произошло событие, которое сыграло роковую роль в последующем развитии страны и в жизни партии.
Я уже упоминал, что вскоре после смерти Сталина Хрущев потребовал восстановить пост Первого секретаря ЦК и избрать на этот пост его, Хрущева. Именно на сентябрьском Пленуме ЦК с таким предложением выступил Г. Маленков, и Пленум единогласно принял его.
С этого времени началось ускоренное и всё большее обособление Первого секретаря среди других членов Президиума ЦК, всё большее усиление его роли и значения. Этому способствовали сложившиеся за последние десятилетия традиции. Роль Генерального секретаря (а именно в таком качестве выступал Сталин в большую часть периода своего пребывания у кормила власти) стала невероятно гипертрофирована. Сложившееся при Ленине разумное разделение функций между правительством и ЦК было стерто. Отныне любой сколько-нибудь существенный политический, международный, хозяйственный, культурный вопрос, до его постановки в правительстве, должен был быть рассмотрен в ЦК. А в ЦК решение по нему целиком предопределялось мнением и словом Генерального секретаря.
За правительством же всё в большей мере оставалась лишь функция оформления принятых в ЦК решений.
После смерти Сталина сложившаяся система взаимоотношений между партийными и советскими органами и вопрос о роли и месте Генерального секретаря в общем механизме руководства и управления страной критически пересмотрены не были. И теперь, сделавшись Первым секретарем ЦК, Хрущев просто надел уже разношенные и удобно подогнанные Сталиным валенки и потопал в них дальше.
Кстати, незадолго до смерти сам Сталин то ли разумом, то ли инстинктом почувствовал всё несовершенство и всю опасность системы единоличного управительства.
Может быть, и потому, что среди своего ближайшего окружения он не видел фигуры, которая, по его мнению, могла бы стать достойным его преемником. Он не раз говорил на узких заседаниях:
— Вот умру, что будете делать без меня? Ведь пропадете же!
В последний период своей жизни он мучительно искал какие-то новые формы коллективизма в руководстве. Уже говорилось, что в своей речи на XIX съезде партии, которая стала его лебединой песней, Сталин взывал к коммунистам всего мира стать знаменосцами и поборниками демократии. Сразу после съезда Сталин предложил создать высшие коллективные органы партийного руководства важнейшими областями государственной и партийной жизни: Постоянную Комиссию по международным вопросам во главе с Г. Маленковым, Постоянную Комиссию по военным вопросам во главе с Н. Булганиным, Постоянную Комиссию по идеологическим вопросам, руководство которой было поручено мне, и т.д.
Хрущев не пошел по этому пути. Он избрал проторенный путь, который сам Сталин настойчиво прокладывал предыдущие тридцать лет — путь единовластия. И очень скоро сложилось положение, при котором для того, чтобы провести через высшие партийные или правительственные инстанции всякий сколько-нибудь существенный вопрос, нужно было получить согласие Хрущева. Снова возродилась безотказная сталинская формула-пароль, но лишь с другой персонификацией: «Доложено Никите Сергеевичу». «Согласовано с Никитой Сергеевичем». «Никита Сергеевич — за». Этого было достаточно для оформления постановления, для отпуска средств, для назначения кого-либо на высокий пост и т.д.
Но Сталин был всесторонне образованным марксистом. Он прошел большую школу жизни и революционной борьбы. Он обладал огромным опытом партийной и государственной работы. Он был мудр и нетороплив при решении вопросов. Поэтому необдуманные, опрометчивые решения для Сталина были почти невероятны. А Хрущев был дремучий невежда.
В начальный период своего пребывания на посту Первого секретаря Хрущев, правда, старался быть покладистым, не перечить другим членам Президиума, соблюдать товарищеский тон и внешний декорум коллективизма. Но постепенно он осмотрелся и решил, что ломать тридцатилетние традиции стиля руководства Генерального секретаря не в его пользу. И чем больше обнаруживалось невежество Хрущева, тем ревностнее становился он к тому, чтобы все признали его абсолютное монопольное право представлять и олицетворять партию, а стало быть, и государство. Хрущев вряд ли что-нибудь знал о Людовике XIV, но приписываемая французскому монарху крылатая фраза в реконструированном виде вполне устроила бы новоявленного лидера: «Партия — это я».
Шаг за шагом, осторожно, —сначала тонко, хитро, затем напролом шел Хрущев по пути утверждения своего единовластия. Хрущев не упускал ни единой возможности, которая помогала делу его возвышения. Одной из гирь на чашу весов славы Хрущева стало празднование его 60-летия.
