- потом он всхлипнул и начал медленно оседать, сползая по притолоке наземь.
После освещенного барака ночная мгла показалась плотной, почти осязаемой. Полярные сполохи давно уже отплясали и выцвели. Небо теперь засевали звезды. Ледяные, далекие, они не разгоняли тьму, наоборот, подчеркивали ее еще сильнее.
Не сразу, с трудом освоился я в потемках и различил, наконец, фигуру человека, лежавшего, скорчившись, на земле, неподалеку от входа.
Здесь же маячили еще какие-то люди. Увидев шумную нашу ораву, они засуетились; сгрудились на миг, а потом рассыпались, убегая.
Не колеблясь и не раздумывая, я бросился вдогонку. За плечом моим кто-то хрипло, с присвистом, дышал. Потом, матерясь и гулко топая, поравнялся со мною Девка. В руке его поблескивало стальное лезвие. «Вот ловкач, - подумал я, - уже раздобыл где-то, вооружился! А я, как дурак, - с пустыми руками…»
— Ну, ты шустрый малый, - пробормотал я завистливо, - откуда перо? С этапа, что ли?
— Нет, - прерывисто ответил он на бегу. - У этого взял, у подколотого. Крепко они его сделали, сволочи. Саданули не только в шею, но и в бок. А другого - видел, наверное? - на земле, у барака… Того, кажется, - начисто, - он перевел дух и затем, толкнув меня локтем, сказал: - Видишь вот тех двух, которые слева? Я их сразу приметил. А ну-ка, давай поднажмем!
Фигуры убегающих заметно приблизились, стали отчетливее - мы догоняли их. Приятель мой рассмеялся.
Я бежал с ним рядом и торопливо соображал: «Как быть мне, что делать? С минуты на минуту мы должны столкнуться с врагами, сойтись вплотную - лицом к лицу - и что тогда? Девке хорошо, он успел о себе позаботиться. А я, безоружный, сразу же окажусь под ударом…»
От ножа, конечно, можно уберечься; существует немало рукопашных приемов, рассчитанных на такие именно случаи. И все-таки, все-таки… Недаром же ведь существует старая донская поговорка: «Казак без клинка - голый. Он - как баба с задранным подолом!»
Сейчас я чувствовал себя именно таким вот - голым и беспомощным. Сознавать это было неприятно. Из живота возник и шел по коже мерзкий щекотный холодок. Но остановиться я уже не мог: мною двигали инерция и жестокий гончий азарт.
Фигуры впереди застыли, замерли. К ним присоединилась еще одна - внезапно вывернулась откуда-то из темноты. И тогда они, все трое, поворотились к нам лицом. Очевидно поняв, что уйти от погони не удастся, суки решили принять бой.
Теперь нас разделяло всего лишь несколько шагов. Я замедлил бег и напрягся весь, заходя сбоку, наметив себе крайнюю из фигур… Вдруг кто-то цепко ухватил меня сзади за рукав и оттеснил в сторону. И, скосив глаза, я увидел Лешего - это он, оказывается, все время дышал мне в затылок.
— Погоди-ка, - бормотнул он хрипло, - не суйся зазря. Тут надо умеючи.
— Да я умею, - возразил я, - когда-то в армии проходил эту науку.
Он, казалось, не слышал меня, рванул за рукав и отбросил назад. И, загородив собою, крупно шагнул к сучне.
— Ну, держитесь, падлы! - пронзительно вскрикнул Девка. - Живыми не уйдете!
И в этот самый момент над головами нашими сверкнул голубой прожекторный луч. Он описал в темном небе восьмерку и потом упал на нас, накрыл с размаху. И ослепил, и высветил каждого.
Я увидел лица врагов; они были искажены страхом и злобой. Самый крайний из них - тот, кого я наметил себе, - чем-то разительно напоминал Гундосого. Такой же был он тощий, жилистый, длинношеий. И так же по-совиному смотрели его круглые, бесцветные, тесно посаженные глаза.
И так же точно он дергался и бубнил что-то, заслонясь рукою от света.
Прожектор бил с угловой вышки. И оттуда, спустя мгновение, прозвучала четкая автоматная очередь.
Зону охватила тревога. Затмевая звезды, возник в вышине еще один луч. Пришел с другой стороны, снизился, уперся в стену соседнего барака - подрожал там, пошарил. И медленно, словно бы ощупью, двинулся к нам.
— Тикайте, братцы, - завопил Леший протяжно. И сейчас же толпа распалась, рассеялась.
Слепящие, бьющие наперекрест лучи как бы разделили людей непроходимой чертою: суки подались в одну сторону, блатные - в другую.
Едва мы вернулись в барак, туда ворвались надзиратели. С ними явились и санитары; ночные эти тревоги были здесь, очевидно, делом привычным.
Раненых подобрали, унесли в лазарет. Нам же было велено умолкнуть и спать. «Если кто-нибудь выйдет наружу, - заявил старшой - низкорослый татарин в лейтенантских погонах, - охране разрешено стрелять без предупреждения!»
