Он давит на них, но чем? Он на них даже не смотрит".
Зато на него самого Кагэ смотрел. Смотрел так, что казалось - урони Асахина хаси, и они будут плыть до пола долго-долго, оседая сквозь вязкий воздух.
– А гвозди и свечи вы тоже брали из монастырской кладовой? - спросил Ато.
– К… акие свечи? - икнул господин Мияги. Его поросячьи глазки горели любопытством - разговор принял деловой оборот. Господин Ато начал выставлять счета, а купец Мияги в счетах понимал.
– Которые развязали язык Фурутаке, - дружелюбно пояснил Сайто. - Полноте, господин Мияги, ведь не можете вы не знать о деле в Икэда-я.82
– Знаменитое дело, - промурлыкала госпожа Мияги. - Вы позволите, господин Асахина? Раз вы все равно не хотите айю.
Черные лаковые палочки в маленькой белой руке. Не такой белой, как руки Ато - у того сквозь плоть просвечивают кости, а в этой умеренно-пухлой ладошке, казалось, костей нет вообще - так ловко изогнулись пальчики, отщипывая палочками от нежного рыбьего мяса небольшую полоску.
– Значит, свечи и гвозди, м-мм? - женщина окинула Асахину таким взглядом, словно уже видела его на месте рыбы. - Каким изобретательным был ваш покойный командир.
– Да нет, - пожал плечами Сайто. - Это я ему подсказал. Любимый приемчик йосских бандитов. И не брали мы их в монастыре. Зачем? В любой лавке - сколько угодно. После того случая мы их даже не покупали. Нам дарили. Мало кому из жителей старой столицы нравились пожары.
Инженер погладил черную гладкую поверхность чашки для сакэ… вот в такую же черно-красную чашку Мацу-сан подлила в тот вечер снотворного. Кацура-сэнсэй выпил и уснул. Асахина видел все с самого начала, но не предупредил. Он был согласен с Мацу-сан. Горячие головы хотели поджечь столицу и выкрасть императора. Командир, конечно, возражал - дождя не было уже две недели и слишком много людей погибло бы в городе, выстроенном из дерева и бумаги. Он опять пошел бы с ними спорить - и ничем хорошим это кончиться не могло, потому что любой разговор о цене, любое отступление от "безумной справедливости" считались предательством, а с предателями - разговор короткий. Мацу-сан спасла его тогда. Но не от своих, как думала. В тот день еще кое-кто не посчитался с ценой. Гвозди, вбитые в тело, свечи на гвоздях, горячий воск течет вниз, течет… час, два - и человек, готовый поджечь город и уж точно готовый молчать, - заговорил. И в гостиницу, куда не пришел Кацура, пришли совсем другие люди - в синих накидках с белым узором по рукаву. Пожара не было. Старая столица уцелела. В тот раз.
Гладкая, теплая поверхность под рукой… что бы стал делать Кацура-сан, если бы ему не подлили снотворного? Насколько далеко зашел бы? И что бы стал делать он сам? Но им не нужно было решать - Синсэнгуми-но-они решил за них.
Да, Кагэ, ты опоздал с этим на годы. Вспомнить все прошлые дела, всех мертвецов. Всех его людей, которых убил я, и всех моих, которых убил он. Как будто это что-то изменит, как будто они вернутся…
– А что, - спросил он, - отрезать язык и выпустить кишки заживо - это чем-то лучше?
– Это был даже не японец, так, полукровка - на ком пробовать сталь, если не на таких? - кажется, Ато искренне удивился. И искренне возмутился. - А Фурутака был самураем, которого замучил…
– Бывший крестьянин, - спокойно закончил полицейский.
Ато оттолкнул от себя девицу и сел прямо. Странное движение, будто перелился из одной формы в другую. И остро плеснуло над собравшимися ледяной яростью. Рванул кто-то ветхую бумагу на створке - а в прореху глянула голодная бездна.
– Тебе было бы легче, если бы это сделал самурай Серизава? - Инженер поднял чашечку с сакэ, чуть наклонил, глядя, как отблескивает в опаловой жидкости огонек свечи.
– У Серизавы бы терпения не хватило, - полицейский был само благодушие. - Он быстро отвлекался. У меня тогда, пожалуй, тоже. А господин фукутё был человек добросовестный. И все, что делал, делал хорошо. С крестьянской дотошностью.
А ведь для него, - подумал инженер, - это действительно вопрос обстоятельности и терпения. Еще неделю назад он и подумать не мог, что будет сидеть рядом с этим человеком на пиру, больше похожем на китайскую повесть о путешествии ученого сюцая во владения Яньло. А он и не замечал, что настолько переменился и стал способен судить о былом отстраненно. Да, именно - как тот сюцай, угодивший в адские судьи, которому пришлось разбирать страшные тяжбы знаменитых покойников. Только почему Кагэ считает судьей себя?
Ато посмотрел на них - глаза как два черных дула, и у девицы, выглядывающей из-за его плеча, взгляд такой же, как будто она отражает все настроения Кагэ.
