Значит, всё выглядел, вернулся, — и можно идти.
Они поднялись на второй этаж, и вдруг Пахомыч заметил: дверь на полутёмную площадку чуть-чуть приотворена, кто-то за ними наблюдает. Впрочем, дверь тут же закрылась.
— Угу, — удовлетворённо кивнул Лукахин, стукнул в неё костяшками пальцев дважды, а после ещё разок.
Вновь щёлкнул замок, и человек, уже знакомый хорунжему, посторонившись, пропустил их в прихожую, за которой оказалась комната с непокрытым столом посредине. Хозяин — он сейчас был без сюртука, в гимнастёрке, перехваченной солдатским ремнём, — глядя пристально-строгими глазами, назвал себя хорунжему:
— Дудоладов Антип Иванович.
Гость представился Маненьковым.
— Да... Маненьков Терентий Пахомович! — произнёс хозяин замедленно и преувеличенно утвердительно, давая понять, что знает об условности имени. — Прошу располагаться.
Гости сели у стола, а хозяину явно не сиделось, он замаячил по комнате. Был он нерослый, поджарый, с бритым лицом и ещё мог считаться молодым человеком. Заметным внутренним усилием заставив себя приостановиться, задал Пахомычу вопрос:
— Вы понимаете, что, вступая в организацию, берёте обязательства?
Тот заявил, что берёт обязательства лишь в том отношении, насколько они отвечают цели разгрома красных. Дудоладов успокаивающе вытянул руку. Выражение у него было важно-любезное, как если бы он услышал ожидаемое и желательное.
— Для полной надёжности исполнения... — подойдя к столу, он через него наклонился к Пахомычу, — нам не хватает ещё одной пятёрки. Я имею в виду боевые пятёрки.
Никодим лукаво-ласково и как бы исподтишка проговорил:
— Человек этот стоит дорогого...
Хорунжий возразил в неловкости:
— Возраст у меня какой... не любое дело будет по силам.
Дудоладов, взмахнув кистью руки от себя прочь, произнёс, как мог бы произнести монарх, милующий виновного:
— Я знаю, что вы сможете! — Он взялся за спинку стула, словно решив сесть, но не сел. — Люди пожилого вида как раз и нужны. Подъедете на телегах к штабу, наружной охране скажете, что посланы для нужд эвакуации... старики охрану не насторожат. Огонь из револьверов в упор — а тут вступят в дело молодые.
— В штабе будет план эвакуации, там будут знать, кто её обеспечит, — критически отнёсся хорунжий.
Дудоладов встал боком:
— И вы думаете — это не обдумано? — его лицо выразило учтивую досаду, а затем подобрело. — Охране надо будет сказать — возможно, мы поручим это вам — сказать, играя дубинноголового: “Давай выноси москательный товар!” — “Какой товар? Не видишь, куда тебя, старого, несёт?! Тут штаб!” — “Рази? А нам сказывали...” И огонь в упор из револьверов!
У Пахомыча засосало под ложечкой.
— И надо бы легче, да некуда, — сказал тоскливо.
— А у меня мнение, что можно успеть наперёд них пульнуть! — заговорил со страстью Лукахин. — Хоть одного комиссара убью, а там пусть меня... — голос пропал в сдавленно-тугом выдохе ненависти.
— До комиссаров ещё надо будет добраться. Внутри тоже охрана, — напомнил хорунжий.
Дудоладов заметил ему, что достаточно поработал в Орске, который был в том же положении, в каком скоро окажется Оренбург, и попросил “большего внимания” к своему плану. Итак, в штабе, услышав стрельбу, бросятся вызывать подмогу. Но часть, в которую поступит сигнал, не явится, ибо в ней успешно проводится работа. Там много мобилизованных, очень недовольных коммунистами.
— Понятие ор-га-ни-за-ция, — с неумолимой отчётливостью произнёс Дудоладов, — вмещает в себя детали, каждая из которых должна быть серьёзно взвешена. Правила организации требуют, чтобы свой человек был и в самом гнезде врага... Такой человек появился! — он внезапно сел на стул. — Под моим влиянием он стал нашим.
То, как это было сказано, передало хорунжему мысль о женщине, и он невольно глянул на кровать у стены. Хозяин, уловивший взгляд, слегка, со сдержанной приятностью улыбнулся.
— У меня есть все основания для доверия! — сказал с некоторым вызовом, как бы предупреждая нападки на упоминаемую особу. — Я получил доказательства. Человек работает в штабе, но признался мне и в тайном сотрудничестве с ЧК.
“Поди ж ты! шёл сюда и не ожидал весёлого”, — подумал Пахомыч. Определённо не любя сейчас тех, кто воспевает романтику приключений, и тех, кто это читает, поинтересовался:
— Можно спросить — из-за линии фронта кто-то... — чтобы не сказать “вами руководит”, договорил: — помогает вашей деятельности?
