Но у Джо были и достоинства.
Мы жили вместе только пару месяцев, когда Джо узнал, что искомый грант на это лето выделен. В тот вечер он ворвался, размахивая конвертом, улыбаясь во весь рот. Я знала о его ожидании. Мы часто говорили о субсидии, молились за нее, но никогда не думали, что он ее получит.
И как только я представляла это, у меня портилось настроение. Я не хотела, чтобы он получил ее.
Я пыталась соревноваться с ним в энтузиазме, бесконечно поздравляла его, прыгала от радости. Мне казалось, что я ошеломила его и что прыгала достаточно высоко. Но Джо сделал едкое замечание, я ответила, и у нас началась словесная перепалка. В заключение он обвинил меня в ревности и в том, что я хочу привязать его к себе завязками от передника, хотя я никогда не надевала передников.
Ссора закончилась объятиями и просьбами о прощении. Джо налил себе пива, и мы уселись на кушетку поговорить.
– Я тоже буду скучать без тебя, – сказал он, не глядя на меня.
– Я знаю, – пробормотала я. – Мне жаль, Джо, мне действительно жаль. Я знаю, какая это замечательная вещь. Бог мой, там, должно быть, было пятьсот кандидатов. Я, конечно, глупая.
– Прости, что покидаю тебя, – сказал Джо. – Я не могу выразить, как люблю тебя...
– О, не надо.
– Нет, послушай. У меня появилась великая идея. Едем со мной.
– Зачем? – уставилась я на него.
– Едем. Мы постараемся добыть денег, займем, если надо. Черт побери, Энн, с твоей помощью я могу натворить дел в два раза больше. Я всегда удивлялся, как мне удалось завершить работу только за три месяца. Это замечательное решение!
Это был наиболее романтический путь устройства наших дел. Но хотя эта мрачная мысль дошла до моего сознания, я вытеснила ее оттуда. Мы говорили не о романтике, мы говорили о двух взрослых людях, мучительно ищущих приемлемый выход.
– Это скверная идея, – сказала я. – Неужели ты думаешь, что я откажусь от своих летних планов и возьму на себя роль твоей секретарши? Залезать дальше в долги ради сомнительного удовольствия лицезреть твою работу по двенадцать часов в день, бегать взад-вперед с бумагами и приносить кофе?
У Джо вспыхнуло лицо и раздулись ноздри.
– Я предлагаю тебе способ провести вместе это лето. Я думал, что это важно для тебя.
– Да. Я догадываюсь, – сказала я, пристально разглядывая в задумчивости свои стиснутые руки. – Вопрос в том, насколько это важно для меня.
– Именно.
– Я подумаю об этом.
Я думала об этом раньше. Подумаю немного и в течение следующей недели.
Три месяца не такое уж долгое время, чтобы не подарить его тому, кого любишь. Однако принятие такого решения влекло за собой еще большее осложнение наших взаимоотношений. Если бы я поехала с Джо, это не было бы свободным подарком любви, это была бы уступка и капитуляция. Он же не шел на компромисс. Приняла бы я его предложение или нет, для него бы ничего не изменилось. Выбор был за мной. И не только в этой конкретной ситуации, но вообще до тех пор, пока мы будем вместе. Посвятить ли мне свою жизнь целиком Джо, готовя для него и убирая, воспитывая детей, печатая его бумаги и получая в награду надпись типа: «Эту книгу я посвящаю своей жене, печатавшей рукопись и внесшей ряд ценных замечаний»? Или же мне печатать собственные рукописи и самой писать подобные снисходительные посвящения?
Менее существенным, но тем не менее важным было то обстоятельство, что летом мне нужно было сделать кое-что еще. Кевин Блэклок был моим другом и коллегой. Так же как и я, он преподавал английский. И, подобно мне, был беден и амбициозен. Мы работали над книгой. Учебное пособие для высшей школы мало что давало для престижа, но нам очень нравилась наша работа, и мы надеялись заработать хоть немного денег. Нам хорошо работалось вместе, по крайней мере до того момента, как Джо вторгся в мою квартиру и в мою жизнь. Последние месяцы я видела Кевина не часто. Он воспринял мои многочисленные извинения вполне добродушно, заметив в заключение с улыбкой, являющейся одной из привлекательных его черт: «Я понимаю, Энн. Я сам был в такой ситуации. Забудем на время о книге. Мы вернемся к ней следующим летом».
Трудно было относиться плохо к такому человеку. И нельзя было не поддержать его в этой работе.
Я попыталась заставить себя проникнуться чувством ответственности по отношению к Кевину, ожидающему моего окончательного решения.
Когда я сказала Джо, что не поеду с ним, он только пожал плечами.
– Решать тебе, – сказал он.
