Я прикинул траекторию, по которой сейчас начнут разлетаться все эти железки, и поспешил в укрытие. Но железки не полетели. Дверь перестала дергаться, и из-за нее донесся раздраженный возглас:
– Чего стоишь, болван? Убери, что там мешает!
Я пожал плечами и бросился исполнять повеление. Чего это он? Боится попортить интерьер своего дворика? Так его уже сильнее не испортишь, по-моему. Пачкаясь в ржавчине и гремя прутьями, я расчистил выход. Дверь немедленно распахнулась, чуть не сметя меня с порога, и Урсай выскочил наружу. При виде своего учителя я с трудом сдержал улыбку: весь засыпан пылью, паутиной и всяческим мусором, из волос торчат щепки, но глаза горят, а борода воинственно топорщится – ни дать ни взять рассерженный дварг, на кладовую которого напала саранча. Урсай обжег меня грозным взглядом, рявкнул:
– Не стой столбом, бестолочь! – и добавил поспокойнее: – Пойдем, покажу, где жить будешь, – развернулся и скрылся обратно в темноте.
Я осторожно последовал за ним, надеясь, что обо все, обо что можно споткнуться, мой любимый учитель уже споткнулся и убрал препятствия с дороги. Надежда оказалась тщетной, и, только сковырнув из стены себе на ногу здоровенный булыжник, я вспомнил, что этот гад отлично видит в темноте. Шипя, хромая и спотыкаясь, я поднимался по винтовой лестнице, от всей души надеясь, что какая-нибудь ступенька не выдержит веса идущего впереди Урсая. Я даже был согласен с тем, что, полетев вниз, он по дороге неминуемо сшибет и меня.
Ненавижу лестницы. По моим ощущениям, мы поднялись примерно до нижней границы облачности, когда я очередной раз споткнулся и со всего маху ткнулся носом в спину учителя.
– Мало того что слепой, еще и безногий. Послал же Синистра ученичка, – проворчал Урсай, одаривая меня мощным подзатыльником. – Пришли, это здесь.
Он распахнул невидимую дверь, и в темноте нарисовался прямоугольник смутного серого света.
– Заходи, – пробурчал Урсай. – окна почистишь, станет посветлее.
Я, не дожидаясь очередного подзатыльника, перешагнул порог и, напрягая зрение, сделал пару шагов внутрь комнаты.
– Да и вообще, приберись тут пока, – сообщил Урсай, отправляясь в обратный путь.
Я определил местонахождение окон, подошел к ближайшему и после непродолжительной борьбы со щеколдой открыл его, впустив в комнату свет солнечного дня. Рама немедленно отвалилась от проема и осталась у меня в руках. Помянув Шихара, я прислонил раму к стене, проморгавшись, выглянул в окно и мысленно взвыл: ощущения меня не обманули. Возможно, я находился и не у самых облаков, но что максимально близко к ним – это уж точно: комнатка находилась в самой высокой башне замка. Вообще-то вид из окна открывался наипрекраснейший, но меня он не радовал ничуть.
Шихар подери! Я буду жить на этой крыше мира? Интересно, сколько раз в день мне придется пробегать проклятую лестницу? Предчувствие мрачно и охотно говорило мне, что – много. Горестно вздохнув, я отвернулся от окна, осмотрел выделенные мне покои и вздохнул еще горестнее. М-да. Что там Урсай говорил насчет обитателя замка? Видимо, этот Никтобыл редкостным неряхой, потому что намусорить он умудрился так, как и рота гарвианских наемников за тот же срок не смогла бы. Я вздохнул горестнее, чем оба предыдущих раза, вместе взятых, и отправился вниз – за чем-нибудь, похожим на веник, тряпкой и водой.
Разумеется, одного похода вниз не хватило. За три спуска и подъема я раз пять чуть не свернул себе шею, раз десять чуть не сломал ногу и раз сто просто споткнулся, но зато выучил расположение всех крупных препятствий, да и подъем казался хоть и не менее неприятным, но уже почти привычным. У меня даже забрезжила надежда, что дней через… нет, скажем, через пару месяцев я буду пробегать эту лестницу, не замечая. Хоть какая-то польза.
На четвертом подъеме я узрел удивительное зрелище: Урсай собственноручно заправлял из пузатой бутыли факелы на винтовой лестнице и зажигал их горящей лучиной, прикрывая ее сложенной ладонью от сквозняков! Я, с ведром воды в руке, осторожно пробрался мимо него вверх, стараясь, чтобы недоумение не слишком сильно было написано на моем лице. Определенно, свидание с прошлым странно повлияло на старикана. Ну да ладно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы… меня в покое оставила Только я так подумал, как меня настиг ненавистный голос:
– Локай, иди сюда.
