Вот и весь его жизненный путь. Классовая борьба, социалистическое строительство, трудности, противоречия, война, империалистический мир — всё это было для него абстрактными понятиями, а революционный марксизм — суммой книжных истин и цитат.
Возглавив Агитпроп после опустошительных чисток 1937—1938, Александров и в аппарате ЦК, и на всех участках идеологического фронта расставлял своих «мальчиков». Все они были «со школьной скамьи», на практической работе не были, следовательно, не общались ни с какими «врагами народа». За границей тоже не были, следовательно, не являлись «шпионами, завербованными иностранными разведками». Принципов и убеждений у них не было никаких, поэтому они с готовностью прославляли любого, кого им предписывалось прославлять в данное время, и предавали анафеме тоже любого, кого указывалось ей предать.
Типичными для этого обширного слоя людей, выдвинутых на руководство участками духовной жизни общества, были заместители Александрова — П.Н. Федосеев, В.С. Кружков, главный редактор газеты «Известия», а затем «Правды» Л.Ф. Ильичев, заместитель Александрова по газете «Культура и жизнь» П.А. Сатюков и многие другие.
Все они, используя свое положение в аппарате ЦК и на других государственных постах, лихорадочно брали от партии и государства полными пригоршнями все материальные и иные блага, которые только можно было взять. В условиях ещё далеко не преодоленных послевоенных трудностей и народной нужды они обзаводились роскошными квартирами и дачами. Получали фантастические гонорары и оклады за совместительство на всяких постах. Все они в разное время и разными путями стали академиками (в том числе, скажем, Л. Ильичев, который за свою жизнь сам лично не написал не только брошюрки, но даже газетной статьи, это делали для него подчиненные), докторами, профессорами и прочими пожизненно титулованными персонами.
Взять, к примеру, того же П.Н. Федосеева. До 30 с лишним лет он размышлял, по пути ли ему с коммунистической партией. Затем вступил в её ряды и сразу, не имея опыта работы даже в масштабе ячейки, был назначен заместителем начальника Агитпропа ЦК ВКП(б). Рабочих и красноармейцев он видел только во время парадов на Красной площади, а крестьян — в Воронежском хоре. При такой идейной нищете естественно, что Федосеев, как и другие «катедер-коммунисты», главные свои помыслы обращал на стяжательство: обзаводился квартирами, всеми правдами и неправдами стал членом-корреспондентом Академии наук, а затем, академиком и даже вице-президентом Академии наук.
Трудные годы социалистического переустройства страны, и особенно Отечественной войны, всё глубже прокладывали водораздел между революционной частью молодой партийной и непартийной интеллигенции, к которой принадлежало большинство молодежи, и стяжательско-карьеристской её частью, разновидностью которой были «александровские мальчики».
Я принадлежал к тому поколению революционной молодежи, вышедшей из недр рабочего класса, которое получило затем в нашей литературе наименование «комсомольцев двадцатого года».
Мы (здесь и далее — фактически автобиография Д. Шепилова, время от времени не очень убедительно вуалируемая автором под словом «мы». — Прим. ред .) жили, работали и учились в героической атмосфере Гражданской войны. С раннего детства мы вынуждены были идти на производство, чтобы зарабатывать хлеб насущный. Я, скажем, с 12-летнего возраста пошел работать гильзовщиком в табачную мастерскую. В школу ходили вечерами. Но были среди нас и дети богатых родителей (бывших фабрикантов, крупных царских чиновников, священников), которые порывали с родителями и шли на производство, чтобы, как тогда выражались, «провариться в рабочем котле» и заслужить право стать бойцами революции, коммунистами. Многие из них действительно стали такими большевиками.
С 14—15-летнего возраста мы вступали в комсомол. Учась в Московском университете, зарабатывали себе на пропитание тяжелым физическим трудом по разгрузке дров на железных дорогах, сортировке вонючей жирной шерсти на кожевенных заводах и на других работах.
