Сравнив записи сыгранных в кабаре пьес и сценок с остальными литературными сочинениями Гашека, мы будем разочарованы. Это лишь наметки и наброски, выглядящие мертво и фрагментарно, свидетельство невосстановимой атмосферы, из которой рождалось богемное веселье. Забава, чтобы походить на забаву, должна быть до банальности простой, должна основываться на всем известных фактах и привычках, на проверенных актерских приемах. Поэтому сценки и пьесы Гашека для нас только документ, говорящий об обстановке и ситуации, в которых его осенили искрометные идеи, больше ни о чем. Им недостает той непосредственности, легкости, спонтанной изобретательности, огромной потенциальной способности к творческой импровизации, которые характерны для его литературных произведений.
Пражское дада
Когда возмущенная супруга упрекала Гашека, что он целые ночи проводит в трактирах со своими собутыльниками, которые ради него не пропустили бы свидания с девкой, она, конечно, сильно преувеличивала. Этот упрек нельзя отнести, по крайней мере, к ближайшим приятелям ее мужа, входившим в знаменитую гашековскую четверку, — они не только буйно веселились, но и помогали друг другу, а одно время даже жили своеобразной коммуной.
Прибежищем для них стал узкий четырехэтажный доходный дом. В маленькой квартирке с полутемной кухонькой здесь жила вдова пастора. Ее сын — известный представитель пражской богемы Густав Рогер Опоченский — вспоминал: «Собирались мы ближе к ночи в каком-нибудь кафе или трактирчике, если весь тот день судьба вообще не вела нас одной дорогой, что случалось довольно часто. По тихим улочкам Верхнего Нового Места поднимались к гостеприимно ожидавшему нас дому. На лестнице и в квартире лишних разговоров не вели, чтобы не разбудить уже спавших соседей; утром каждый из нас получал чашечку чаю и кусочек хлеба с салом (моя мать была женщина экономная и научилась обходиться в хозяйстве даже тем малым, что имела), потом снова по виноградским улицам, полным солнечного блеска, утренней спешки и шума, мы шагали вниз, к центру Праги. Гашек обычно отправлялся куда-нибудь в кафе писать свою ежедневную юмореску».
Когда мать Опоченского уехала в провинцию к замужней дочери, квартира стала временным пристанищем всей дружеской четверки: «Первым переселился сюда Гашек (слово „переселился“ не надо понимать как переезд с мебелью и вещами); иной раз тут проводил каникулы 3.М. Кудей, приходил ночевать и Отакар Гануш. Роль главного мажордома иногда выполнял преданный нам в ту пору Винценц Дивиш, чаще — Рихард Шимановский, веселый собутыльник и верный товарищ, друг Кудея по Америке, владелец заведения по производству медицинского ликера и лечебных леденцов, которыми он одаривал нас, когда уже совсем нечего было есть… Однажды нам нанес неожиданный визит Франта Гельнер, к тому времени, помнится, уже обосновавшийся в Брно, в „Лидовках“ и приехавших взглянуть на Прагу. Он застал нас в плачевном состоянии: было время обеда, а в нашей коммуне хоть шаром покати — ни денег, ни продуктов, ни… кредита. Не на что даже было купить сардельки с красным перцем, которые так отлично готовил Зденек, помимо прочих знаний и навыков, великолепно владевший поварским искусством. Гость, подоспевший как нельзя кстати, прыснул, увидев наше безутешное положение, и через несколько минут Рихард уже возвращался из лавки со всяческими колбасными и хлебными изделиями, а главное — с изрядным жбаном смиховского пива…»
Если Гашек раздобывал какую-нибудь работу, например, редактирование военного календаря для издателя Гинека, компания со всей своей причудливой веселостью, в которой скрывались зародыши антибуржуазного протеста, тут же превращалась в своего рода литературную артель. Рукопись календаря от первого до последнего листа друзья «сработали» за какие-нибудь три дня и три ночи. В бодром приятельском сообществе, где не надо было притворяться, играть роль и где охотно подхватывались самые безрассудные выходки, Гашек отогревал душу после глубокого личного кризиса.