Потом мы долго еще не могли успокоиться. Было решено отныне дежурить ночами по очереди. Кинули жребий. И выбор, как водится, сразу же пал на меня.
Так вот прошла первая моя ночь на Колыме!
Примостясь у печки, неподалеку от входа, я покуривал, глядя в огонь и размышляя о том, какой я, в сущности, невезучий! «Никогда еще мне не выпадал хороший жребий. Не было удачи ни в чем - и даже мясо в супе не попадалось ни разу!… И если такова моя обычная участь, то что же ждет меня впереди? Какие еще неприятности уготованы мне в проклятом этом краю?»
40
Судилище
Неприятности начались на следующий же день.
Выспаться утром мне так и не удалось: всех нас погнали на медицинский осмотр, и процедура эта была долгая, неприятная, нудная.
Отдохнуть от треволнений минувшей ночи я смог лишь после обеда (мясо в супе не попалось мне и на этот раз!). И только угрелся, погрузился в забытье, как почувствовал, что кто-то теребит меня за ногу.
Раздраженный, разгневанный, я свесился с нар. И увидел незнакомое мне лицо: толстогубое, усыпанное крупными рыжими веснушками.
— Вставай, Чума, - проговорил рыжий. - Я за тобой.
— А ты кто такой?
— Неважно, - ответил он.
— Но в чем дело?
— Дело в том, что меня послали… Велено привести. Вставай!
— Кто послал? - спросил я, потягиваясь и зевая, с трудом продираясь сквозь липкую одурь сна.
— Урки.
— Зачем?
— Иди - там узнаешь!
— А где они?
— В соседнем бараке, - он нетерпеливо махнул рукой. - Вся кодла собралась. Специально. Ждут тебя!
И мгновенно я поднялся, трезвея и настораживаясь. Передо мною стоял посланец кодлы.
* * *
Кодла собралась в дальнем, самом темном углу барака. И первым, кого я там увидел, был Ленин.
Он восседал на нарах, скрестив по-турецки ноги, упираясь локтями в широко раздвинутые колени.
— Приветик, - сказал он, наклонив бугристый свой, выпуклый лоб. - Садись, Чума. Ближе садись! Есть до тебя разговор.
— О чем разговор? - спросил я, усаживаясь и ощущая смутное щемящее беспокойство. Не нравился мне его тон. Ох, не нравился… И непонятным, и странным было молчание, которым встретило меня остальное ворье.
— Так о чем же? - повторил я, оглядывая пестрое блатное сборище.
— Да так… Кое о чем. А может, ты сам догадываешься, а?
— Нет, - сказал я, - не догадываюсь. И ты не темни - говори прямо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
После освещенного барака ночная мгла показалась плотной, почти осязаемой. Полярные сполохи давно уже отплясали и выцвели. Небо теперь засевали звезды. Ледяные, далекие, они не разгоняли тьму, наоборот, подчеркивали ее еще сильнее.
Не сразу, с трудом освоился я в потемках и различил, наконец, фигуру человека, лежавшего, скорчившись, на земле, неподалеку от входа.
Здесь же маячили еще какие-то люди. Увидев шумную нашу ораву, они засуетились; сгрудились на миг, а потом рассыпались, убегая.
Не колеблясь и не раздумывая, я бросился вдогонку. За плечом моим кто-то хрипло, с присвистом, дышал. Потом, матерясь и гулко топая, поравнялся со мною Девка. В руке его поблескивало стальное лезвие. «Вот ловкач, - подумал я, - уже раздобыл где-то, вооружился! А я, как дурак, - с пустыми руками…»
— Ну, ты шустрый малый, - пробормотал я завистливо, - откуда перо? С этапа, что ли?
— Нет, - прерывисто ответил он на бегу. - У этого взял, у подколотого. Крепко они его сделали, сволочи. Саданули не только в шею, но и в бок. А другого - видел, наверное? - на земле, у барака… Того, кажется, - начисто, - он перевел дух и затем, толкнув меня локтем, сказал: - Видишь вот тех двух, которые слева? Я их сразу приметил. А ну-ка, давай поднажмем!
Фигуры убегающих заметно приблизились, стали отчетливее - мы догоняли их. Приятель мой рассмеялся.
Я бежал с ним рядом и торопливо соображал: «Как быть мне, что делать? С минуты на минуту мы должны столкнуться с врагами, сойтись вплотную - лицом к лицу - и что тогда? Девке хорошо, он успел о себе позаботиться. А я, безоружный, сразу же окажусь под ударом…»
От ножа, конечно, можно уберечься; существует немало рукопашных приемов, рассчитанных на такие именно случаи. И все-таки, все-таки… Недаром же ведь существует старая донская поговорка: «Казак без клинка - голый. Он - как баба с задранным подолом!»
Сейчас я чувствовал себя именно таким вот - голым и беспомощным. Сознавать это было неприятно. Из живота возник и шел по коже мерзкий щекотный холодок. Но остановиться я уже не мог: мною двигали инерция и жестокий гончий азарт.
Фигуры впереди застыли, замерли. К ним присоединилась еще одна - внезапно вывернулась откуда-то из темноты. И тогда они, все трое, поворотились к нам лицом. Очевидно поняв, что уйти от погони не удастся, суки решили принять бой.
