Причем вся работа шла под аккомпанемент восклицаний, недоумений, понуканий, предупреждений. Я инстинктом понимал, что для сверкающе-отчетного стиля работы Маленкова я, должно быть, не лучший глава Агитпропа. Тем не менее всякие замечания меня очень травмировали.
Наконец, должно быть, «не вынесла душа поэта». Как-то, возвращаясь к себе в кабинет с пятого этажа, я упал в коридоре в глубоком обмороке и очнулся только в Кремлевской больнице.
Потянулись томительные дни в торжественной тиши больничной палаты. Диагноз: динамическое нарушение кровообращения головного мозга на почве истощения нервной системы.
Интеллектуальный мотор, однако, продолжал свою бешеную работу. В голове проносились мысли о незавершенных работах по издательствам, изучению иностранных языков в школах, о выпуске новой серии агитплакатов, о недостатках преподавания политической экономии в вузах, об отставании советского футбола, об увеличении производства газетной бумаги, о новом наборе слушателей в Академию общественных наук и сотни других.
По одним нужно было представить проекты постановлений ЦК, по другим — информационные записки, по третьим — ходатайства в Совет Министров. И всё важно, всё — неотложно. А я лежу. Велено соблюдать абсолютный покой. Какой к черту покой. И я рвался кому-то звонить, кого-то вызывать в палату, кому-то писать записки. Вторгались врачи и пытались перерезать одну артерию связи с жизнью за другой. И Жданова нет на месте, и я своей дурацкой болезнью так подвожу всё дело, мучительно думалось мне.
А о Жданове с «воли» приходили тревожные вести: тяжелые приступы грудной жабы и усилившиеся астматические удушья… В самом конце августа Политбюро направило на Валдай Н. Вознесенского, чтобы навестить больного. Утром 31 августа Андрей Александрович встал, побрился. Читал газеты, просматривал почту…
— Как я сегодня хорошо себя чувствую, давно уже так не было, — сказал он окружающим.
А в 3 часа 55 минут дня Жданова не стало. Заключение медицинской комиссии гласило: смерть наступила от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких. Николай Вознесенский оказался уже у смертного одра соратника.
Мне, заключенному в больнице, не разрешено было проводить Жданова к месту его вечного упокоения.
На Пленуме ЦК после XIX съезда партии Сталин с волнением и большой силой убежденности говорил, что Жданова убили врачи: они-де сознательно ставили ему неправильный диагноз и лечили умышленно неправильно. Конечно, это были измышления больного мозга. Но я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что Берия приложил руку к тому, чтобы жизнь А. Жданова во время его нахождения на Валдае преждевременно оборвалась.
Думаю, что в будущем история воздаст должное талантливому большевику-романтику за тот вклад, который он внес в дело великой пролетарской революции.
Но она не сбросит с другой чаши весов тот факт, что с именем Жданова связан ряд недемократических мер и деклараций в области литературы, драматургии, кино, музыки и других сфер идеологии. Жданов многое сделал, чтобы укрепить в различных областях духовного творчества принципы революционного марксизма, ленинской партийности, народности. Но он же настойчиво пытался унифицировать такие процессы духовного творчества, которые не должны и не могут быть унифицированы, ибо это противоречит эстетическим принципам марксизма-ленинизма.
Правда, за всем этим стояли диктаторские предписания Сталина, которым Жданов, как и все мы, беспрекословно повиновался. Но это не снимает исторической ответственности.
Гибель Николая Вознесенского
«Поспелов начал сердиться». Следующая мишень Берии. О вреде издания книг. Кто стал Иудой. Вознесенский: арест после 7 месяцев безработицы. Дело журнала «Большевик». На крючке у Маленкова. Снова «черные вороны». Сталину 70 лет. Мысли безработного. «А где у нас Шепилов?» Смертный приговор Вознесенскому. Фрол Козлов и Никита Хрущев.
21 января 1949 года в Большом театре состоялось традиционное торжественно-траурное собрание, посвященное 25-й годовщине со дня смерти В.И. Ленина. Я впервые получил приглашение в президиум такого высокого собрания. Как обычно, члены Политбюро ЦК собрались справа от сцены, в кулуарах правительственной ложи, мы же, все остальные (руководители МК партии, маршалы Буденный, Василевский, Мерецков) — слева от сцены, в кулуарах ложи дирекции.