Но мы жили интереснейшей идейно насыщенной жизнью. Фанатически верили в скорую победу мировой революции. С жадностью штудировали работы Маркса, Энгельса, Ленина, Гегеля, Плеханова, Лассаля, Каутского, Гильфердинга, Фурье… Бегали на лекции А. Богданова по политической экономии, Н. Бухарина — по историческому материализму, М.Н. Покровского — по русской истории, М. Рейснера — по государственному праву. Слушали жаркие схватки А.В. Луначарского с протоиереем-«живоцерковником» Введенским. Прорывались в аудитории Политехнического музея, Плехановки или Колонного зала на выступления Маяковского, Есенина, Вересаева. Всеми правдами и неправдами проскальзывали на галерку Большого театра или театра Зимина слушать в «Лоэнгрине» Собинова и Нежданову или Григория Пирогова в «Фаусте», а во МХАТе и его студиях — Качалова, Москвина, М. Чехова, Станиславского, Хмелева…
Порой до самого рассвета горячо спорили друг с другом, подкрепляясь лишь морковным чаем да сухарями. Спорили о смысле жизни, о революции в Германии, о «сменовеховцах», о новых вещах Алексея Толстого, о Фрейде и, конечно, о любви. В условиях большой нужды, хронического недоедания, тяжелого физического труда, интенсивной учебной работы мы были с головы до пят пропитаны революционной романтикой; Мы не носили модной одежды и даже галстуков, считая это признаком презренной буржуазности. Мы также не танцевали модных западных танцев, но жили весело. Отношения между девушками и парнями были в подавляющем большинстве случае по существу строгими и чистыми, хотя порой внешне и носили характер нарочитого панибратства и даже некоторой грубоватости, чтобы опять-таки не быть похожими на проклятую «аристократию».
Мы влюблялись, пели, в каникулы исхаживали пешком сотни километров где-нибудь в Крыму, на Кавказе или в Средней Азии и были бесконечно счастливы.
После окончания вузов мы по доброй воле, без всякой погонялки, ехали на практическую работу в самую глушь: там трудней, интереснее, там мы всего нужней.
Одержимый именно такими побуждениями, я с дипломом Московского университета уехал трудиться в Якутию: ведь туда только добираться больше тридцати дней, к тому же часть пути — на оленях и собаках (на самолетах тогда ещё не летали); ведь это же «белоснежная усыпальница» — место ссылки декабристов, народовольцев, большевиков — как это интересно! Отставить Волоколамский уезд Московской губернии или Чувашию, куда в ЦК партии мне предлагали ехать на выбор. Только Якутия! И я на три с лишним года уехал работать в качестве прокурора Главного суда в эту самую отдаленную республику страны, а затем, опять же по собственному желанию, — прокурором в Западную область.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Возглавив Агитпроп после опустошительных чисток 1937—1938, Александров и в аппарате ЦК, и на всех участках идеологического фронта расставлял своих «мальчиков». Все они были «со школьной скамьи», на практической работе не были, следовательно, не общались ни с какими «врагами народа». За границей тоже не были, следовательно, не являлись «шпионами, завербованными иностранными разведками». Принципов и убеждений у них не было никаких, поэтому они с готовностью прославляли любого, кого им предписывалось прославлять в данное время, и предавали анафеме тоже любого, кого указывалось ей предать.
Типичными для этого обширного слоя людей, выдвинутых на руководство участками духовной жизни общества, были заместители Александрова — П.Н. Федосеев, В.С. Кружков, главный редактор газеты «Известия», а затем «Правды» Л.Ф. Ильичев, заместитель Александрова по газете «Культура и жизнь» П.А. Сатюков и многие другие.
Все они, используя свое положение в аппарате ЦК и на других государственных постах, лихорадочно брали от партии и государства полными пригоршнями все материальные и иные блага, которые только можно было взять. В условиях ещё далеко не преодоленных послевоенных трудностей и народной нужды они обзаводились роскошными квартирами и дачами. Получали фантастические гонорары и оклады за совместительство на всяких постах. Все они в разное время и разными путями стали академиками (в том числе, скажем, Л. Ильичев, который за свою жизнь сам лично не написал не только брошюрки, но даже газетной статьи, это делали для него подчиненные), докторами, профессорами и прочими пожизненно титулованными персонами.
Взять, к примеру, того же П.Н. Федосеева. До 30 с лишним лет он размышлял, по пути ли ему с коммунистической партией. Затем вступил в её ряды и сразу, не имея опыта работы даже в масштабе ячейки, был назначен заместителем начальника Агитпропа ЦК ВКП(б). Рабочих и красноармейцев он видел только во время парадов на Красной площади, а крестьян — в Воронежском хоре. При такой идейной нищете естественно, что Федосеев, как и другие «катедер-коммунисты», главные свои помыслы обращал на стяжательство: обзаводился квартирами, всеми правдами и неправдами стал членом-корреспондентом Академии наук, а затем, академиком и даже вице-президентом Академии наук.