…Голубой апрельский день. У меня в правдинском кабинете зазвонила кремлевская «вертушка».
— Товарищ Шепилов? Говорит Маленков, Вы не могли бы сейчас подъехать ко мне на несколько минут?
Спасские ворота. Сверхстрогость проезда в Кремль отпала. Шофер лишь притормаживает мой тяжелый «ЗИС», и двое чекистов, приложив руку к козырьку, разрешают проследовать в Кремль. Ивановская площадь. Лифтом поднимаюсь на третий этаж.
Маленков только недавно закончил для себя реконструкцию сталинских апартаментов. Всё выглядело теперь грандиозно и торжественно. Пахло свежим лаком. Маленков же выглядел усталым и озабоченным. Под глазами набухли темные круги. Одет он был, как и прежде, в темно-серые брюки и в такого же цвета китель-«сталинку». Впрочем, теперь на официальные дипломатические приемы он стал надевать черный костюм и рубашку с галстуком. Но сам, шутя, жаловался, что галстук стягивает ему шею, и время от времени он теребил его в разные стороны.
Встретил меня он как-то суетливо и с подчеркнутой предупредительностью. В манере говорить и держаться чувствовалась смущенность. Тогда я не знал ещё абсолютно ничего о том, что Хрущев уже начал вести подкоп под нового премьера, сам же Маленков, по-видимому, уже ощущал эту кротовую работу.
— Я просил вас приехать, товарищ Шепилов, вот по какому вопросу: 16 апреля Никите Сергеевичу исполняется 60 лет. Он очень старается. Он хорошо работает. Мы посоветовались между собой и решили присвоить ему звание Героя Социалистического Труда. Мне поручили переговорить с вами, чтобы вы хорошо, по-настоящему подали это в газете. Ведь вы понимаете…
И он сбивчиво и как-то смущенно всё повторял, что «Никита Сергеевич хорошо работает», что надо «как следует подать награждение его в газете». У меня осталось впечатление, что говорит он об этом так долго и настойчиво, чтобы узнали, что он хвалил Никиту Сергеевича и что он специально старался, чтобы газеты достойно отметили этот всемирно-исторический факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Я уже упоминал, что вскоре после смерти Сталина Хрущев потребовал восстановить пост Первого секретаря ЦК и избрать на этот пост его, Хрущева. Именно на сентябрьском Пленуме ЦК с таким предложением выступил Г. Маленков, и Пленум единогласно принял его.
С этого времени началось ускоренное и всё большее обособление Первого секретаря среди других членов Президиума ЦК, всё большее усиление его роли и значения. Этому способствовали сложившиеся за последние десятилетия традиции. Роль Генерального секретаря (а именно в таком качестве выступал Сталин в большую часть периода своего пребывания у кормила власти) стала невероятно гипертрофирована. Сложившееся при Ленине разумное разделение функций между правительством и ЦК было стерто. Отныне любой сколько-нибудь существенный политический, международный, хозяйственный, культурный вопрос, до его постановки в правительстве, должен был быть рассмотрен в ЦК. А в ЦК решение по нему целиком предопределялось мнением и словом Генерального секретаря.
За правительством же всё в большей мере оставалась лишь функция оформления принятых в ЦК решений.
После смерти Сталина сложившаяся система взаимоотношений между партийными и советскими органами и вопрос о роли и месте Генерального секретаря в общем механизме руководства и управления страной критически пересмотрены не были. И теперь, сделавшись Первым секретарем ЦК, Хрущев просто надел уже разношенные и удобно подогнанные Сталиным валенки и потопал в них дальше.
Кстати, незадолго до смерти сам Сталин то ли разумом, то ли инстинктом почувствовал всё несовершенство и всю опасность системы единоличного управительства.
Может быть, и потому, что среди своего ближайшего окружения он не видел фигуры, которая, по его мнению, могла бы стать достойным его преемником. Он не раз говорил на узких заседаниях:
— Вот умру, что будете делать без меня? Ведь пропадете же!
В последний период своей жизни он мучительно искал какие-то новые формы коллективизма в руководстве. Уже говорилось, что в своей речи на XIX съезде партии, которая стала его лебединой песней, Сталин взывал к коммунистам всего мира стать знаменосцами и поборниками демократии. Сразу после съезда Сталин предложил создать высшие коллективные органы партийного руководства важнейшими областями государственной и партийной жизни: Постоянную Комиссию по международным вопросам во главе с Г. Маленковым, Постоянную Комиссию по военным вопросам во главе с Н. Булганиным, Постоянную Комиссию по идеологическим вопросам, руководство которой было поручено мне, и т.д.