Бесова погибель, сглазил. Я про себя обозвал Урсая приставучим старым хреном, поставил ведро и поспешил вниз. Учитель всучил мне бутыль с остатками масла и повелел идти следом. Мы прошли длинным коридором (я даже удивился: снаружи никак не казалось, что в замке могут быть такие длинные коридоры). К счастью, факелы тут уже горели, и я мог идти без риска для жизни и здоровья. Урсай распахнул двустворчатую дверь в торце коридора.
– Здесь буду жить, – заявил он, отстраняясь. – Приберись хорошенько и мусор с лестницы до выхода расчисть.
Я оглядел комнату размером с небольшое пастбище и разозлился. Вообще-то я отлично знаю, что возражать моему учителю – себе дороже, но тут не выдержал:
– Но, учитель, я ж с этим весь день провожусь. А магией вы могли бы…
Урсай вскинул бороду и припечатал меня к земле гневным взглядом.
– И этот кретин достался мне в ученики, – процедил он. – Ты все еще не удосужился заметить, что магия здесь недоступна?
И свалил куда-то. А я так и остался стоять с раскрытым ртом. Как это – магия недоступна? Разве так бывает? Только через некоторое время я сообразил, что это заявление можно легко проверить, попытался создать сетку Объемного Света и сморщился… Представьте себе, что вы проснулись утром, потянулись к стоящему рядом стакану с водой и вдруг выяснили, что у вас нет рук. Неприятное ощущение, должен заметить.
Я поставил в угол бутыль с маслом и принялся подбирать с пола наиболее крупные куски мусора, потихоньку приходя все в большее и большее раздражение. «Кретин», значит, «не удосужился заметить»? А как, скажите на милость, я должен был это заметить, если давно уже уяснил, что любая попытка применить магию без позволения учителя влечет немедленное и болезненное наказание? И как вообще нормальный человек способен допустить, что где-то может быть недоступна магия?.. Недоступна магия… Я замер, боясь спугнуть прошмыгнувшую мысль.
Но это же значит!.. Я аж рот открыл, захваченный открывающимися перспективами. Если магия недоступна мне, значит, магия недоступна и ему… А она определенно ему недоступна, стал бы он еще так корячиться! И. следовательно, его можно запросто прирезать как самого обычного человека. Ну, допустим, резать его не стоит, достаточно вспомнить, кто он такой, и сообразить, что вылупившаяся из его трупа нечисть запросто ухайдакает меня и без всякой магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
– Чего стоишь, болван? Убери, что там мешает!
Я пожал плечами и бросился исполнять повеление. Чего это он? Боится попортить интерьер своего дворика? Так его уже сильнее не испортишь, по-моему. Пачкаясь в ржавчине и гремя прутьями, я расчистил выход. Дверь немедленно распахнулась, чуть не сметя меня с порога, и Урсай выскочил наружу. При виде своего учителя я с трудом сдержал улыбку: весь засыпан пылью, паутиной и всяческим мусором, из волос торчат щепки, но глаза горят, а борода воинственно топорщится – ни дать ни взять рассерженный дварг, на кладовую которого напала саранча. Урсай обжег меня грозным взглядом, рявкнул:
– Не стой столбом, бестолочь! – и добавил поспокойнее: – Пойдем, покажу, где жить будешь, – развернулся и скрылся обратно в темноте.
Я осторожно последовал за ним, надеясь, что обо все, обо что можно споткнуться, мой любимый учитель уже споткнулся и убрал препятствия с дороги. Надежда оказалась тщетной, и, только сковырнув из стены себе на ногу здоровенный булыжник, я вспомнил, что этот гад отлично видит в темноте. Шипя, хромая и спотыкаясь, я поднимался по винтовой лестнице, от всей души надеясь, что какая-нибудь ступенька не выдержит веса идущего впереди Урсая. Я даже был согласен с тем, что, полетев вниз, он по дороге неминуемо сшибет и меня.
Ненавижу лестницы. По моим ощущениям, мы поднялись примерно до нижней границы облачности, когда я очередной раз споткнулся и со всего маху ткнулся носом в спину учителя.
– Мало того что слепой, еще и безногий. Послал же Синистра ученичка, – проворчал Урсай, одаривая меня мощным подзатыльником. – Пришли, это здесь.
Он распахнул невидимую дверь, и в темноте нарисовался прямоугольник смутного серого света.
– Заходи, – пробурчал Урсай. – окна почистишь, станет посветлее.
Я, не дожидаясь очередного подзатыльника, перешагнул порог и, напрягая зрение, сделал пару шагов внутрь комнаты.
– Да и вообще, приберись тут пока, – сообщил Урсай, отправляясь в обратный путь.
