Оно и похоже. А в общем, все это неважно! Я хочу тебе главное втолковать - не спеши, не горячись, не ищи себе новых приключений!
— Но послушай, - начал я, - ты же сама понимаешь…
— Понимаю, - перебила Марго, - понимаю, глупыш. Ты устал, психуешь, ищешь перемен. Но как все обернется? Что тебя ждет? Может так случиться, что ты этим переменам не обрадуешься, а будет уже поздно.
— Значит, ты что же, хочешь, чтобы я отказался?
— Да нет, не в этом дело, - досадливо и тоскливо ответила Марго. Она словно бы недомогала сейчас - томилась и маялась отчего-то… Отчего?
— Повремени покуда, - трудно выговорила она затем, - подожди еще. Ну а если совсем уж станет невтерпеж - тогда другой разговор! Тогда беги во Львов, отваливай. Держать тебя никто не станет.
— Что ж, пожалуй, - сказал я после мучительного раздумья, - торопиться, в общем, некуда - ты права! Но все же письмо…
— Ах, пусть оно пока у меня побудет, - быстро сказала Марго. И как-то странно, по-птичьи - боком и снизу вверх - глянула на меня дымящимися своими, черными зрачками. - Ты паренек безалаберный, небрежный. Еще посеешь его где-нибудь, обронишь невзначай. А ксивы Копченого терять нельзя. Нипочем нельзя, упаси тебя Бог! Страшно даже подумать!
* * *
Итак, письмо осталось у Марго. Поразмыслив, я примирился с этим, не стал его домогаться. Где-то в глубине души я сознавал правоту моей подруги; спешить и в самом деле было пока ни к чему…
«Подожду еще немного, попытаю судьбу, - решил я, - время терпит. А письмо - что ж… В руках Королевы оно сохранится гораздо надежнее, чем в моих! Тут спорить не о чем».
Вскоре мы с ней покинули Грозный; перебрались ненадолго в Закавказье, побывали в Средней Азии - в Туркмении и Узбекистане, а затем отправились на Дальний Восток.
Поездки эти связаны были с моим ремеслом майданника. Но имелось и еще одно обстоятельство. Задумав побег из России (сроки здесь не имели принципиального значения - важна была идея!), решив рано или поздно уйти за рубеж, я заразился вдруг странной сентиментальностью. Я колесил по дорогам страны, снедаемый тем смутным беспокойством, той щемящей грустью, какая обычно охватывает нас накануне разлуки с родными местами… В такой ситуации человек обретает как бы второе зрение, особое чутье; проникается болезненным и пристальным вниманием к мелочам… Все, что казалось ему доныне мелочным и пустячным, - окрестный жиденький пейзаж, осколок луны в дорожной луже, скрип половицы в избе - все становится вдруг ярким и значительным, насыщается новым смыслом.
И вот теперь мне хотелось вобрать в себя все это, запомнить и сберечь навечно!
Я разъезжал по Востоку, метался, тосковал и подолгу застревал на захолустных полустанках. И всюду меня сопровождала Марго.
Умница, она понимала меня, видела, что со мной происходит! И нигде не оставляла меня одного. Но вот что любопытно: занимаясь мною, Марго ни на миг не забывала о своих делах. Они имелись у нее повсюду. В Ашхабаде и Бухаре она промышляла перекупкой наркотиков, в основном анаши и тирьяка; во Владивостоке - какими-то темными, кажется, валютными операциями.
Да, это была поистине деловая женщина! В каждом городе имелись у нее друзья, находились деловые партнеры. Стоило нам приехать - и тотчас же появлялось надежное жилье… Должен признаться, что никогда еше не кочевал я столь комфортабельно, с такими удобствами. И, кстати, это моя связь с. Марго помогла мне по-настоящему осознать всю мощь и масштабность преступного подполья.
Уголовный мир существует, в принципе, всюду; любое общество делится на два пласта, на два слоя: внешний, видимый, и подземный.
Нелегальный этот пласт является как бы зеркальным отражением другого. Здесь, в глубине, имеется все то же, что и на поверхности. Здесь есть свои вельможи и свои плебеи, свои правонарушители, свои блюстители правил, своя общественная жизнь.
Конечно, жизнь эта в каждой стране организована по-своему, в соответствии с местными традициями и укладом.
Пожалуй, ближе всего к подземному миру России (насколько я теперь могу судить) находится итальянская мафия. Русских и итальянских уголовников в этом смысле роднит многое.
