В углу трактира за спиной такого господина обычно висит охотничье ружье, ибо он обязательно еще и горе-охотник. Люди такого рода — чаще всего судьи из мелких округов. Разумеется, они сохранили старую патриотическую закваску, но при этом остаются провинциальными буржуа, которым раньше и в голову не приходила какая бы то ни было антигосударственная деятельность. С утра они судили бедняков, а после обеда предавались самым различным увлечениям — фотографировали, рисовали, играли на любительской сцене, ходили на охоту, ежедневно выпивали парочку кружек пива, рассказывали одни и те же анекдоты — но всегда и во всем оставались дилетантами. Все для них было спортом, средством как-то прославить в обществе свое имя, хотя бы на чьих-нибудь похоронах. Но в прежнюю пору слава таких господ никак не распространилась бы далее границ двух округов, зато ныне, когда над нами нет былых начальников, им кажется, что настал момент прославиться среди широких масс.
И здесь они проводят политику прокуренных деревенских трактиров, политику игроков в кегли, политику любительских театральных кружков, обманывая самих себя иллюзией, будто они политики, и стараясь внушить эту иллюзию широким общественным кругам, но при этом по-прежнему оставаясь в политике такими же дилетантами. Неинформированным широким массам нравятся их театральные выступления, но критик напишет, что они потерпели фиаско в политической роли, которую сами для себя избрали, ибо играли слишком навязчиво, демонстрируя зрителю одно лишь свое честолюбие — в ущерб хорошему вкусу, и играли исключительно ради того, чтобы их имена писались на афишах Клуба сотрудников Союза, вернее — Клуба чешских Пикквиков».
Памфлет Гашека перерастает рамки политического конфликта, по поводу которого он был написан. Отвращение к «новоиспеченным самозванцам из рядов застольной компании, посещавшей кафе на Подвальной улице в Киеве», к людям, которые, «действуя ловко и хитро, провели руководство Союза за нос и подложили ему свинью», явилось побудительной причиной для анализа духовного облика политического руководства легионов. В сатире «Клуб чешских Пикквиков» мы вновь сталкиваемся с прежним критиком-радикалом, действующим без оглядки, не щадящим влиятельных особ и общественных деятелей, как это было уже во времена партии умеренного прогресса. Гашек характеризует здесь хронические болезни чешских политиков: непомерное честолюбие, соединенное с полным отсутствием самокритики и искренности, карьеризм, выдаваемый за деятельность во имя «высших интересов нации». Сатира Гашека имела полемический характер, но анализ идейного филистерства перекрывает значение этой полемики. Жалкое мещанское препирательство, мания величия и провинциальный сепаратизм, в которых он упрекает руководителей филиала, сыграют важную роль в последующий период, когда эта группа захватит политическое руководство легионом.
Но и политическая линия самого Гашека потерпела крах. Отношение судей к обвиняемому было предвзятым. В письмах, направленных в войско, члены суда высказывались в том духе, что, мол, «Гашек — человек беспринципный, один из тех, для кого надо бы создать особый концентрационный лагерь». В архивах легионов мы находим протокол, из которого явствует, что столкновение неугодного новому руководству оппозиционера с фанатическим духом формирующегося военного коллектива протекало весьма остро.
Однако под конец Гашек с шутовской беззаботностью преуменьшает значение своих инвектив и письменно от них отрекается.
Оценивая его поведение, мы должны учесть два важных обстоятельства. Во-первых, процесс проходил в день приезда в Россию Масарика, после образования филиала, когда всякая попытка сопротивления была заведомо обречена на провал. Во-вторых, перед судилищем Гашек несколько дней просидел в заточении, где должным образом «размяк» и имел возможность обдумать, как выбраться из тупика. (О настроении в войске свидетельствуют «Шлеги» («Удары хлыста»), журнал седьмой роты, где во время пребывания Гашека в тюрьме писалось: «Если б не было охраны, его бы еще и побили!»)
