабинете я застал необычную для этих стен комплектаторскую работу. В кабинет поставлены были высоченные с застекленными дверцами шкафы, и помощник Маленкова Н. Суханов устанавливал на их полки книги. Здесь уже выстроились чинно в ряд, должно быть, несколько сотен томов. Я увидел знакомые корешки сочинений Адама Смита, Давида Рикардо, Анри Сен-Симона и других. Я узнал потом, что эту библиотеку комплектовали книжными фондами Высшей партийной школы и Академии общественных наук при ЦК.
Приблизившись к шкафам, около которых я остановился, Г. Маленков с каким-то виноватым видом сказал:
— Вот, товарищ Сталин обязал политэкономией заняться. Как вы думаете, сколько нужно времени, чтобы овладеть этой наукой?
Я ответил полушутя, полусерьезно:
— Ну, если полностью освободиться от всяких других дел, то за 30—50 лет можно овладеть.
Так или иначе, но комиссия выполнила данное ей поручение и через месяц представила доработанный текст учебника. Так как в комиссии возникли некоторые разногласия по отдельным категориям политической экономии, учебник был представлен в двух вариантах, отражавших две точки зрения, хотя на самом деле различия между ними были небольшими.
Эти варианты были разосланы квалифицированным экономистам на отзыв. В числе других макет получил и я. С огромным интересом и с готовностью внести в это полезное дело свою лепту я углубился в изучение текста.
Как стало известно, Сталин остался недоволен выполненной комиссией работой, и представленный текст вызвал у него раздражение. Здесь-то и произошло событие, которое нарушило все мои планы и, возможно, изменило всю мою последующую жизнь. Речь идет о том самом походе с женой в оперетту, когда, не досмотрев спектакля, я был вызван к Сталину на «ближнюю дачу».
После этого, описанного в первой главе, эпизода душа моя была переполнена радостью и гордостью. Я перебирал одно за другим замечания Сталина. Я думал о, должно быть, тяжкой жизни этого необыкновенного человека, волею судеб оказавшегося во главе великого государства и мирового освободительного движения. Старенький китель, заштопанные носки. Почти постоянное одиночество. Говорят, что даже сын Василий и дочь Светлана не могут свободно приехать к нему на дачу, они должны предварительно испросить его разрешения. Да, тяжела ты, шапка Мономаха.
Вернувшись с «ближней дачи», я приехал в Большой Кисловский переулок и ворвался к своему другу Борису Пономареву. В трансе я сбивчиво, перескакивая с одного на другое, поведал ему о случившемся. Больше об этом я в течение длительного времени не говорил никому: это считалось тогда недозволенным и даже опасным.
Передавали шепотом близким друзьям об эпизоде с одним из очень известных коммунистических лидеров зарубежного Востока. Сталин со всем гостеприимством принимал его у себя на даче, потчевал ужином и великолепными грузинскими винами. При прощании он дал ему, в знак особого расположения, красиво оформленную коробку шоколада. Тронутый таким добросердечием лидер попросил у Сталина на память его фото с автографом. Сталин сделал это.
Но перед самым отъездом лидера к себе на родину у него, по указанию того же Сталина, в номере гостиницы «Москва» из чемодана это фото было тайно похищено и оставлена лишь коробка шоколада. Он метал громы и молнии. Уверял, что согласен оставить в гостинице всё до нитки и уехать только с одним портретом. Умолял разыскать похищенное, но никто помочь ему не мог.
Какие неведомые извилины головного мозга подсказали Сталину опасность от того, что в далекой республике, затерявшейся в непролазных джунглях, окажется его портрет с дарственной надписью, который будет рассматриваться всеми как величайшая святыня? Ответ на этот вопрос, очевидно, могут дать только психопатологи.
Передавали также о трагической судьбе одного рядового человека, которому в силу причудливо сложившихся обстоятельств Сталин подарил с личной надписью одну из своих брошюр…
Но мысли такого рода лишь молниями проблескивали у меня в мозгу. Я был просто счастлив, счастлив от сознания того, что мне предстоит большая творческая работа, так нужная, по утверждению самого Сталина, партии, народу, всему мировому коммунистическому движению.
Вскоре Л. Леонтьева, К. Островитянова, П. Юдина и меня Сталин пригласил к себе на беседу. И вот мы прибыли «на уголок». Знакомый кабинет Сталина. Нам показалось, что сам он выглядит очень здоровым, бодрым, свежим. Мы сели за стол, Сталин говорил, расхаживая по кабинету и попыхивая своей трубкой.
Он снова подверг обстоятельной критике макет, подготовленный комиссией Маленкова. Некоторые из затронутых здесь вопросов он уже излагал в беседе со мной, другие ставил впервые или же более широко. Мы все потихоньку делали себе заметки, а затем сопоставляли свои записи, и получилась единая запись беседы.
Общение со Сталиным на эти темы оставляло ощущение, что имеешь дело с человеком, который владеет темой лучше тебя. Были и иные ощущения. Вот ещё эпизод.
Позже описываемого периода, в начале ноября 1952 года в номере 20 журнала «Коммунист» (так именно с этого номера стал называться теоретический и политический журнал ЦК КПСС «Большевик») была напечатана моя статья «И.В. Сталин об экономических законах социализма».
14 ноября в 10 часов вечера мне позвонил А. Поскребышев и попросил, чтобы я позвонил домой Сталину. Я позвонил. Сталин сразу же снял трубку.
Дальше состоялся такой разговор:
— У вас есть перед глазами последний номер «Большевика»? Я прочитал вашу статью. Статья хорошая. Но в ней допущена одна неправильность. Во втором абзаце на странице 42-й вы пишете, что Сталин открыл объективный экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Это неверно. Это открытие принадлежит не мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112