Теперь нас разделяло всего лишь несколько шагов. Я замедлил бег и напрягся весь, заходя сбоку, наметив себе крайнюю из фигур… Вдруг кто-то цепко ухватил меня сзади за рукав и оттеснил в сторону. И, скосив глаза, я увидел Лешего - это он, оказывается, все время дышал мне в затылок.
— Погоди-ка, - бормотнул он хрипло, - не суйся зазря. Тут надо умеючи.
— Да я умею, - возразил я, - когда-то в армии проходил эту науку.
Он, казалось, не слышал меня, рванул за рукав и отбросил назад. И, загородив собою, крупно шагнул к сучне.
— Ну, держитесь, падлы! - пронзительно вскрикнул Девка. - Живыми не уйдете!
И в этот самый момент над головами нашими сверкнул голубой прожекторный луч. Он описал в темном небе восьмерку и потом упал на нас, накрыл с размаху. И ослепил, и высветил каждого.
Я увидел лица врагов; они были искажены страхом и злобой. Самый крайний из них - тот, кого я наметил себе, - чем-то разительно напоминал Гундосого. Такой же был он тощий, жилистый, длинношеий. И так же по-совиному смотрели его круглые, бесцветные, тесно посаженные глаза.
И так же точно он дергался и бубнил что-то, заслонясь рукою от света.
Прожектор бил с угловой вышки. И оттуда, спустя мгновение, прозвучала четкая автоматная очередь.
Зону охватила тревога. Затмевая звезды, возник в вышине еще один луч. Пришел с другой стороны, снизился, уперся в стену соседнего барака - подрожал там, пошарил. И медленно, словно бы ощупью, двинулся к нам.
— Тикайте, братцы, - завопил Леший протяжно. И сейчас же толпа распалась, рассеялась.
Слепящие, бьющие наперекрест лучи как бы разделили людей непроходимой чертою: суки подались в одну сторону, блатные - в другую.
Едва мы вернулись в барак, туда ворвались надзиратели. С ними явились и санитары; ночные эти тревоги были здесь, очевидно, делом привычным.
Раненых подобрали, унесли в лазарет. Нам же было велено умолкнуть и спать. «Если кто-нибудь выйдет наружу, - заявил старшой - низкорослый татарин в лейтенантских погонах, - охране разрешено стрелять без предупреждения!»
Потом мы долго еще не могли успокоиться. Было решено отныне дежурить ночами по очереди. Кинули жребий. И выбор, как водится, сразу же пал на меня.
Так вот прошла первая моя ночь на Колыме!
Примостясь у печки, неподалеку от входа, я покуривал, глядя в огонь и размышляя о том, какой я, в сущности, невезучий! «Никогда еще мне не выпадал хороший жребий. Не было удачи ни в чем - и даже мясо в супе не попадалось ни разу!… И если такова моя обычная участь, то что же ждет меня впереди? Какие еще неприятности уготованы мне в проклятом этом краю?»
40
Судилище
Неприятности начались на следующий же день.
Выспаться утром мне так и не удалось: всех нас погнали на медицинский осмотр, и процедура эта была долгая, неприятная, нудная.
Отдохнуть от треволнений минувшей ночи я смог лишь после обеда (мясо в супе не попалось мне и на этот раз!). И только угрелся, погрузился в забытье, как почувствовал, что кто-то теребит меня за ногу.
Раздраженный, разгневанный, я свесился с нар. И увидел незнакомое мне лицо: толстогубое, усыпанное крупными рыжими веснушками.
— Вставай, Чума, - проговорил рыжий. - Я за тобой.
— А ты кто такой?
— Неважно, - ответил он.
— Но в чем дело?
— Дело в том, что меня послали… Велено привести. Вставай!
— Кто послал? - спросил я, потягиваясь и зевая, с трудом продираясь сквозь липкую одурь сна.
— Урки.
— Зачем?
— Иди - там узнаешь!
— А где они?
— В соседнем бараке, - он нетерпеливо махнул рукой. - Вся кодла собралась. Специально. Ждут тебя!
И мгновенно я поднялся, трезвея и настораживаясь. Передо мною стоял посланец кодлы.
* * *
Кодла собралась в дальнем, самом темном углу барака. И первым, кого я там увидел, был Ленин.
Он восседал на нарах, скрестив по-турецки ноги, упираясь локтями в широко раздвинутые колени.
— Приветик, - сказал он, наклонив бугристый свой, выпуклый лоб. - Садись, Чума. Ближе садись! Есть до тебя разговор.
— О чем разговор? - спросил я, усаживаясь и ощущая смутное щемящее беспокойство. Не нравился мне его тон. Ох, не нравился… И непонятным, и странным было молчание, которым встретило меня остальное ворье.
— Так о чем же? - повторил я, оглядывая пестрое блатное сборище.
— Да так… Кое о чем. А может, ты сам догадываешься, а?
— Нет, - сказал я, - не догадываюсь. И ты не темни - говори прямо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105