– Крестьяне, - мертвым, ледяным голосом сказал Ато, - вероломны и подлы. И предают даже тех, кто на их стороне. Или Яманами, которого он заставил покончить с собой, не был ему другом?
– Правила, - улыбнулся полицейский, - даже самые лучшие, можно нарушать. Иногда их даже нужно нарушать. Яманами-сэнсэй их нарушил. У него были причины, и он знал, что делал. Там все знали, что делали, - он повернулся к инженеру. - Это одна из вещей, которых мне теперь страшно не хватает.
Инженер молча кивнул. Он сам был нарушителем правил - с того самого дня, когда вышел из отцовского дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Он и тогда, в шестнадцать лет, знал, что делал. Сейчас он тоже это знал. И поэтому Кагэ мог раскладывать свои карты хоть до утра.
А ведь Кавадзи, шеф полиции, как-то сетовал на то же самое - что у него слишком мало людей, которые знают, что они делают. И зачем. Пожалуй, можно перестать удивляться тому, что Сайто оставили в живых.
– Вы, наверное, и отчеты не всегда пишете? - спросил Асахина.
– К счастью, - вздохнул полицейский. - Ну вот как бы выглядела на бумаге нынешняя история?
– Как китайская повесть о тяжбе покойников, - признал инженер.
– Неплохо, - отозвался Ато. - Мне нравится это сравнение. Такасуги, Кацура, Сайго, а вот теперь и Окубо… Они уходят один за другим - те, за кого мы дрались. Те, кто нас предавал… Приходят новые… Такие, как господин Мияги. Скажи, Асахина, неужели ты намерен драться за них? Неужели ты вконец превратился в гайдзина? Неужели думаешь, что, зашив крест в омаморибукуро, кого-то обманешь? Пока твои покровители были живы, тебя никто ни о чем не спрашивал. Но они погибли, Тэнкен. И перед тобой завтра же закроются все двери, если одна птичка в Токио напоет твоему начальству, что в Англии из тебя сделали не только инженера. Вот этот тип тебя же и арестует.
– Почему тебя так волнует моя судьба, Ато? - Тэнкен улыбнулся. - Раньше ты не проявлял такой заботы.
– Раньше оба мы были моложе и глупее, - Ато поморщился. - Я ненавидел тебя, Тэнкен, да и теперь ненавижу, но время настало такое, что даже и ненавидеть-то по-настоящему некого - только презирать. Есть дело, хорошее дело - и мечом помахать, и с паровозиками поиграться вдоволь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Зато на него самого Кагэ смотрел. Смотрел так, что казалось - урони Асахина хаси, и они будут плыть до пола долго-долго, оседая сквозь вязкий воздух.
– А гвозди и свечи вы тоже брали из монастырской кладовой? - спросил Ато.
– К… акие свечи? - икнул господин Мияги. Его поросячьи глазки горели любопытством - разговор принял деловой оборот. Господин Ато начал выставлять счета, а купец Мияги в счетах понимал.
– Которые развязали язык Фурутаке, - дружелюбно пояснил Сайто. - Полноте, господин Мияги, ведь не можете вы не знать о деле в Икэда-я.82
– Знаменитое дело, - промурлыкала госпожа Мияги. - Вы позволите, господин Асахина? Раз вы все равно не хотите айю.
Черные лаковые палочки в маленькой белой руке. Не такой белой, как руки Ато - у того сквозь плоть просвечивают кости, а в этой умеренно-пухлой ладошке, казалось, костей нет вообще - так ловко изогнулись пальчики, отщипывая палочками от нежного рыбьего мяса небольшую полоску.
– Значит, свечи и гвозди, м-мм? - женщина окинула Асахину таким взглядом, словно уже видела его на месте рыбы. - Каким изобретательным был ваш покойный командир.
– Да нет, - пожал плечами Сайто. - Это я ему подсказал. Любимый приемчик йосских бандитов. И не брали мы их в монастыре. Зачем? В любой лавке - сколько угодно. После того случая мы их даже не покупали. Нам дарили. Мало кому из жителей старой столицы нравились пожары.
Инженер погладил черную гладкую поверхность чашки для сакэ… вот в такую же черно-красную чашку Мацу-сан подлила в тот вечер снотворного. Кацура-сэнсэй выпил и уснул. Асахина видел все с самого начала, но не предупредил. Он был согласен с Мацу-сан. Горячие головы хотели поджечь столицу и выкрасть императора. Командир, конечно, возражал - дождя не было уже две недели и слишком много людей погибло бы в городе, выстроенном из дерева и бумаги. Он опять пошел бы с ними спорить - и ничем хорошим это кончиться не могло, потому что любой разговор о цене, любое отступление от "безумной справедливости" считались предательством, а с предателями - разговор короткий. Мацу-сан спасла его тогда. Но не от своих, как думала. В тот день еще кое-кто не посчитался с ценой. Гвозди, вбитые в тело, свечи на гвоздях, горячий воск течет вниз, течет… час, два - и человек, готовый поджечь город и уж точно готовый молчать, - заговорил. И в гостиницу, куда не пришел Кацура, пришли совсем другие люди - в синих накидках с белым узором по рукаву. Пожара не было. Старая столица уцелела. В тот раз.