Хрущев не пошел по этому пути. Он избрал проторенный путь, который сам Сталин настойчиво прокладывал предыдущие тридцать лет — путь единовластия. И очень скоро сложилось положение, при котором для того, чтобы провести через высшие партийные или правительственные инстанции всякий сколько-нибудь существенный вопрос, нужно было получить согласие Хрущева. Снова возродилась безотказная сталинская формула-пароль, но лишь с другой персонификацией: «Доложено Никите Сергеевичу». «Согласовано с Никитой Сергеевичем». «Никита Сергеевич — за». Этого было достаточно для оформления постановления, для отпуска средств, для назначения кого-либо на высокий пост и т.д.
Но Сталин был всесторонне образованным марксистом. Он прошел большую школу жизни и революционной борьбы. Он обладал огромным опытом партийной и государственной работы. Он был мудр и нетороплив при решении вопросов. Поэтому необдуманные, опрометчивые решения для Сталина были почти невероятны. А Хрущев был дремучий невежда.
В начальный период своего пребывания на посту Первого секретаря Хрущев, правда, старался быть покладистым, не перечить другим членам Президиума, соблюдать товарищеский тон и внешний декорум коллективизма. Но постепенно он осмотрелся и решил, что ломать тридцатилетние традиции стиля руководства Генерального секретаря не в его пользу. И чем больше обнаруживалось невежество Хрущева, тем ревностнее становился он к тому, чтобы все признали его абсолютное монопольное право представлять и олицетворять партию, а стало быть, и государство. Хрущев вряд ли что-нибудь знал о Людовике XIV, но приписываемая французскому монарху крылатая фраза в реконструированном виде вполне устроила бы новоявленного лидера: «Партия — это я».
Шаг за шагом, осторожно, —сначала тонко, хитро, затем напролом шел Хрущев по пути утверждения своего единовластия. Хрущев не упускал ни единой возможности, которая помогала делу его возвышения. Одной из гирь на чашу весов славы Хрущева стало празднование его 60-летия.
…Голубой апрельский день. У меня в правдинском кабинете зазвонила кремлевская «вертушка».
— Товарищ Шепилов? Говорит Маленков, Вы не могли бы сейчас подъехать ко мне на несколько минут?
Спасские ворота. Сверхстрогость проезда в Кремль отпала. Шофер лишь притормаживает мой тяжелый «ЗИС», и двое чекистов, приложив руку к козырьку, разрешают проследовать в Кремль. Ивановская площадь. Лифтом поднимаюсь на третий этаж.
Маленков только недавно закончил для себя реконструкцию сталинских апартаментов. Всё выглядело теперь грандиозно и торжественно. Пахло свежим лаком. Маленков же выглядел усталым и озабоченным. Под глазами набухли темные круги. Одет он был, как и прежде, в темно-серые брюки и в такого же цвета китель-«сталинку». Впрочем, теперь на официальные дипломатические приемы он стал надевать черный костюм и рубашку с галстуком. Но сам, шутя, жаловался, что галстук стягивает ему шею, и время от времени он теребил его в разные стороны.
Встретил меня он как-то суетливо и с подчеркнутой предупредительностью. В манере говорить и держаться чувствовалась смущенность. Тогда я не знал ещё абсолютно ничего о том, что Хрущев уже начал вести подкоп под нового премьера, сам же Маленков, по-видимому, уже ощущал эту кротовую работу.
— Я просил вас приехать, товарищ Шепилов, вот по какому вопросу: 16 апреля Никите Сергеевичу исполняется 60 лет. Он очень старается. Он хорошо работает. Мы посоветовались между собой и решили присвоить ему звание Героя Социалистического Труда. Мне поручили переговорить с вами, чтобы вы хорошо, по-настоящему подали это в газете. Ведь вы понимаете…
И он сбивчиво и как-то смущенно всё повторял, что «Никита Сергеевич хорошо работает», что надо «как следует подать награждение его в газете». У меня осталось впечатление, что говорит он об этом так долго и настойчиво, чтобы узнали, что он хвалил Никиту Сергеевича и что он специально старался, чтобы газеты достойно отметили этот всемирно-исторический факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112