Гауптштурмфюрер СС. После войны возглавлял банду «верных братьев». Когда ее разгромили, скрывался под чужим именем. В сорок седьмом арестован как бандо-пособник. Личность его не была раскрыта, и Рудольф Пенсас получил десять лет лишения свободы. Наказание отбывал в районе Воркуты. В пятьдесят третьем, после смерти Сталина, амнистирован. Вернулся в Эстонию, поселился в Тарту, где женился, и снова изменил имя, взяв себе фамилию жены. Это потом его сын захочет жить под отцовским именем…
Сам Рауни воспитывался матерью и младшим братом отца, который находился в отряде Пенсаса-старшего и отбыл отмеренное ему наказание. Вероятно, именно дядя отравил парню душу рассказами о «мученической» судьбе отца. Во всяком случае, учась на первом курсе – Тартуского университета, Рауни предпринял попытку организовать среди студентов антисоветскую манифестацию. Эта затея провалилась, с Пенсасом провели профилактическую беседу, на которой он как будто бы искренне покаялся и слезно молил о прощении. Из университета его все-таки исключили, но дело прекратили, простили по молодости лет…
После этого Рауни уехал в Таллинн, устроился ночным сторожем в кафе и вскоре попал в поле зрения милиции как фарцовщик, ведущий темные сделки с иностранными моряками. Было подозрение, что поторговывает и наркотиками, но явных доказательств не имелось. Накапливался соответствующий материал, но тут Пенсас оказался участником драки в ресторане и был осужден за хулиганство. Ему определили меру наказания – два года лишения свободы. Условно…
– Опять поверили? – спросил Третьяков.
– Опять, – вздохнул Митрошенко. – Но условного срока Пенсас не выдержал… Через год после первого осуждения выяснилось, что он является членом шайки преступников, занимавшихся валютными операциями. Дело вели наши эстонские коллеги. Процесс тринадцати.
– Я помню эту историю, Анатолий Станиславович. Продолжайте
– Так вот, – сказал Митрошенко. – Пенсас отбывал наказание в одной из колоний строгого режима, когда раскрыли давнее убийство двух бывших сообщников этих самых тринадцати. Когда следственные органы установили, что Пенсас непосредственно причастен к этим убийствам, по указанию прокуратуры он был этапирован из места заключения. Во время конвоирования с Урала в Эстонию бежал…
– Понимал, что его ожидает, – заметил Лев Михайлович.
– Был объявлен всесоюзный розыск, который результатов не дал. Около двух месяцев искали Пенсаса, но следов никаких не обнаружили, до прошлой пятницы, когда он сам заявил о себе. Но сейчас у нас есть предпосылки полагать, что Пенсас скрывался в пригороде Ленинграда.
– На чем основываются ваши предположения? – спросил генерал Третьяков.
– Помните сезонный билет, обнаруженный в кармане убийцы? Ханжонкина Петра Елисеевича в городе не оказалось. Но майору Колмакову пришла в голову мысль выяснить: не было ли человека с такой фамилией среди окружения Пенсаса. Среди подельщиков такого не оказалось… Но в том отряде заключенных, в котором состоял Пенсас, нашелся Ханжонкин.
– Петр Елисеевич?
– Точно, товарищ генерал! Сосед Пенсаса по койке, рядом спали.
– Что же это? Не хватило фантазии придумать другую фамилию?
– Это одна из особенностей человеческой психологии, Лев Михайлович. Искать из того, что близко лежит. И еще другое. С одной стороны, преступник боится погони, боится оказаться пойманным и старается быть максимально осторожным. И в то же время, ненавидя преследователей, он страстно хочет оставить их в дураках, не только оставить, но и выставить, посмеяться над ними. Для Рауни проездной билет на имя Ханжонкина – хохма, небольшое развлечение. Такая как будто бы незначительная деталь бодрит преступника и в то же время, как ему кажется, ничем ему не угрожает. Но рассуждения преступника всегда содержат в какой-то части недальновидность и просчет. Ведь его психика несвободна. Она отягощена и самим преступлением, и лихорадочными поисками путей к укрытию от наказания. Нам, сыщикам, куда легче. Мы можем спокойно обо всем поразмыслить и прикинуть, что билет этот у Рауни Пенсаса оказался не случайно, что он сам его купил, купил для себя, чтобы ездить на станцию Ольгино. Там и будем искать его берлогу.