Гладкая, теплая поверхность под рукой… что бы стал делать Кацура-сан, если бы ему не подлили снотворного? Насколько далеко зашел бы? И что бы стал делать он сам? Но им не нужно было решать - Синсэнгуми-но-они решил за них.
Да, Кагэ, ты опоздал с этим на годы. Вспомнить все прошлые дела, всех мертвецов. Всех его людей, которых убил я, и всех моих, которых убил он. Как будто это что-то изменит, как будто они вернутся…
– А что, - спросил он, - отрезать язык и выпустить кишки заживо - это чем-то лучше?
– Это был даже не японец, так, полукровка - на ком пробовать сталь, если не на таких? - кажется, Ато искренне удивился. И искренне возмутился. - А Фурутака был самураем, которого замучил…
– Бывший крестьянин, - спокойно закончил полицейский.
Ато оттолкнул от себя девицу и сел прямо. Странное движение, будто перелился из одной формы в другую. И остро плеснуло над собравшимися ледяной яростью. Рванул кто-то ветхую бумагу на створке - а в прореху глянула голодная бездна.
– Тебе было бы легче, если бы это сделал самурай Серизава? - Инженер поднял чашечку с сакэ, чуть наклонил, глядя, как отблескивает в опаловой жидкости огонек свечи.
– У Серизавы бы терпения не хватило, - полицейский был само благодушие. - Он быстро отвлекался. У меня тогда, пожалуй, тоже. А господин фукутё был человек добросовестный. И все, что делал, делал хорошо. С крестьянской дотошностью.
А ведь для него, - подумал инженер, - это действительно вопрос обстоятельности и терпения. Еще неделю назад он и подумать не мог, что будет сидеть рядом с этим человеком на пиру, больше похожем на китайскую повесть о путешествии ученого сюцая во владения Яньло. А он и не замечал, что настолько переменился и стал способен судить о былом отстраненно. Да, именно - как тот сюцай, угодивший в адские судьи, которому пришлось разбирать страшные тяжбы знаменитых покойников. Только почему Кагэ считает судьей себя?
Ато посмотрел на них - глаза как два черных дула, и у девицы, выглядывающей из-за его плеча, взгляд такой же, как будто она отражает все настроения Кагэ.
– Крестьяне, - мертвым, ледяным голосом сказал Ато, - вероломны и подлы. И предают даже тех, кто на их стороне. Или Яманами, которого он заставил покончить с собой, не был ему другом?
– Правила, - улыбнулся полицейский, - даже самые лучшие, можно нарушать. Иногда их даже нужно нарушать. Яманами-сэнсэй их нарушил. У него были причины, и он знал, что делал. Там все знали, что делали, - он повернулся к инженеру. - Это одна из вещей, которых мне теперь страшно не хватает.
Инженер молча кивнул. Он сам был нарушителем правил - с того самого дня, когда вышел из отцовского дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Он и тогда, в шестнадцать лет, знал, что делал. Сейчас он тоже это знал. И поэтому Кагэ мог раскладывать свои карты хоть до утра.
А ведь Кавадзи, шеф полиции, как-то сетовал на то же самое - что у него слишком мало людей, которые знают, что они делают. И зачем. Пожалуй, можно перестать удивляться тому, что Сайто оставили в живых.
– Вы, наверное, и отчеты не всегда пишете? - спросил Асахина.
– К счастью, - вздохнул полицейский. - Ну вот как бы выглядела на бумаге нынешняя история?
– Как китайская повесть о тяжбе покойников, - признал инженер.
– Неплохо, - отозвался Ато. - Мне нравится это сравнение. Такасуги, Кацура, Сайго, а вот теперь и Окубо… Они уходят один за другим - те, за кого мы дрались. Те, кто нас предавал… Приходят новые… Такие, как господин Мияги. Скажи, Асахина, неужели ты намерен драться за них? Неужели ты вконец превратился в гайдзина? Неужели думаешь, что, зашив крест в омаморибукуро, кого-то обманешь? Пока твои покровители были живы, тебя никто ни о чем не спрашивал. Но они погибли, Тэнкен. И перед тобой завтра же закроются все двери, если одна птичка в Токио напоет твоему начальству, что в Англии из тебя сделали не только инженера. Вот этот тип тебя же и арестует.
– Почему тебя так волнует моя судьба, Ато? - Тэнкен улыбнулся. - Раньше ты не проявлял такой заботы.
– Раньше оба мы были моложе и глупее, - Ато поморщился. - Я ненавидел тебя, Тэнкен, да и теперь ненавижу, но время настало такое, что даже и ненавидеть-то по-настоящему некого - только презирать. Есть дело, хорошее дело - и мечом помахать, и с паровозиками поиграться вдоволь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46