В 6 часов 50 минут — выход на сцену. Бурей оваций встречает зал Сталина. Он в своей форме генералиссимуса. Щурясь от света прожекторов, Сталин (а за ним и все члены президиума) тоже аплодирует, приветствуя собравшихся в зале. Затем он пытается сесть в кресло. Но зал сотрясается от аплодисментов, и Сталин поднимается с кресла и снова медленными движениями рук аплодирует. Затем, скрестив пальцы рук на животе, он, no-утиному переминаясь с ноги на ногу, ждет, когда спадет шквал аплодисментов. Ждать приходится очень долго.
Наконец председательствующий Н. Шверник энергичными звонками успокаивает зал. Сталин садится. Мы в президиуме, а затем и зал, следуем его примеру. Слово для доклада предоставляется П.Н. Поспелову.
Хотя доклад формально посвящен В.И. Ленину, о Ленине в нем всего несколько общих фраз. Лейтмотив всего доклада — тезисы, торжественно провозглашенные Поспеловым в самом начале выступления:
— Всемирно-историческими победами социализма мы обязаны прежде всего тому, что знамя ленинизма высоко поднял великий сподвижник Ленина и продолжатель его дела, мудрый вождь партии и народа товарищ Сталин!
Сталин создал цельное и законченное учение о социалистическом государстве, вооружил этим учением партию и народ…
Сталин разработал положения о социалистической индустриализации нашей страны, её путях и методах…
Сталин разработал теорию коллективизации сельского хозяйства. Он явился вдохновителем и организатором колхозного строя…
В таком духе в те времена делались все наши доклады, писались все статьи. Для обозначения величия и гениальности Сталина в русском языке явно не хватало превосходных степеней. Все ораторы и литераторы изощрялись в изобретении всё новых эпитетов.
Говорил П. Поспелов всегда скучно, нудно, бесцветно. Все статьи и речи его представляли собой простую компоновку закавыченных и раскавыченных цитат, и он не мыслил себе даже того, чтобы просто переложить эти апробированные железобетонные формулировки на живой человеческий язык.
От речи такого оратора в зале постепенно создалась атмосфера уныния, как в затяжной, беспросветный, осенний дождь. Создавалось впечатление, что не только зал, но и сам Поспелов, привычно произнося фразу за фразой по написанному тексту, начинает задремывать.
Но Сталин, а за ним и все члены президиума собрания, сохраняли каменную неподвижность и невозмутимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Наконец, должно быть, «не вынесла душа поэта». Как-то, возвращаясь к себе в кабинет с пятого этажа, я упал в коридоре в глубоком обмороке и очнулся только в Кремлевской больнице.
Потянулись томительные дни в торжественной тиши больничной палаты. Диагноз: динамическое нарушение кровообращения головного мозга на почве истощения нервной системы.
Интеллектуальный мотор, однако, продолжал свою бешеную работу. В голове проносились мысли о незавершенных работах по издательствам, изучению иностранных языков в школах, о выпуске новой серии агитплакатов, о недостатках преподавания политической экономии в вузах, об отставании советского футбола, об увеличении производства газетной бумаги, о новом наборе слушателей в Академию общественных наук и сотни других.
По одним нужно было представить проекты постановлений ЦК, по другим — информационные записки, по третьим — ходатайства в Совет Министров. И всё важно, всё — неотложно. А я лежу. Велено соблюдать абсолютный покой. Какой к черту покой. И я рвался кому-то звонить, кого-то вызывать в палату, кому-то писать записки. Вторгались врачи и пытались перерезать одну артерию связи с жизнью за другой. И Жданова нет на месте, и я своей дурацкой болезнью так подвожу всё дело, мучительно думалось мне.
А о Жданове с «воли» приходили тревожные вести: тяжелые приступы грудной жабы и усилившиеся астматические удушья… В самом конце августа Политбюро направило на Валдай Н. Вознесенского, чтобы навестить больного. Утром 31 августа Андрей Александрович встал, побрился. Читал газеты, просматривал почту…
— Как я сегодня хорошо себя чувствую, давно уже так не было, — сказал он окружающим.
А в 3 часа 55 минут дня Жданова не стало. Заключение медицинской комиссии гласило: смерть наступила от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких. Николай Вознесенский оказался уже у смертного одра соратника.
Мне, заключенному в больнице, не разрешено было проводить Жданова к месту его вечного упокоения.