Но все же есть и различие - весьма существенное! Заключается оно, прежде всего, в том, что российский преступный мир (в отличие от итальянского) не имеет ни малейшего касательства к общественно-политическим делам страны. Он живет своей сокровенной жизнью, своими специфическими интересами. Для блатных внешний мир, в принципе, то же, что курятник для хорьков и лисиц… Проблемы, потрясающие курятник, хорьку неинтересны. Для него главное - проникнуть туда, полакомиться и вовремя унести ноги. Итальянская же мафия, насколько я могу судить, чувствует себя в курятнике как дома. Она не только лакомится, но еще и распоряжается: кому где сидеть, кому какое зерно клевать…
Уголовный мир на Руси возник в незапамятные времена. В Петровскую эпоху под одной только Москвой - по официальным сведениям - насчитывалось более тридцати тысяч разбойников! Знамениты этим были, однако, не только крупные центры, но и мелкие, казалось бы вовсе не значительные города. На этот счет в народе существует немало поговорок. Вот, например, «Орел да Кромы - первые воры, а Елец - всем ворам отец». Блатные имелись, во множестве, но были разобщены, орудовали отдельными шайками… Единая мощная организация возникла лишь в конце прошлого столетия.
Особенно разрослась и упрочнилась эта организация после революции, в годы нэпа. К началу Великой Отечественной войны она уже охватывала всю территорию государства, а ведь это одна шестая часть света! После войны - о чем уже было сказано - в блатной среде произошел раскол, началась смута, приведшая к жесточайшей резне. Российская мафия (я все же воспользуюсь этим словечком) помаленьку стала рушиться и хиреть…
Я соприкоснулся с ней в ту пору, когда процесс этот только еще начался, наметился. Внешне организация была сильна. Распад, как известно, возник в лагерях, в застенках, а на воле пока еще было тихо тогда! Жизнь шла своим чередом. Подпольный мир выглядел незыблемым. И единый, общий для всех кодекс морали еще действовал повсюду - в любой точке страны - от Финского залива до побережья Японского моря.
* * *
Там, у Японского моря - во Владивостоке, в припортовой пивной - узнал я наконец подробности, связанные с делом Хасана.
Об этом рассказал старый мой приятель - майданник Ботало.
Мы встретились случайно. Было людно в пивной; шумели за столиками портовые бичи, теснились иностранцы - американские военные моряки, «торгаши» из Англии, канадские зверобои… Губастый мулат в тельняшке и пестром шейном платке (матрос из Юконской флотилии) покосился на Марго лиловым выпуклым глазом, мигнул, щелкнул языком и плотоядно оскалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Но послушай, - начал я, - ты же сама понимаешь…
— Понимаю, - перебила Марго, - понимаю, глупыш. Ты устал, психуешь, ищешь перемен. Но как все обернется? Что тебя ждет? Может так случиться, что ты этим переменам не обрадуешься, а будет уже поздно.
— Значит, ты что же, хочешь, чтобы я отказался?
— Да нет, не в этом дело, - досадливо и тоскливо ответила Марго. Она словно бы недомогала сейчас - томилась и маялась отчего-то… Отчего?
— Повремени покуда, - трудно выговорила она затем, - подожди еще. Ну а если совсем уж станет невтерпеж - тогда другой разговор! Тогда беги во Львов, отваливай. Держать тебя никто не станет.
— Что ж, пожалуй, - сказал я после мучительного раздумья, - торопиться, в общем, некуда - ты права! Но все же письмо…
— Ах, пусть оно пока у меня побудет, - быстро сказала Марго. И как-то странно, по-птичьи - боком и снизу вверх - глянула на меня дымящимися своими, черными зрачками. - Ты паренек безалаберный, небрежный. Еще посеешь его где-нибудь, обронишь невзначай. А ксивы Копченого терять нельзя. Нипочем нельзя, упаси тебя Бог! Страшно даже подумать!
* * *
Итак, письмо осталось у Марго. Поразмыслив, я примирился с этим, не стал его домогаться. Где-то в глубине души я сознавал правоту моей подруги; спешить и в самом деле было пока ни к чему…
«Подожду еще немного, попытаю судьбу, - решил я, - время терпит. А письмо - что ж… В руках Королевы оно сохранится гораздо надежнее, чем в моих! Тут спорить не о чем».
Вскоре мы с ней покинули Грозный; перебрались ненадолго в Закавказье, побывали в Средней Азии - в Туркмении и Узбекистане, а затем отправились на Дальний Восток.