– Ищите, – сказал Третьяков. – Но помните о той машине, серебристой «вольво», которая ждала тогда за кордоном. Надо предъявить фотографии Пенсаса, теперь у нас есть фото и живого преступника, постовым милиционерам, охраняющим иностранные консульства. У меня есть серьезные подозрения: эта акция не была проявлением одной самодеятельности Пенсаса. Ее спланировали другие. Надо поднять то старое таллиннское дело о валюте… Майор Колмаков на месте?
– У себя, Лев Михайлович.
– Вы ознакомились с материалами по событиям на теплоходе «Вишера»?
– Конечно, товарищ генерал
– Происшествие за происшествием, – вздохнул генерал. – Это что же такое? Чуть ли не войну нам объявили рыцари плаща и кинжала… Не кажется ли вам, Анатолий Станиславович, что нас упорно от чего-то отвлекают? Ведь все эти события как будто алогичны, бессмысленны. Говоря их языком, они попросту не дают им никакой выручки. Не деловые какие-то выходки…
– Один из способов связать нам руки лавиной происшествий, которые надо расследовать.
– Ну, рук-то у нас хватит… И голов тоже. Я думаю отправить Колмакова в Таллинн – туда зашла «Вишера». Пусть опросит свидетелей. И заодно встретится с товарищами, которые вели дело тринадцати. Может быть, всплывут связи Пенсаса с западными спецслужбами. Пригласите ко мне Николая Ивановича.
– Хорошо, – сказал Митрошенко.
III
В семье академика Колотухина эта необыкновенная женщина была живой легендой. Мало того, что вынянчила Василия Дмитриевича, растила его, что называется, с пеленок. Пелагея Кузьминична Бульба была добрым гением Колотухиных, она всегда приходила на помощь в самую трудную пору.
Так было, когда Палаша познакомилась в 1944 году с матерью будущего академика, только что вернувшейся в разоренный город из эвакуации с годовалым Васенькой на руках. Марию Сергеевну вызвал в Ленинград Дмитрий Андреевич Колотухин, инженер и ученый, занимавшийся в военные годы радиолокационными станциями. Вызвать-то вызвал, а встретить не сумел – срочно отправился на испытание нового радара в море. Товарищ, которому он передоверил устройство жены, напутал со временем, и молодой женщине с ребенком на руках пришлось добираться до их старой квартиры на перекладных. Дом отказался разбитым, а нового адреса Мария Сергеевна не знала…
Тут и появилась энергичная Палаша, недавно приехавшая из Белоруссии восстанавливать город. Случайно увидев на улице растерявшуюся женщину, она расспросила ее обо всем, отвела к себе в общежитие, быстренько разузнала, где искать Дмитрия Андреевича или его товарищей, нашла их, и те не замедлили явиться и взять остальные хлопоты на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Сам Рауни воспитывался матерью и младшим братом отца, который находился в отряде Пенсаса-старшего и отбыл отмеренное ему наказание. Вероятно, именно дядя отравил парню душу рассказами о «мученической» судьбе отца. Во всяком случае, учась на первом курсе – Тартуского университета, Рауни предпринял попытку организовать среди студентов антисоветскую манифестацию. Эта затея провалилась, с Пенсасом провели профилактическую беседу, на которой он как будто бы искренне покаялся и слезно молил о прощении. Из университета его все-таки исключили, но дело прекратили, простили по молодости лет…
После этого Рауни уехал в Таллинн, устроился ночным сторожем в кафе и вскоре попал в поле зрения милиции как фарцовщик, ведущий темные сделки с иностранными моряками. Было подозрение, что поторговывает и наркотиками, но явных доказательств не имелось. Накапливался соответствующий материал, но тут Пенсас оказался участником драки в ресторане и был осужден за хулиганство. Ему определили меру наказания – два года лишения свободы. Условно…
– Опять поверили? – спросил Третьяков.
– Опять, – вздохнул Митрошенко. – Но условного срока Пенсас не выдержал… Через год после первого осуждения выяснилось, что он является членом шайки преступников, занимавшихся валютными операциями. Дело вели наши эстонские коллеги. Процесс тринадцати.
– Я помню эту историю, Анатолий Станиславович. Продолжайте
– Так вот, – сказал Митрошенко. – Пенсас отбывал наказание в одной из колоний строгого режима, когда раскрыли давнее убийство двух бывших сообщников этих самых тринадцати. Когда следственные органы установили, что Пенсас непосредственно причастен к этим убийствам, по указанию прокуратуры он был этапирован из места заключения. Во время конвоирования с Урала в Эстонию бежал…
– Понимал, что его ожидает, – заметил Лев Михайлович.
– Был объявлен всесоюзный розыск, который результатов не дал. Около двух месяцев искали Пенсаса, но следов никаких не обнаружили, до прошлой пятницы, когда он сам заявил о себе. Но сейчас у нас есть предпосылки полагать, что Пенсас скрывался в пригороде Ленинграда.
