Но у «Идиота на действительной», кажется, нет никакой литературной предыстории. Правда, в предшествующем творчестве Гашека порой мелькают отдельные черты этого образа (голубые, бесхитростные глаза), появляются и фигуры ловкого цыгана и народного плута, но выполнены они в привычной манере бытовой зарисовки. Сходные антимилитаристские сюжеты и гротескные персонажи встречаются и у ряда других авторов. Мы найдем у них и элементы пародии на военный жаргон и служебную дисциплину, которые, однако, нигде не выступают в таком необычном подобии, как здесь.
Может быть, Гашек почерпнул этот сюжет из собственного жизненного опыта? До сих пор не удалось убедительно доказать, что он хотя бы краткое время служил в австро-венгерской армии. Согласно воспоминаниям ряда современников его призвали и направили в Триест; но поэт Йозеф Мах, который служил в тех местах, решительно опровергает эту версию. По мнению Вацлава Менгера, Гашек провел в Триесте лишь несколько недель, а затем, после медицинского освидетельствования, был освобожден от воинской службы. Найденный недавно военный билет Гашека дает основание утверждать, что в императорско-королевское земское ополчение он был призван только во время войны. Военную терминологию и жаргон писатель мог знать и со слуха, скорее всего по рассказам друзей.
Листая страницы газет, я обнаружил возможный источник гашековского замысла. В «Рабочей беседе» газеты «Право лиду» от 16 апреля 1905 года опубликован перевод юморески «Воинская честь», которую для мюнхенского сатирического журнала «Симплициссимус» написал Корфиз Голен. В этом произведении, высмеивающем милитаризм, выступает фигура деревенского хитреца в солдатской форме, который прикидывается простачком. Его характеризует диалог между двумя офицерами:
«— Вы лучше знаете новобранцев, господин барон, что вы думаете о Майере? Этот парень действительно так глуп, как выглядит, или только прикидывается?
— Он еще глупее, чем выглядит, господин капитан, но, я полагаю, ему кто-нибудь сказал, что на военной службе чем ты глупей, тем для тебя лучше. Таким идиотом, за какого он себя выдает, человек просто не может быть. Когда я в первый раз на занятиях спросил, кто у нас является наивысшим воинским начальником, этот болван ответил: Ты, господин лейтенант! — я не удержался от смеха, а солдаты просто гоготали. Ну так вот, этот парень, сдается мне, и думает, что ему будет вольготней всего, если он и в дальнейшем станет вести себя подобным образом. В конце концов, всякий начинает смеяться, а ему ничего не грозит. Право, господин капитан, вы просто не поверили бы, сколько труда мне стоило отучить его обращаться ко мне на «ты», да я совершенно уверен, что уже на третий день парень раскусил, что к чему. Вы себе представить не можете, до чего хитры эти сельские канальи».
Читал ли Гашек эту вещь в оригинале или в переводе? Скорее всего речь идет о замысле, который в ту пору, как говорится, носился в воздухе. Но почему мотив улыбающегося идиота появляется в сознании Гашека именно в 1911 году?
Рождение этой совершенно своеобразной и одинокой в чешской литературе фигуры связано с возникновением мистификаторской маски, за которой Гашек скрывает трагический фон своей жизненной ситуации. Ощущение безнадежности и затравленности еще усиливается под воздействием милитаристской захватнической политики Австро-Венгрии. Как раз незадолго до этого она с оружием вмешалась в балканский конфликт.
Чешские политические лидеры весьма остро критикуют австро-венгерскую аннексию Боснии и Герцеговины. В соответствии с лозунгом «разделяй и властвуй» для наиболее жестоких акций против югославян используются преимущественно славянские полки. Но молодые чешские новобранцы не хотят отдавать жизнь за великодержавные интересы. Поработительская политика Австро-Венгрии возмущает и революционных интеллектуалов.