Решение было принято, и мучительные колебания оставили меня. Я меняла его по пять раз в неделю, пока не стало слишком поздно, чтобы принять его предложение. Последний месяц прошел как в лихорадке. Вдобавок к заботам о проведении семестровой работы я схватила грипп, и все дни проходила в каком-то тумане. Джо был занят еще больше, чем я, но по мере приближения нашего прощального вечера в нем все больше ощущался прилив чувств, и мы провели пару действительно чудесных недель. Изысканный ужин, последняя ночь, прощальные мгновения – романтика!
Романтично было с самого начала. Я все пустила в ход – цветы на столе, свечи, шампанское во льду, для которого я приспособила бак для кипячения. В общем, все было очень впечатляюще.
Мой внешний вид не был столь выразителен. Я не думаю, что мое имя сыграло со мной злую шутку, хотя я иногда удивляюсь, почему матери дают своим сухопарым рыжеволосым детям имя Энн. Мои волосы не каштанового и не красновато-золотистого оттенка. Они в точности цвета моркови, а в сырую погоду свиваются в тонкие плотные колечки. Когда я была того же возраста, что и уродливый ребенок в комическом стриптизе, моя фигура выглядела почти так же. Когда я стала постарше, мои формы не изменились, только немного вытянулись. И завершающий удар судьбы последовал, когда я узнала, что вынуждена буду носить очки.
В тот теплый майский вечер пар от четырех горшочков, булькающих в печи, осел на стеклах моих очков так, что глаза стали подобны большим пустым кругам.
Джо опаздывал, поэтому у меня появилось время, чтобы протереть очки. Привести в порядок прическу я не успела. Но Джо, казалось, не занимало это. Он, как обычно, набросился на еду. Атмосфера была вполне домашней. После ужина Джо развалился на кушетке, положив голову мне на колени, и шутливо заворчал, что объелся.
Это был уже не первый случай, когда я смутно ощущала, что любовь и домашняя жизнь могут быть несовместимы. Я устала. Шесть часов, проведенных в чадящей кухне, выбили из меня всю чопорность. В мойке меня ожидали сваленные туда горшочки, сковородки, тарелки – практически вся наша посуда. Мне очень не хотелось просить Джо помочь мне помыть посуду в этот прощальный вечер, но она стояла перед моими глазами, как огромная качающаяся жирная пирамида, усиливая ощущение сильной усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Мы жили вместе только пару месяцев, когда Джо узнал, что искомый грант на это лето выделен. В тот вечер он ворвался, размахивая конвертом, улыбаясь во весь рот. Я знала о его ожидании. Мы часто говорили о субсидии, молились за нее, но никогда не думали, что он ее получит.
И как только я представляла это, у меня портилось настроение. Я не хотела, чтобы он получил ее.
Я пыталась соревноваться с ним в энтузиазме, бесконечно поздравляла его, прыгала от радости. Мне казалось, что я ошеломила его и что прыгала достаточно высоко. Но Джо сделал едкое замечание, я ответила, и у нас началась словесная перепалка. В заключение он обвинил меня в ревности и в том, что я хочу привязать его к себе завязками от передника, хотя я никогда не надевала передников.
Ссора закончилась объятиями и просьбами о прощении. Джо налил себе пива, и мы уселись на кушетку поговорить.
– Я тоже буду скучать без тебя, – сказал он, не глядя на меня.
– Я знаю, – пробормотала я. – Мне жаль, Джо, мне действительно жаль. Я знаю, какая это замечательная вещь. Бог мой, там, должно быть, было пятьсот кандидатов. Я, конечно, глупая.
– Прости, что покидаю тебя, – сказал Джо. – Я не могу выразить, как люблю тебя...
– О, не надо.
– Нет, послушай. У меня появилась великая идея. Едем со мной.
– Зачем? – уставилась я на него.
– Едем. Мы постараемся добыть денег, займем, если надо. Черт побери, Энн, с твоей помощью я могу натворить дел в два раза больше. Я всегда удивлялся, как мне удалось завершить работу только за три месяца. Это замечательное решение!
Это был наиболее романтический путь устройства наших дел. Но хотя эта мрачная мысль дошла до моего сознания, я вытеснила ее оттуда. Мы говорили не о романтике, мы говорили о двух взрослых людях, мучительно ищущих приемлемый выход.
– Это скверная идея, – сказала я. – Неужели ты думаешь, что я откажусь от своих летних планов и возьму на себя роль твоей секретарши? Залезать дальше в долги ради сомнительного удовольствия лицезреть твою работу по двенадцать часов в день, бегать взад-вперед с бумагами и приносить кофе?
У Джо вспыхнуло лицо и раздулись ноздри.