По случайному стечению обстоятельств Гашек оказался в ситуации, ранее изображенной им самим в одном из рассказов. В полном соответствии с литературной фабулой он инстинктивно надевает швейковскую маску простачка и безответственного шута. Эта маска — оружие человеческой слабости против жестокого насилия; в ней мало героического, и люди, судящие поверхностно, считали ее проявлением слабохарактерности.
Гашека подозревают в разлагающем влиянии на войско и без конца переводят с места на место. Из седьмой роты 1-го полка имени Яна Гуса его посылают в пулеметный взвод резервного батальона, оттуда в пулеметный взвод полка, и только в июле 1917 года он прикомандирован писарем к канцелярии полка.
По возвращении на позиции Гашека поразила перемена, происшедшая в войске. Как старый член Чешской дружины и редактор «Чехослована» он представлял себе чехословацкое войско союзом добровольцев, объединенных необходимостью борьбы с Австро-Венгрией. Тем временем положение изменилось. Парижский Национальный совет был провозглашен суверенным верховным органом и объявил новый набор в чехословацкое войско. Основную массу корпуса теперь составляли новички, среди них были и люди нерешительные, осторожно выжидавшие, как обернутся события. Новоиспеченных легионеров нетрудно было приучить к духу воинской субординации и беспрекословного повиновения, а филиал еще до начала боевых операций решил навести порядок в собственных рядах.
Новый курс, разумеется, не мог воодушевить бывшего анархиста и революционера. Но он примиряется со всем этим, увлеченный боевым настроением солдатской массы.
Еще до приезда в Россию Масарик призвал чехословацкое войско к борьбе против центральноевропейских держав. Он объявил легион военной основой самостоятельного чехословацкого государства и подчеркнул значение боевых акций для развития национально-освободительного движения на родине. Весной 1917 года обстановка в Чехии тоже существенно изменилась. Народные массы требуют создания самостоятельной республики. В рамках наступления на фронте, проводимого Керенским, чехословацкий корпус отличился в бою под деревней Ценовой и городом Зборовом. Несколько тысяч вооруженных винтовками и легкими пулеметами легионеров-энтузиастов нанесли поражение многократно превосходящим их по численности немецким и австрийским войскам с тяжелыми пулеметами и артиллерией. Это имело значительный международный резонанс.
Зборов оказался решающим рубежом в истории чехословацкого войска. Он позволил распрямить спины, укрепил столетиями принижаемое национальное самосознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
И здесь они проводят политику прокуренных деревенских трактиров, политику игроков в кегли, политику любительских театральных кружков, обманывая самих себя иллюзией, будто они политики, и стараясь внушить эту иллюзию широким общественным кругам, но при этом по-прежнему оставаясь в политике такими же дилетантами. Неинформированным широким массам нравятся их театральные выступления, но критик напишет, что они потерпели фиаско в политической роли, которую сами для себя избрали, ибо играли слишком навязчиво, демонстрируя зрителю одно лишь свое честолюбие — в ущерб хорошему вкусу, и играли исключительно ради того, чтобы их имена писались на афишах Клуба сотрудников Союза, вернее — Клуба чешских Пикквиков».
Памфлет Гашека перерастает рамки политического конфликта, по поводу которого он был написан. Отвращение к «новоиспеченным самозванцам из рядов застольной компании, посещавшей кафе на Подвальной улице в Киеве», к людям, которые, «действуя ловко и хитро, провели руководство Союза за нос и подложили ему свинью», явилось побудительной причиной для анализа духовного облика политического руководства легионов. В сатире «Клуб чешских Пикквиков» мы вновь сталкиваемся с прежним критиком-радикалом, действующим без оглядки, не щадящим влиятельных особ и общественных деятелей, как это было уже во времена партии умеренного прогресса. Гашек характеризует здесь хронические болезни чешских политиков: непомерное честолюбие, соединенное с полным отсутствием самокритики и искренности, карьеризм, выдаваемый за деятельность во имя «высших интересов нации». Сатира Гашека имела полемический характер, но анализ идейного филистерства перекрывает значение этой полемики. Жалкое мещанское препирательство, мания величия и провинциальный сепаратизм, в которых он упрекает руководителей филиала, сыграют важную роль в последующий период, когда эта группа захватит политическое руководство легионом.