Гашек многократно отстаивал права народов, терпевших австро-венгерский гнет. В юморесках, в основу которых легли сюжетные мотивы старых книг о миссионерских странствиях по Монголии и Китаю, он выражает симпатии монголам, порабощенным китайским императором, что явно представляет собой прозрачную аллегорию на порядки в австро-венгерской монархии. Аннексию Боснии и Герцеговины он в нескольких памфлетах открыто называет жестокой великодержавной провокацией. В «Карикатурах» Гашек публикует сатиру на известный загребский процесс, инсценированный в 1909 году венским правительством. (С помощью фальсифицированных документов и показаний лжесвидетелей, роль которых выполняли полицейские провокаторы, хорватское и сербское меньшинства были обвинены в государственной измене и преступных связях с Сербским королевством.)
Интерес к этим проблемам, очевидно, подкреплялся и личными контактами с хорватскими и сербскими студентами. Такого рода знакомства Гашека придают политическую окраску некоторым, казалось бы, совсем невинным проделкам. За скандал в кафе Бенды он был доставлен в полицейский комиссариат вместе с каким-то Рудольфом Джунио. Компанию им составили и затем выступили в качестве свидетелей инцидента хорватские и сербские студенты Петер Србич, Мирко Королия, Теодор Новакович, Марко Врбанич и Звонимир Барвиани. (Личность Рудольфа Джунио еще долгое время весьма интересует президиум пражского наместничества; этот молодой человек стал редактором хорватской газеты и во время войны вместе с Клофачем предстал перед трибуналом по обвинению в государственной измене.)
Богемное общество даже не подозревало о сознательном противодействии Гашека австрийской великодержавной политике. Только полицейский архив пролил свет на его участие в антимилитаристском движении.
Первое его столкновение с милитаризмом произошло еще в анархистский период. Радикальная молодежь ненавидела австрийские мундиры и отказывалась служить врагам чешского народа. Протест молодого поколения, от имени которого Франя Шрамек говорит своими боевыми стихами и песнями, становится событием не только в литературе, но и в общественной жизни.
В период застоя в чешской политике антимилитаристское движение оказалось самым резким выражением кризисных явлений эпохи. Армия была вотчиной Габсбургской династии и средоточием национального и социального угнетения. Государственным языком был немецкий, представителей славянских народов подвергали в армии особо жестокой муштре. Это вызывало сильное недовольство. Радикальные группы молодежи публично отмежевывались от политики компромиссов, которую проводили вожаки их партий.
Столкновение радикальной молодежи с великодержавной политикой достигает кульминации в массовых процессах против антимилитаристов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Может быть, Гашек почерпнул этот сюжет из собственного жизненного опыта? До сих пор не удалось убедительно доказать, что он хотя бы краткое время служил в австро-венгерской армии. Согласно воспоминаниям ряда современников его призвали и направили в Триест; но поэт Йозеф Мах, который служил в тех местах, решительно опровергает эту версию. По мнению Вацлава Менгера, Гашек провел в Триесте лишь несколько недель, а затем, после медицинского освидетельствования, был освобожден от воинской службы. Найденный недавно военный билет Гашека дает основание утверждать, что в императорско-королевское земское ополчение он был призван только во время войны. Военную терминологию и жаргон писатель мог знать и со слуха, скорее всего по рассказам друзей.
Листая страницы газет, я обнаружил возможный источник гашековского замысла. В «Рабочей беседе» газеты «Право лиду» от 16 апреля 1905 года опубликован перевод юморески «Воинская честь», которую для мюнхенского сатирического журнала «Симплициссимус» написал Корфиз Голен. В этом произведении, высмеивающем милитаризм, выступает фигура деревенского хитреца в солдатской форме, который прикидывается простачком. Его характеризует диалог между двумя офицерами:
«— Вы лучше знаете новобранцев, господин барон, что вы думаете о Майере? Этот парень действительно так глуп, как выглядит, или только прикидывается?