Я определил местонахождение окон, подошел к ближайшему и после непродолжительной борьбы со щеколдой открыл его, впустив в комнату свет солнечного дня. Рама немедленно отвалилась от проема и осталась у меня в руках. Помянув Шихара, я прислонил раму к стене, проморгавшись, выглянул в окно и мысленно взвыл: ощущения меня не обманули. Возможно, я находился и не у самых облаков, но что максимально близко к ним – это уж точно: комнатка находилась в самой высокой башне замка. Вообще-то вид из окна открывался наипрекраснейший, но меня он не радовал ничуть.
Шихар подери! Я буду жить на этой крыше мира? Интересно, сколько раз в день мне придется пробегать проклятую лестницу? Предчувствие мрачно и охотно говорило мне, что – много. Горестно вздохнув, я отвернулся от окна, осмотрел выделенные мне покои и вздохнул еще горестнее. М-да. Что там Урсай говорил насчет обитателя замка? Видимо, этот Никтобыл редкостным неряхой, потому что намусорить он умудрился так, как и рота гарвианских наемников за тот же срок не смогла бы. Я вздохнул горестнее, чем оба предыдущих раза, вместе взятых, и отправился вниз – за чем-нибудь, похожим на веник, тряпкой и водой.
Разумеется, одного похода вниз не хватило. За три спуска и подъема я раз пять чуть не свернул себе шею, раз десять чуть не сломал ногу и раз сто просто споткнулся, но зато выучил расположение всех крупных препятствий, да и подъем казался хоть и не менее неприятным, но уже почти привычным. У меня даже забрезжила надежда, что дней через… нет, скажем, через пару месяцев я буду пробегать эту лестницу, не замечая. Хоть какая-то польза.
На четвертом подъеме я узрел удивительное зрелище: Урсай собственноручно заправлял из пузатой бутыли факелы на винтовой лестнице и зажигал их горящей лучиной, прикрывая ее сложенной ладонью от сквозняков! Я, с ведром воды в руке, осторожно пробрался мимо него вверх, стараясь, чтобы недоумение не слишком сильно было написано на моем лице. Определенно, свидание с прошлым странно повлияло на старикана. Ну да ладно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы… меня в покое оставила Только я так подумал, как меня настиг ненавистный голос:
– Локай, иди сюда.
Бесова погибель, сглазил. Я про себя обозвал Урсая приставучим старым хреном, поставил ведро и поспешил вниз. Учитель всучил мне бутыль с остатками масла и повелел идти следом. Мы прошли длинным коридором (я даже удивился: снаружи никак не казалось, что в замке могут быть такие длинные коридоры). К счастью, факелы тут уже горели, и я мог идти без риска для жизни и здоровья. Урсай распахнул двустворчатую дверь в торце коридора.
– Здесь буду жить, – заявил он, отстраняясь. – Приберись хорошенько и мусор с лестницы до выхода расчисть.
Я оглядел комнату размером с небольшое пастбище и разозлился. Вообще-то я отлично знаю, что возражать моему учителю – себе дороже, но тут не выдержал:
– Но, учитель, я ж с этим весь день провожусь. А магией вы могли бы…
Урсай вскинул бороду и припечатал меня к земле гневным взглядом.
– И этот кретин достался мне в ученики, – процедил он. – Ты все еще не удосужился заметить, что магия здесь недоступна?
И свалил куда-то. А я так и остался стоять с раскрытым ртом. Как это – магия недоступна? Разве так бывает? Только через некоторое время я сообразил, что это заявление можно легко проверить, попытался создать сетку Объемного Света и сморщился… Представьте себе, что вы проснулись утром, потянулись к стоящему рядом стакану с водой и вдруг выяснили, что у вас нет рук. Неприятное ощущение, должен заметить.
Я поставил в угол бутыль с маслом и принялся подбирать с пола наиболее крупные куски мусора, потихоньку приходя все в большее и большее раздражение. «Кретин», значит, «не удосужился заметить»? А как, скажите на милость, я должен был это заметить, если давно уже уяснил, что любая попытка применить магию без позволения учителя влечет немедленное и болезненное наказание? И как вообще нормальный человек способен допустить, что где-то может быть недоступна магия?.. Недоступна магия… Я замер, боясь спугнуть прошмыгнувшую мысль.
Но это же значит!.. Я аж рот открыл, захваченный открывающимися перспективами. Если магия недоступна мне, значит, магия недоступна и ему… А она определенно ему недоступна, стал бы он еще так корячиться! И. следовательно, его можно запросто прирезать как самого обычного человека. Ну, допустим, резать его не стоит, достаточно вспомнить, кто он такой, и сообразить, что вылупившаяся из его трупа нечисть запросто ухайдакает меня и без всякой магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122