Дудоладов произнёс с невозмутимой вескостью:
— Мои сообщения доставляются на стол Александру Ильичу, — назвал он имя, отчество Дутова. — Со мной, через службу разведки, согласует действия Андрей Степанович Бакич.
Генерал-майор Бакич командовал 4-м армейским корпусом белых, который должен был прорвать оборону Оренбурга с севера.
— Это мне доставили буквально недавно... — вскочив, Дудоладов вынул из платяного шкафа плетёный чемоданчик, положил на пол и присел на корточки. — Дополнительно получил... — приподняв крышку, выхватил из-под неё пачку купюр не глядя, как если бы чемоданчик весь был набит деньгами. — Сейчас я выделю вам средства, — обратился заботливо и раскованно к хорунжему, но тот заявил, что начинать с получения денег не желает.
Хозяин согласился — с увещевающей оговоркой:
— Знайте, что для вас предусмотрена сумма! — Заглянув под крышку чемоданчика, извлёк маленький плотный бумажный четырёхугольник и развернул перед собой довольно большое письмо: — Вот последние... полагаю, предупреждать излишне — секретные! — уведомления из штаба командования. Читаю: “Приказом за номером 016 поставлена задача 4-му армейскому корпусу: к 26 апреля ликвидировать группы противника, действующие в районе города Оренбурга, и по овладении городом продолжать наступление на Нижне-Озёрную. В Оренбурге выделить в резерв один полк 2-й стрелковой дивизии...”
Дудоладов, приглашая проникнуться впечатлением от услышанного, перевёл взгляд с одного гостя на другого.
— Для быстрого приведения города в порядок, — стал читать далее, — комендантом Оренбурга назначается поручик Васильчиков...
Лукахин, чья житейская основательность вязала воинственное рвение, проговорил с заминкой:
— Спешат... Поболе бы подумали, как город взять.
Дудоладов, держа указательный палец на письме, сказал со спокойствием человека, скрывающего закономерное нетерпение:
— Всё, что они могли обдумать, они обдумали. Остальное возложено на нас! Приказы, которые кажутся скороспешными, — это знак уверенности, что мы сделаем наше решающее дело. — Он убрал письмо в чемоданчик и шагнул к столу. — Судьба оставляет нам пять-шесть дней до удара... Обезвредив верхушку, мы посеем панику у красных и облегчим нашим рывок к Волге.
— Верхушку-то — это правильно, — тут же оживился Лукахин, — надо дочиста перепластать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Они поднялись на второй этаж, и вдруг Пахомыч заметил: дверь на полутёмную площадку чуть-чуть приотворена, кто-то за ними наблюдает. Впрочем, дверь тут же закрылась.
— Угу, — удовлетворённо кивнул Лукахин, стукнул в неё костяшками пальцев дважды, а после ещё разок.
Вновь щёлкнул замок, и человек, уже знакомый хорунжему, посторонившись, пропустил их в прихожую, за которой оказалась комната с непокрытым столом посредине. Хозяин — он сейчас был без сюртука, в гимнастёрке, перехваченной солдатским ремнём, — глядя пристально-строгими глазами, назвал себя хорунжему:
— Дудоладов Антип Иванович.
Гость представился Маненьковым.
— Да... Маненьков Терентий Пахомович! — произнёс хозяин замедленно и преувеличенно утвердительно, давая понять, что знает об условности имени. — Прошу располагаться.
Гости сели у стола, а хозяину явно не сиделось, он замаячил по комнате. Был он нерослый, поджарый, с бритым лицом и ещё мог считаться молодым человеком. Заметным внутренним усилием заставив себя приостановиться, задал Пахомычу вопрос:
— Вы понимаете, что, вступая в организацию, берёте обязательства?
Тот заявил, что берёт обязательства лишь в том отношении, насколько они отвечают цели разгрома красных. Дудоладов успокаивающе вытянул руку. Выражение у него было важно-любезное, как если бы он услышал ожидаемое и желательное.
— Для полной надёжности исполнения... — подойдя к столу, он через него наклонился к Пахомычу, — нам не хватает ещё одной пятёрки. Я имею в виду боевые пятёрки.
Никодим лукаво-ласково и как бы исподтишка проговорил:
— Человек этот стоит дорогого...
Хорунжий возразил в неловкости:
— Возраст у меня какой... не любое дело будет по силам.
Дудоладов, взмахнув кистью руки от себя прочь, произнёс, как мог бы произнести монарх, милующий виновного:
— Я знаю, что вы сможете! — Он взялся за спинку стула, словно решив сесть, но не сел. — Люди пожилого вида как раз и нужны. Подъедете на телегах к штабу, наружной охране скажете, что посланы для нужд эвакуации... старики охрану не насторожат. Огонь из револьверов в упор — а тут вступят в дело молодые.
— В штабе будет план эвакуации, там будут знать, кто её обеспечит, — критически отнёсся хорунжий.