Гораздо меньшего успеха добивались те, кто принимался воспитывать его «всерьез», кто хотел, чтобы он исправился, сделался «порядочным» человеком. Такие намерения имел, например, естествоиспытатель и путешественник А.В. Фрич, у которого Гашек какое-то время жил в его вилле «Боженка» в Коширжах. Экзотическая обстановка нравилась Гашеку. Вместе с ним у Фрича жил настоящий индеец из племени чомакоко, привезенный заокеанским путешественником в Прагу из одной экспедиции.
Фрич как-то запер Гашека, снабдил провизией и нарезал около 500 «четвертушек» чистой бумаги, чтобы тот писал. Но, вернувшись домой, обнаружил, что узник исчез. Из белых неисписанных листочков Гашек наделал лодочек и расставил их по всей комнате.
Начинается период летних странствий «по средней Европе», возврат к бродяжьей молодости.
До сих пор никем не объясненные причины привели Гашека летом 1912 года в Камык над Влтавой. Отсюда следы ведут в архив полицейской управы. 25 июля 1912 года трактирщик Барта из Камыка письменно заявляет, что «газетный редактор пан Ярослав Гашек сделал за эти дни в обществе одного пана и одной барышни долг в 38 крон за еду, помещение, пиво и сигары, проведя 3 дня и 3 ночи и ни за что не заплатив, затем все они скрылись в неизвестном направлении. Прошу выяснить, действительно ли он является редактором и где в Праге проживает?»
Согласно заявлению Барты, у правонарушителей был интеллигентный вид, можно даже предположить, что они принадлежат к какой-нибудь театральной труппе.
Розыски места жительства Ярослава Гашека, начатые земской императорско-королевской жандармской управой, продолжались в течение 1912 и 1913 годов. Усердная полицейская бюрократия накопила полную папку донесений. В бездне бумаг как-то теряется пометка, что сразу же по возвращении в Прагу, 30 июля 1912 года, Гашек послал трактирщику Барте 40 крон и тот отказался от своей жалобы.
Между тем Гашек скитается по Праге. Гостит у случайных знакомых, иной раз ночует у ближайших друзей, удивляя всех скромностью и неприхотливостью. О его поведении Г.Р. Опоченский пишет: «В этой квартире Ярослав появился, очевидно, на первый или второй год после моего переселения. Сначала заглянул лишь на минутку. Но позже, когда его судьба стала складываться более чем неудачно, провел у меня немало ночей. Как я уже сказал, он был поразительно нетребователен: даже зимой спал на кушетке не иначе, как прикрываясь собственным пальто, под головой — скатанный старый коврик, от подушек и одеял решительно отказывался».
О необычайной неприхотливости Гашека вспоминает и художник Лада, поселивший его в кухоньке своей маленькой квартиры на Диттриховой улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Пражское дада
Когда возмущенная супруга упрекала Гашека, что он целые ночи проводит в трактирах со своими собутыльниками, которые ради него не пропустили бы свидания с девкой, она, конечно, сильно преувеличивала. Этот упрек нельзя отнести, по крайней мере, к ближайшим приятелям ее мужа, входившим в знаменитую гашековскую четверку, — они не только буйно веселились, но и помогали друг другу, а одно время даже жили своеобразной коммуной.
Прибежищем для них стал узкий четырехэтажный доходный дом. В маленькой квартирке с полутемной кухонькой здесь жила вдова пастора. Ее сын — известный представитель пражской богемы Густав Рогер Опоченский — вспоминал: «Собирались мы ближе к ночи в каком-нибудь кафе или трактирчике, если весь тот день судьба вообще не вела нас одной дорогой, что случалось довольно часто. По тихим улочкам Верхнего Нового Места поднимались к гостеприимно ожидавшему нас дому. На лестнице и в квартире лишних разговоров не вели, чтобы не разбудить уже спавших соседей; утром каждый из нас получал чашечку чаю и кусочек хлеба с салом (моя мать была женщина экономная и научилась обходиться в хозяйстве даже тем малым, что имела), потом снова по виноградским улицам, полным солнечного блеска, утренней спешки и шума, мы шагали вниз, к центру Праги. Гашек обычно отправлялся куда-нибудь в кафе писать свою ежедневную юмореску».