Трудные годы социалистического переустройства страны, и особенно Отечественной войны, всё глубже прокладывали водораздел между революционной частью молодой партийной и непартийной интеллигенции, к которой принадлежало большинство молодежи, и стяжательско-карьеристской её частью, разновидностью которой были «александровские мальчики».
Я принадлежал к тому поколению революционной молодежи, вышедшей из недр рабочего класса, которое получило затем в нашей литературе наименование «комсомольцев двадцатого года».
Мы (здесь и далее — фактически автобиография Д. Шепилова, время от времени не очень убедительно вуалируемая автором под словом «мы». — Прим. ред .) жили, работали и учились в героической атмосфере Гражданской войны. С раннего детства мы вынуждены были идти на производство, чтобы зарабатывать хлеб насущный. Я, скажем, с 12-летнего возраста пошел работать гильзовщиком в табачную мастерскую. В школу ходили вечерами. Но были среди нас и дети богатых родителей (бывших фабрикантов, крупных царских чиновников, священников), которые порывали с родителями и шли на производство, чтобы, как тогда выражались, «провариться в рабочем котле» и заслужить право стать бойцами революции, коммунистами. Многие из них действительно стали такими большевиками.
С 14—15-летнего возраста мы вступали в комсомол. Учась в Московском университете, зарабатывали себе на пропитание тяжелым физическим трудом по разгрузке дров на железных дорогах, сортировке вонючей жирной шерсти на кожевенных заводах и на других работах.
Но мы жили интереснейшей идейно насыщенной жизнью. Фанатически верили в скорую победу мировой революции. С жадностью штудировали работы Маркса, Энгельса, Ленина, Гегеля, Плеханова, Лассаля, Каутского, Гильфердинга, Фурье… Бегали на лекции А. Богданова по политической экономии, Н. Бухарина — по историческому материализму, М.Н. Покровского — по русской истории, М. Рейснера — по государственному праву. Слушали жаркие схватки А.В. Луначарского с протоиереем-«живоцерковником» Введенским. Прорывались в аудитории Политехнического музея, Плехановки или Колонного зала на выступления Маяковского, Есенина, Вересаева. Всеми правдами и неправдами проскальзывали на галерку Большого театра или театра Зимина слушать в «Лоэнгрине» Собинова и Нежданову или Григория Пирогова в «Фаусте», а во МХАТе и его студиях — Качалова, Москвина, М. Чехова, Станиславского, Хмелева…
Порой до самого рассвета горячо спорили друг с другом, подкрепляясь лишь морковным чаем да сухарями. Спорили о смысле жизни, о революции в Германии, о «сменовеховцах», о новых вещах Алексея Толстого, о Фрейде и, конечно, о любви. В условиях большой нужды, хронического недоедания, тяжелого физического труда, интенсивной учебной работы мы были с головы до пят пропитаны революционной романтикой; Мы не носили модной одежды и даже галстуков, считая это признаком презренной буржуазности. Мы также не танцевали модных западных танцев, но жили весело. Отношения между девушками и парнями были в подавляющем большинстве случае по существу строгими и чистыми, хотя порой внешне и носили характер нарочитого панибратства и даже некоторой грубоватости, чтобы опять-таки не быть похожими на проклятую «аристократию».
Мы влюблялись, пели, в каникулы исхаживали пешком сотни километров где-нибудь в Крыму, на Кавказе или в Средней Азии и были бесконечно счастливы.
После окончания вузов мы по доброй воле, без всякой погонялки, ехали на практическую работу в самую глушь: там трудней, интереснее, там мы всего нужней.
Одержимый именно такими побуждениями, я с дипломом Московского университета уехал трудиться в Якутию: ведь туда только добираться больше тридцати дней, к тому же часть пути — на оленях и собаках (на самолетах тогда ещё не летали); ведь это же «белоснежная усыпальница» — место ссылки декабристов, народовольцев, большевиков — как это интересно! Отставить Волоколамский уезд Московской губернии или Чувашию, куда в ЦК партии мне предлагали ехать на выбор. Только Якутия! И я на три с лишним года уехал работать в качестве прокурора Главного суда в эту самую отдаленную республику страны, а затем, опять же по собственному желанию, — прокурором в Западную область.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112