— Он еще глупее, чем выглядит, господин капитан, но, я полагаю, ему кто-нибудь сказал, что на военной службе чем ты глупей, тем для тебя лучше. Таким идиотом, за какого он себя выдает, человек просто не может быть. Когда я в первый раз на занятиях спросил, кто у нас является наивысшим воинским начальником, этот болван ответил: Ты, господин лейтенант! — я не удержался от смеха, а солдаты просто гоготали. Ну так вот, этот парень, сдается мне, и думает, что ему будет вольготней всего, если он и в дальнейшем станет вести себя подобным образом. В конце концов, всякий начинает смеяться, а ему ничего не грозит. Право, господин капитан, вы просто не поверили бы, сколько труда мне стоило отучить его обращаться ко мне на «ты», да я совершенно уверен, что уже на третий день парень раскусил, что к чему. Вы себе представить не можете, до чего хитры эти сельские канальи».
Читал ли Гашек эту вещь в оригинале или в переводе? Скорее всего речь идет о замысле, который в ту пору, как говорится, носился в воздухе. Но почему мотив улыбающегося идиота появляется в сознании Гашека именно в 1911 году?
Рождение этой совершенно своеобразной и одинокой в чешской литературе фигуры связано с возникновением мистификаторской маски, за которой Гашек скрывает трагический фон своей жизненной ситуации. Ощущение безнадежности и затравленности еще усиливается под воздействием милитаристской захватнической политики Австро-Венгрии. Как раз незадолго до этого она с оружием вмешалась в балканский конфликт.
Чешские политические лидеры весьма остро критикуют австро-венгерскую аннексию Боснии и Герцеговины. В соответствии с лозунгом «разделяй и властвуй» для наиболее жестоких акций против югославян используются преимущественно славянские полки. Но молодые чешские новобранцы не хотят отдавать жизнь за великодержавные интересы. Поработительская политика Австро-Венгрии возмущает и революционных интеллектуалов.
Гашек многократно отстаивал права народов, терпевших австро-венгерский гнет. В юморесках, в основу которых легли сюжетные мотивы старых книг о миссионерских странствиях по Монголии и Китаю, он выражает симпатии монголам, порабощенным китайским императором, что явно представляет собой прозрачную аллегорию на порядки в австро-венгерской монархии. Аннексию Боснии и Герцеговины он в нескольких памфлетах открыто называет жестокой великодержавной провокацией. В «Карикатурах» Гашек публикует сатиру на известный загребский процесс, инсценированный в 1909 году венским правительством. (С помощью фальсифицированных документов и показаний лжесвидетелей, роль которых выполняли полицейские провокаторы, хорватское и сербское меньшинства были обвинены в государственной измене и преступных связях с Сербским королевством.)
Интерес к этим проблемам, очевидно, подкреплялся и личными контактами с хорватскими и сербскими студентами. Такого рода знакомства Гашека придают политическую окраску некоторым, казалось бы, совсем невинным проделкам. За скандал в кафе Бенды он был доставлен в полицейский комиссариат вместе с каким-то Рудольфом Джунио. Компанию им составили и затем выступили в качестве свидетелей инцидента хорватские и сербские студенты Петер Србич, Мирко Королия, Теодор Новакович, Марко Врбанич и Звонимир Барвиани. (Личность Рудольфа Джунио еще долгое время весьма интересует президиум пражского наместничества; этот молодой человек стал редактором хорватской газеты и во время войны вместе с Клофачем предстал перед трибуналом по обвинению в государственной измене.)
Богемное общество даже не подозревало о сознательном противодействии Гашека австрийской великодержавной политике. Только полицейский архив пролил свет на его участие в антимилитаристском движении.
Первое его столкновение с милитаризмом произошло еще в анархистский период. Радикальная молодежь ненавидела австрийские мундиры и отказывалась служить врагам чешского народа. Протест молодого поколения, от имени которого Франя Шрамек говорит своими боевыми стихами и песнями, становится событием не только в литературе, но и в общественной жизни.
В период застоя в чешской политике антимилитаристское движение оказалось самым резким выражением кризисных явлений эпохи. Армия была вотчиной Габсбургской династии и средоточием национального и социального угнетения. Государственным языком был немецкий, представителей славянских народов подвергали в армии особо жестокой муштре. Это вызывало сильное недовольство. Радикальные группы молодежи публично отмежевывались от политики компромиссов, которую проводили вожаки их партий.
Столкновение радикальной молодежи с великодержавной политикой достигает кульминации в массовых процессах против антимилитаристов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93