На Пленуме ЦК после XIX съезда партии Сталин с волнением и большой силой убежденности говорил, что Жданова убили врачи: они-де сознательно ставили ему неправильный диагноз и лечили умышленно неправильно. Конечно, это были измышления больного мозга. Но я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что Берия приложил руку к тому, чтобы жизнь А. Жданова во время его нахождения на Валдае преждевременно оборвалась.
Думаю, что в будущем история воздаст должное талантливому большевику-романтику за тот вклад, который он внес в дело великой пролетарской революции.
Но она не сбросит с другой чаши весов тот факт, что с именем Жданова связан ряд недемократических мер и деклараций в области литературы, драматургии, кино, музыки и других сфер идеологии. Жданов многое сделал, чтобы укрепить в различных областях духовного творчества принципы революционного марксизма, ленинской партийности, народности. Но он же настойчиво пытался унифицировать такие процессы духовного творчества, которые не должны и не могут быть унифицированы, ибо это противоречит эстетическим принципам марксизма-ленинизма.
Правда, за всем этим стояли диктаторские предписания Сталина, которым Жданов, как и все мы, беспрекословно повиновался. Но это не снимает исторической ответственности.
Гибель Николая Вознесенского
«Поспелов начал сердиться». Следующая мишень Берии. О вреде издания книг. Кто стал Иудой. Вознесенский: арест после 7 месяцев безработицы. Дело журнала «Большевик». На крючке у Маленкова. Снова «черные вороны». Сталину 70 лет. Мысли безработного. «А где у нас Шепилов?» Смертный приговор Вознесенскому. Фрол Козлов и Никита Хрущев.
21 января 1949 года в Большом театре состоялось традиционное торжественно-траурное собрание, посвященное 25-й годовщине со дня смерти В.И. Ленина. Я впервые получил приглашение в президиум такого высокого собрания. Как обычно, члены Политбюро ЦК собрались справа от сцены, в кулуарах правительственной ложи, мы же, все остальные (руководители МК партии, маршалы Буденный, Василевский, Мерецков) — слева от сцены, в кулуарах ложи дирекции.
В 6 часов 50 минут — выход на сцену. Бурей оваций встречает зал Сталина. Он в своей форме генералиссимуса. Щурясь от света прожекторов, Сталин (а за ним и все члены президиума) тоже аплодирует, приветствуя собравшихся в зале. Затем он пытается сесть в кресло. Но зал сотрясается от аплодисментов, и Сталин поднимается с кресла и снова медленными движениями рук аплодирует. Затем, скрестив пальцы рук на животе, он, no-утиному переминаясь с ноги на ногу, ждет, когда спадет шквал аплодисментов. Ждать приходится очень долго.
Наконец председательствующий Н. Шверник энергичными звонками успокаивает зал. Сталин садится. Мы в президиуме, а затем и зал, следуем его примеру. Слово для доклада предоставляется П.Н. Поспелову.
Хотя доклад формально посвящен В.И. Ленину, о Ленине в нем всего несколько общих фраз. Лейтмотив всего доклада — тезисы, торжественно провозглашенные Поспеловым в самом начале выступления:
— Всемирно-историческими победами социализма мы обязаны прежде всего тому, что знамя ленинизма высоко поднял великий сподвижник Ленина и продолжатель его дела, мудрый вождь партии и народа товарищ Сталин!
Сталин создал цельное и законченное учение о социалистическом государстве, вооружил этим учением партию и народ…
Сталин разработал положения о социалистической индустриализации нашей страны, её путях и методах…
Сталин разработал теорию коллективизации сельского хозяйства. Он явился вдохновителем и организатором колхозного строя…
В таком духе в те времена делались все наши доклады, писались все статьи. Для обозначения величия и гениальности Сталина в русском языке явно не хватало превосходных степеней. Все ораторы и литераторы изощрялись в изобретении всё новых эпитетов.
Говорил П. Поспелов всегда скучно, нудно, бесцветно. Все статьи и речи его представляли собой простую компоновку закавыченных и раскавыченных цитат, и он не мыслил себе даже того, чтобы просто переложить эти апробированные железобетонные формулировки на живой человеческий язык.
От речи такого оратора в зале постепенно создалась атмосфера уныния, как в затяжной, беспросветный, осенний дождь. Создавалось впечатление, что не только зал, но и сам Поспелов, привычно произнося фразу за фразой по написанному тексту, начинает задремывать.
Но Сталин, а за ним и все члены президиума собрания, сохраняли каменную неподвижность и невозмутимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112