Поездки эти связаны были с моим ремеслом майданника. Но имелось и еще одно обстоятельство. Задумав побег из России (сроки здесь не имели принципиального значения - важна была идея!), решив рано или поздно уйти за рубеж, я заразился вдруг странной сентиментальностью. Я колесил по дорогам страны, снедаемый тем смутным беспокойством, той щемящей грустью, какая обычно охватывает нас накануне разлуки с родными местами… В такой ситуации человек обретает как бы второе зрение, особое чутье; проникается болезненным и пристальным вниманием к мелочам… Все, что казалось ему доныне мелочным и пустячным, - окрестный жиденький пейзаж, осколок луны в дорожной луже, скрип половицы в избе - все становится вдруг ярким и значительным, насыщается новым смыслом.
И вот теперь мне хотелось вобрать в себя все это, запомнить и сберечь навечно!
Я разъезжал по Востоку, метался, тосковал и подолгу застревал на захолустных полустанках. И всюду меня сопровождала Марго.
Умница, она понимала меня, видела, что со мной происходит! И нигде не оставляла меня одного. Но вот что любопытно: занимаясь мною, Марго ни на миг не забывала о своих делах. Они имелись у нее повсюду. В Ашхабаде и Бухаре она промышляла перекупкой наркотиков, в основном анаши и тирьяка; во Владивостоке - какими-то темными, кажется, валютными операциями.
Да, это была поистине деловая женщина! В каждом городе имелись у нее друзья, находились деловые партнеры. Стоило нам приехать - и тотчас же появлялось надежное жилье… Должен признаться, что никогда еше не кочевал я столь комфортабельно, с такими удобствами. И, кстати, это моя связь с. Марго помогла мне по-настоящему осознать всю мощь и масштабность преступного подполья.
Уголовный мир существует, в принципе, всюду; любое общество делится на два пласта, на два слоя: внешний, видимый, и подземный.
Нелегальный этот пласт является как бы зеркальным отражением другого. Здесь, в глубине, имеется все то же, что и на поверхности. Здесь есть свои вельможи и свои плебеи, свои правонарушители, свои блюстители правил, своя общественная жизнь.
Конечно, жизнь эта в каждой стране организована по-своему, в соответствии с местными традициями и укладом.
Пожалуй, ближе всего к подземному миру России (насколько я теперь могу судить) находится итальянская мафия. Русских и итальянских уголовников в этом смысле роднит многое.
Но все же есть и различие - весьма существенное! Заключается оно, прежде всего, в том, что российский преступный мир (в отличие от итальянского) не имеет ни малейшего касательства к общественно-политическим делам страны. Он живет своей сокровенной жизнью, своими специфическими интересами. Для блатных внешний мир, в принципе, то же, что курятник для хорьков и лисиц… Проблемы, потрясающие курятник, хорьку неинтересны. Для него главное - проникнуть туда, полакомиться и вовремя унести ноги. Итальянская же мафия, насколько я могу судить, чувствует себя в курятнике как дома. Она не только лакомится, но еще и распоряжается: кому где сидеть, кому какое зерно клевать…
Уголовный мир на Руси возник в незапамятные времена. В Петровскую эпоху под одной только Москвой - по официальным сведениям - насчитывалось более тридцати тысяч разбойников! Знамениты этим были, однако, не только крупные центры, но и мелкие, казалось бы вовсе не значительные города. На этот счет в народе существует немало поговорок. Вот, например, «Орел да Кромы - первые воры, а Елец - всем ворам отец». Блатные имелись, во множестве, но были разобщены, орудовали отдельными шайками… Единая мощная организация возникла лишь в конце прошлого столетия.
Особенно разрослась и упрочнилась эта организация после революции, в годы нэпа. К началу Великой Отечественной войны она уже охватывала всю территорию государства, а ведь это одна шестая часть света! После войны - о чем уже было сказано - в блатной среде произошел раскол, началась смута, приведшая к жесточайшей резне. Российская мафия (я все же воспользуюсь этим словечком) помаленьку стала рушиться и хиреть…
Я соприкоснулся с ней в ту пору, когда процесс этот только еще начался, наметился. Внешне организация была сильна. Распад, как известно, возник в лагерях, в застенках, а на воле пока еще было тихо тогда! Жизнь шла своим чередом. Подпольный мир выглядел незыблемым. И единый, общий для всех кодекс морали еще действовал повсюду - в любой точке страны - от Финского залива до побережья Японского моря.
* * *
Там, у Японского моря - во Владивостоке, в припортовой пивной - узнал я наконец подробности, связанные с делом Хасана.
Об этом рассказал старый мой приятель - майданник Ботало.
Мы встретились случайно. Было людно в пивной; шумели за столиками портовые бичи, теснились иностранцы - американские военные моряки, «торгаши» из Англии, канадские зверобои… Губастый мулат в тельняшке и пестром шейном платке (матрос из Юконской флотилии) покосился на Марго лиловым выпуклым глазом, мигнул, щелкнул языком и плотоядно оскалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105