Когда мать Опоченского уехала в провинцию к замужней дочери, квартира стала временным пристанищем всей дружеской четверки: «Первым переселился сюда Гашек (слово „переселился“ не надо понимать как переезд с мебелью и вещами); иной раз тут проводил каникулы 3.М. Кудей, приходил ночевать и Отакар Гануш. Роль главного мажордома иногда выполнял преданный нам в ту пору Винценц Дивиш, чаще — Рихард Шимановский, веселый собутыльник и верный товарищ, друг Кудея по Америке, владелец заведения по производству медицинского ликера и лечебных леденцов, которыми он одаривал нас, когда уже совсем нечего было есть… Однажды нам нанес неожиданный визит Франта Гельнер, к тому времени, помнится, уже обосновавшийся в Брно, в „Лидовках“ и приехавших взглянуть на Прагу. Он застал нас в плачевном состоянии: было время обеда, а в нашей коммуне хоть шаром покати — ни денег, ни продуктов, ни… кредита. Не на что даже было купить сардельки с красным перцем, которые так отлично готовил Зденек, помимо прочих знаний и навыков, великолепно владевший поварским искусством. Гость, подоспевший как нельзя кстати, прыснул, увидев наше безутешное положение, и через несколько минут Рихард уже возвращался из лавки со всяческими колбасными и хлебными изделиями, а главное — с изрядным жбаном смиховского пива…»
Если Гашек раздобывал какую-нибудь работу, например, редактирование военного календаря для издателя Гинека, компания со всей своей причудливой веселостью, в которой скрывались зародыши антибуржуазного протеста, тут же превращалась в своего рода литературную артель. Рукопись календаря от первого до последнего листа друзья «сработали» за какие-нибудь три дня и три ночи. В бодром приятельском сообществе, где не надо было притворяться, играть роль и где охотно подхватывались самые безрассудные выходки, Гашек отогревал душу после глубокого личного кризиса.
Гораздо меньшего успеха добивались те, кто принимался воспитывать его «всерьез», кто хотел, чтобы он исправился, сделался «порядочным» человеком. Такие намерения имел, например, естествоиспытатель и путешественник А.В. Фрич, у которого Гашек какое-то время жил в его вилле «Боженка» в Коширжах. Экзотическая обстановка нравилась Гашеку. Вместе с ним у Фрича жил настоящий индеец из племени чомакоко, привезенный заокеанским путешественником в Прагу из одной экспедиции.
Фрич как-то запер Гашека, снабдил провизией и нарезал около 500 «четвертушек» чистой бумаги, чтобы тот писал. Но, вернувшись домой, обнаружил, что узник исчез. Из белых неисписанных листочков Гашек наделал лодочек и расставил их по всей комнате.
Начинается период летних странствий «по средней Европе», возврат к бродяжьей молодости.
До сих пор никем не объясненные причины привели Гашека летом 1912 года в Камык над Влтавой. Отсюда следы ведут в архив полицейской управы. 25 июля 1912 года трактирщик Барта из Камыка письменно заявляет, что «газетный редактор пан Ярослав Гашек сделал за эти дни в обществе одного пана и одной барышни долг в 38 крон за еду, помещение, пиво и сигары, проведя 3 дня и 3 ночи и ни за что не заплатив, затем все они скрылись в неизвестном направлении. Прошу выяснить, действительно ли он является редактором и где в Праге проживает?»
Согласно заявлению Барты, у правонарушителей был интеллигентный вид, можно даже предположить, что они принадлежат к какой-нибудь театральной труппе.
Розыски места жительства Ярослава Гашека, начатые земской императорско-королевской жандармской управой, продолжались в течение 1912 и 1913 годов. Усердная полицейская бюрократия накопила полную папку донесений. В бездне бумаг как-то теряется пометка, что сразу же по возвращении в Прагу, 30 июля 1912 года, Гашек послал трактирщику Барте 40 крон и тот отказался от своей жалобы.
Между тем Гашек скитается по Праге. Гостит у случайных знакомых, иной раз ночует у ближайших друзей, удивляя всех скромностью и неприхотливостью. О его поведении Г.Р. Опоченский пишет: «В этой квартире Ярослав появился, очевидно, на первый или второй год после моего переселения. Сначала заглянул лишь на минутку. Но позже, когда его судьба стала складываться более чем неудачно, провел у меня немало ночей. Как я уже сказал, он был поразительно нетребователен: даже зимой спал на кушетке не иначе, как прикрываясь собственным пальто, под головой — скатанный старый коврик, от подушек и одеял решительно отказывался».
О необычайной неприхотливости Гашека вспоминает и художник Лада, поселивший его в кухоньке своей маленькой квартиры на Диттриховой улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93