Дудоладов встал боком:
— И вы думаете — это не обдумано? — его лицо выразило учтивую досаду, а затем подобрело. — Охране надо будет сказать — возможно, мы поручим это вам — сказать, играя дубинноголового: “Давай выноси москательный товар!” — “Какой товар? Не видишь, куда тебя, старого, несёт?! Тут штаб!” — “Рази? А нам сказывали...” И огонь в упор из револьверов!
У Пахомыча засосало под ложечкой.
— И надо бы легче, да некуда, — сказал тоскливо.
— А у меня мнение, что можно успеть наперёд них пульнуть! — заговорил со страстью Лукахин. — Хоть одного комиссара убью, а там пусть меня... — голос пропал в сдавленно-тугом выдохе ненависти.
— До комиссаров ещё надо будет добраться. Внутри тоже охрана, — напомнил хорунжий.
Дудоладов заметил ему, что достаточно поработал в Орске, который был в том же положении, в каком скоро окажется Оренбург, и попросил “большего внимания” к своему плану. Итак, в штабе, услышав стрельбу, бросятся вызывать подмогу. Но часть, в которую поступит сигнал, не явится, ибо в ней успешно проводится работа. Там много мобилизованных, очень недовольных коммунистами.
— Понятие ор-га-ни-за-ция, — с неумолимой отчётливостью произнёс Дудоладов, — вмещает в себя детали, каждая из которых должна быть серьёзно взвешена. Правила организации требуют, чтобы свой человек был и в самом гнезде врага... Такой человек появился! — он внезапно сел на стул. — Под моим влиянием он стал нашим.
То, как это было сказано, передало хорунжему мысль о женщине, и он невольно глянул на кровать у стены. Хозяин, уловивший взгляд, слегка, со сдержанной приятностью улыбнулся.
— У меня есть все основания для доверия! — сказал с некоторым вызовом, как бы предупреждая нападки на упоминаемую особу. — Я получил доказательства. Человек работает в штабе, но признался мне и в тайном сотрудничестве с ЧК.
“Поди ж ты! шёл сюда и не ожидал весёлого”, — подумал Пахомыч. Определённо не любя сейчас тех, кто воспевает романтику приключений, и тех, кто это читает, поинтересовался:
— Можно спросить — из-за линии фронта кто-то... — чтобы не сказать “вами руководит”, договорил: — помогает вашей деятельности?
Дудоладов произнёс с невозмутимой вескостью:
— Мои сообщения доставляются на стол Александру Ильичу, — назвал он имя, отчество Дутова. — Со мной, через службу разведки, согласует действия Андрей Степанович Бакич.
Генерал-майор Бакич командовал 4-м армейским корпусом белых, который должен был прорвать оборону Оренбурга с севера.
— Это мне доставили буквально недавно... — вскочив, Дудоладов вынул из платяного шкафа плетёный чемоданчик, положил на пол и присел на корточки. — Дополнительно получил... — приподняв крышку, выхватил из-под неё пачку купюр не глядя, как если бы чемоданчик весь был набит деньгами. — Сейчас я выделю вам средства, — обратился заботливо и раскованно к хорунжему, но тот заявил, что начинать с получения денег не желает.
Хозяин согласился — с увещевающей оговоркой:
— Знайте, что для вас предусмотрена сумма! — Заглянув под крышку чемоданчика, извлёк маленький плотный бумажный четырёхугольник и развернул перед собой довольно большое письмо: — Вот последние... полагаю, предупреждать излишне — секретные! — уведомления из штаба командования. Читаю: “Приказом за номером 016 поставлена задача 4-му армейскому корпусу: к 26 апреля ликвидировать группы противника, действующие в районе города Оренбурга, и по овладении городом продолжать наступление на Нижне-Озёрную. В Оренбурге выделить в резерв один полк 2-й стрелковой дивизии...”
Дудоладов, приглашая проникнуться впечатлением от услышанного, перевёл взгляд с одного гостя на другого.
— Для быстрого приведения города в порядок, — стал читать далее, — комендантом Оренбурга назначается поручик Васильчиков...
Лукахин, чья житейская основательность вязала воинственное рвение, проговорил с заминкой:
— Спешат... Поболе бы подумали, как город взять.
Дудоладов, держа указательный палец на письме, сказал со спокойствием человека, скрывающего закономерное нетерпение:
— Всё, что они могли обдумать, они обдумали. Остальное возложено на нас! Приказы, которые кажутся скороспешными, — это знак уверенности, что мы сделаем наше решающее дело. — Он убрал письмо в чемоданчик и шагнул к столу. — Судьба оставляет нам пять-шесть дней до удара... Обезвредив верхушку, мы посеем панику у красных и облегчим нашим рывок к Волге.
— Верхушку-то — это правильно, — тут же оживился Лукахин, — надо дочиста перепластать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116