– Я предлагаю тебе способ провести вместе это лето. Я думал, что это важно для тебя.
– Да. Я догадываюсь, – сказала я, пристально разглядывая в задумчивости свои стиснутые руки. – Вопрос в том, насколько это важно для меня.
– Именно.
– Я подумаю об этом.
Я думала об этом раньше. Подумаю немного и в течение следующей недели.
Три месяца не такое уж долгое время, чтобы не подарить его тому, кого любишь. Однако принятие такого решения влекло за собой еще большее осложнение наших взаимоотношений. Если бы я поехала с Джо, это не было бы свободным подарком любви, это была бы уступка и капитуляция. Он же не шел на компромисс. Приняла бы я его предложение или нет, для него бы ничего не изменилось. Выбор был за мной. И не только в этой конкретной ситуации, но вообще до тех пор, пока мы будем вместе. Посвятить ли мне свою жизнь целиком Джо, готовя для него и убирая, воспитывая детей, печатая его бумаги и получая в награду надпись типа: «Эту книгу я посвящаю своей жене, печатавшей рукопись и внесшей ряд ценных замечаний»? Или же мне печатать собственные рукописи и самой писать подобные снисходительные посвящения?
Менее существенным, но тем не менее важным было то обстоятельство, что летом мне нужно было сделать кое-что еще. Кевин Блэклок был моим другом и коллегой. Так же как и я, он преподавал английский. И, подобно мне, был беден и амбициозен. Мы работали над книгой. Учебное пособие для высшей школы мало что давало для престижа, но нам очень нравилась наша работа, и мы надеялись заработать хоть немного денег. Нам хорошо работалось вместе, по крайней мере до того момента, как Джо вторгся в мою квартиру и в мою жизнь. Последние месяцы я видела Кевина не часто. Он воспринял мои многочисленные извинения вполне добродушно, заметив в заключение с улыбкой, являющейся одной из привлекательных его черт: «Я понимаю, Энн. Я сам был в такой ситуации. Забудем на время о книге. Мы вернемся к ней следующим летом».
Трудно было относиться плохо к такому человеку. И нельзя было не поддержать его в этой работе.
Я попыталась заставить себя проникнуться чувством ответственности по отношению к Кевину, ожидающему моего окончательного решения.
Когда я сказала Джо, что не поеду с ним, он только пожал плечами.
– Решать тебе, – сказал он.
Решение было принято, и мучительные колебания оставили меня. Я меняла его по пять раз в неделю, пока не стало слишком поздно, чтобы принять его предложение. Последний месяц прошел как в лихорадке. Вдобавок к заботам о проведении семестровой работы я схватила грипп, и все дни проходила в каком-то тумане. Джо был занят еще больше, чем я, но по мере приближения нашего прощального вечера в нем все больше ощущался прилив чувств, и мы провели пару действительно чудесных недель. Изысканный ужин, последняя ночь, прощальные мгновения – романтика!
Романтично было с самого начала. Я все пустила в ход – цветы на столе, свечи, шампанское во льду, для которого я приспособила бак для кипячения. В общем, все было очень впечатляюще.
Мой внешний вид не был столь выразителен. Я не думаю, что мое имя сыграло со мной злую шутку, хотя я иногда удивляюсь, почему матери дают своим сухопарым рыжеволосым детям имя Энн. Мои волосы не каштанового и не красновато-золотистого оттенка. Они в точности цвета моркови, а в сырую погоду свиваются в тонкие плотные колечки. Когда я была того же возраста, что и уродливый ребенок в комическом стриптизе, моя фигура выглядела почти так же. Когда я стала постарше, мои формы не изменились, только немного вытянулись. И завершающий удар судьбы последовал, когда я узнала, что вынуждена буду носить очки.
В тот теплый майский вечер пар от четырех горшочков, булькающих в печи, осел на стеклах моих очков так, что глаза стали подобны большим пустым кругам.
Джо опаздывал, поэтому у меня появилось время, чтобы протереть очки. Привести в порядок прическу я не успела. Но Джо, казалось, не занимало это. Он, как обычно, набросился на еду. Атмосфера была вполне домашней. После ужина Джо развалился на кушетке, положив голову мне на колени, и шутливо заворчал, что объелся.
Это был уже не первый случай, когда я смутно ощущала, что любовь и домашняя жизнь могут быть несовместимы. Я устала. Шесть часов, проведенных в чадящей кухне, выбили из меня всю чопорность. В мойке меня ожидали сваленные туда горшочки, сковородки, тарелки – практически вся наша посуда. Мне очень не хотелось просить Джо помочь мне помыть посуду в этот прощальный вечер, но она стояла перед моими глазами, как огромная качающаяся жирная пирамида, усиливая ощущение сильной усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71