Но и политическая линия самого Гашека потерпела крах. Отношение судей к обвиняемому было предвзятым. В письмах, направленных в войско, члены суда высказывались в том духе, что, мол, «Гашек — человек беспринципный, один из тех, для кого надо бы создать особый концентрационный лагерь». В архивах легионов мы находим протокол, из которого явствует, что столкновение неугодного новому руководству оппозиционера с фанатическим духом формирующегося военного коллектива протекало весьма остро.
Однако под конец Гашек с шутовской беззаботностью преуменьшает значение своих инвектив и письменно от них отрекается.
Оценивая его поведение, мы должны учесть два важных обстоятельства. Во-первых, процесс проходил в день приезда в Россию Масарика, после образования филиала, когда всякая попытка сопротивления была заведомо обречена на провал. Во-вторых, перед судилищем Гашек несколько дней просидел в заточении, где должным образом «размяк» и имел возможность обдумать, как выбраться из тупика. (О настроении в войске свидетельствуют «Шлеги» («Удары хлыста»), журнал седьмой роты, где во время пребывания Гашека в тюрьме писалось: «Если б не было охраны, его бы еще и побили!»)
По случайному стечению обстоятельств Гашек оказался в ситуации, ранее изображенной им самим в одном из рассказов. В полном соответствии с литературной фабулой он инстинктивно надевает швейковскую маску простачка и безответственного шута. Эта маска — оружие человеческой слабости против жестокого насилия; в ней мало героического, и люди, судящие поверхностно, считали ее проявлением слабохарактерности.
Гашека подозревают в разлагающем влиянии на войско и без конца переводят с места на место. Из седьмой роты 1-го полка имени Яна Гуса его посылают в пулеметный взвод резервного батальона, оттуда в пулеметный взвод полка, и только в июле 1917 года он прикомандирован писарем к канцелярии полка.
По возвращении на позиции Гашека поразила перемена, происшедшая в войске. Как старый член Чешской дружины и редактор «Чехослована» он представлял себе чехословацкое войско союзом добровольцев, объединенных необходимостью борьбы с Австро-Венгрией. Тем временем положение изменилось. Парижский Национальный совет был провозглашен суверенным верховным органом и объявил новый набор в чехословацкое войско. Основную массу корпуса теперь составляли новички, среди них были и люди нерешительные, осторожно выжидавшие, как обернутся события. Новоиспеченных легионеров нетрудно было приучить к духу воинской субординации и беспрекословного повиновения, а филиал еще до начала боевых операций решил навести порядок в собственных рядах.
Новый курс, разумеется, не мог воодушевить бывшего анархиста и революционера. Но он примиряется со всем этим, увлеченный боевым настроением солдатской массы.
Еще до приезда в Россию Масарик призвал чехословацкое войско к борьбе против центральноевропейских держав. Он объявил легион военной основой самостоятельного чехословацкого государства и подчеркнул значение боевых акций для развития национально-освободительного движения на родине. Весной 1917 года обстановка в Чехии тоже существенно изменилась. Народные массы требуют создания самостоятельной республики. В рамках наступления на фронте, проводимого Керенским, чехословацкий корпус отличился в бою под деревней Ценовой и городом Зборовом. Несколько тысяч вооруженных винтовками и легкими пулеметами легионеров-энтузиастов нанесли поражение многократно превосходящим их по численности немецким и австрийским войскам с тяжелыми пулеметами и артиллерией. Это имело значительный международный резонанс.
Зборов оказался решающим рубежом в истории чехословацкого войска. Он позволил распрямить спины, укрепил столетиями принижаемое национальное самосознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93