– На чем основываются ваши предположения? – спросил генерал Третьяков.
– Помните сезонный билет, обнаруженный в кармане убийцы? Ханжонкина Петра Елисеевича в городе не оказалось. Но майору Колмакову пришла в голову мысль выяснить: не было ли человека с такой фамилией среди окружения Пенсаса. Среди подельщиков такого не оказалось… Но в том отряде заключенных, в котором состоял Пенсас, нашелся Ханжонкин.
– Петр Елисеевич?
– Точно, товарищ генерал! Сосед Пенсаса по койке, рядом спали.
– Что же это? Не хватило фантазии придумать другую фамилию?
– Это одна из особенностей человеческой психологии, Лев Михайлович. Искать из того, что близко лежит. И еще другое. С одной стороны, преступник боится погони, боится оказаться пойманным и старается быть максимально осторожным. И в то же время, ненавидя преследователей, он страстно хочет оставить их в дураках, не только оставить, но и выставить, посмеяться над ними. Для Рауни проездной билет на имя Ханжонкина – хохма, небольшое развлечение. Такая как будто бы незначительная деталь бодрит преступника и в то же время, как ему кажется, ничем ему не угрожает. Но рассуждения преступника всегда содержат в какой-то части недальновидность и просчет. Ведь его психика несвободна. Она отягощена и самим преступлением, и лихорадочными поисками путей к укрытию от наказания. Нам, сыщикам, куда легче. Мы можем спокойно обо всем поразмыслить и прикинуть, что билет этот у Рауни Пенсаса оказался не случайно, что он сам его купил, купил для себя, чтобы ездить на станцию Ольгино. Там и будем искать его берлогу.
– Ищите, – сказал Третьяков. – Но помните о той машине, серебристой «вольво», которая ждала тогда за кордоном. Надо предъявить фотографии Пенсаса, теперь у нас есть фото и живого преступника, постовым милиционерам, охраняющим иностранные консульства. У меня есть серьезные подозрения: эта акция не была проявлением одной самодеятельности Пенсаса. Ее спланировали другие. Надо поднять то старое таллиннское дело о валюте… Майор Колмаков на месте?
– У себя, Лев Михайлович.
– Вы ознакомились с материалами по событиям на теплоходе «Вишера»?
– Конечно, товарищ генерал
– Происшествие за происшествием, – вздохнул генерал. – Это что же такое? Чуть ли не войну нам объявили рыцари плаща и кинжала… Не кажется ли вам, Анатолий Станиславович, что нас упорно от чего-то отвлекают? Ведь все эти события как будто алогичны, бессмысленны. Говоря их языком, они попросту не дают им никакой выручки. Не деловые какие-то выходки…
– Один из способов связать нам руки лавиной происшествий, которые надо расследовать.
– Ну, рук-то у нас хватит… И голов тоже. Я думаю отправить Колмакова в Таллинн – туда зашла «Вишера». Пусть опросит свидетелей. И заодно встретится с товарищами, которые вели дело тринадцати. Может быть, всплывут связи Пенсаса с западными спецслужбами. Пригласите ко мне Николая Ивановича.
– Хорошо, – сказал Митрошенко.
III
В семье академика Колотухина эта необыкновенная женщина была живой легендой. Мало того, что вынянчила Василия Дмитриевича, растила его, что называется, с пеленок. Пелагея Кузьминична Бульба была добрым гением Колотухиных, она всегда приходила на помощь в самую трудную пору.
Так было, когда Палаша познакомилась в 1944 году с матерью будущего академика, только что вернувшейся в разоренный город из эвакуации с годовалым Васенькой на руках. Марию Сергеевну вызвал в Ленинград Дмитрий Андреевич Колотухин, инженер и ученый, занимавшийся в военные годы радиолокационными станциями. Вызвать-то вызвал, а встретить не сумел – срочно отправился на испытание нового радара в море. Товарищ, которому он передоверил устройство жены, напутал со временем, и молодой женщине с ребенком на руках пришлось добираться до их старой квартиры на перекладных. Дом отказался разбитым, а нового адреса Мария Сергеевна не знала…
Тут и появилась энергичная Палаша, недавно приехавшая из Белоруссии восстанавливать город. Случайно увидев на улице растерявшуюся женщину, она расспросила ее обо всем, отвела к себе в общежитие, быстренько разузнала, где искать Дмитрия Андреевича или его товарищей, нашла их, и те не замедлили явиться и взять остальные хлопоты на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125