– Просто я не хочу больше быть посредником между Внешними силами и людьми. Не хочу я и лечить людей с помощью магических заклинаний, потому что перестал в них верить. Но я не перестал верить в существование Внешних сил, в зависимость человека от них. Надо, чтобы человек делал так, как угодно им, иначе может быть плохо. Есть установления и обычаи, истоки которых уходят в далекие времена. Мы уже забыли значение обряда, однако совершаем его, чтобы укрепить внутренние силы человека…
– Вы говорите – внутренние силы человека? – переспросил Амундсен.
– Да, – ответил Кагот, – человек изнутри должен быть не менее сильным, чем внешне. Иной раз внутренняя сила бывает нужнее.
Амундсен подумал и согласно кивнул.
– Пожалуй, вы правы, Кагот.
Но по глазам его было видно, что он думает о чем-то своем, и эта мысль была о возможной неудаче, если в этом году береговой лед не отпустит «Мод».
Амундсен достал лист бумаги и набросал план стоянки корабля. Край припая сегодня находился довольно далеко, и движущийся лед в этом районе часто смерзался с неподвижным. Надо подумать, как помочь морскому течению и ветру разломать лед. Для этого можно использовать имеющийся на борту запас взрывчатки. Амундсен провел на плане черту от борта «Мод» дальше, на северо-восток. Если заложить в заранее приготовленные шурфы заряды достаточной силы, то в подходящий момент можно будет попытаться с их помощью создать канал, ведущий к открытой воде.
Возле яранги Амоса собрались все жители становища.
Маленькая байдара уже была освобождена от лахтачьих и моржовых ремней. Чейвынэ держала широкое деревянное блюдо, на котором лежали чуть пожелтевшие ломти оленьего окорока и сала и чудом сохранившийся для этого случая кусок итгильгына. Дары морским богам были дополнены кусочками сахара, шоколада, галетами, табаком и несколькими сигарными окурками, подобранными из пепельниц в кают-компании «Мод».
Чейвынэ передала Каготу блюдо. Оглядевшись, он заметил, что Першин стоит в стороне и наблюдает за действом.
– Почему он не подходит? – спросил Кагот Умкэнеу, обнося всех пищей богов: согласно обычаю угощение должны сначала попробовать люди, а что останется – то богам.
– Он не может, – ответила Умканау, беря галетину и Кусок шоколада.
– Почему?
– Он неверующий.
– Ну и что? – пожал плечами Кагот.
– Он большевик, – сказала Умканау. – Большевики считают все эти обряды дурманом. Он говорит, что вообще с этим надо бороться. – И добавила: – Вот когда я стану большевиком, то тоже буду против шаманства и старых обычаев.
– А когда ты собираешься стать большевиком?
Умканау откусила кусочек шоколада и от удовольствия зарумянилась.
– Может быть, сегодня ночью я стану женой большевика, а как дальше будет – посмотрим…
– А почему именно сегодня?
– Потому что завтра-самый главный праздник работающих людей.
– А мы этого не знали! – с оттенком упрека сказал Кагот.
– Да я сама недавно узнала, – призналась Умканау. – Алексей мне сказал об этом, когда обещал жениться в этот день.
Одарив всех пищей богов, Кагот занял место впереди процессии. Байдару осторожно сняли с подставки и взяли на плечи.
– Иди помогай! – позвала Умканау учителя.
Першин подставил плечо рядом с Гаймисином, который, не, смотря на слепоту, изо всех сил старался быть полезным. На его лице застыло блаженно-радостное выражение оттого, что приближается время настоящей, деятельной жизни, время большого света, таяния снегов, птичьих голосов, моржового рева под скалистым берегом.
Весна уже наложила свой отпечаток на всю жизнь крохотного становища. Не было такого дня, чтобы мимо не проезжали упряжики, которые торопились домой, потому что приближалось время, когда талая вода отрежет все нартовые пути. Каждому пережившему Темное время года не терпелось насладиться светом и теплом.
Вот и сейчас под теплыми лучами солнца все обнажили головы, никто не надел ни малахая, ни капюшона.
Ребятишки побежали вместе с собаками впереди процессии и остановились под высоким берегом на предназначенном для байдары месте. Еще вчера Амос широкой китовой костью, насаженной на рукоять, вырыл в плотном, слежавшемся снегу яму, предназначенную для кожаного суденышка.
Медленно опустили байдару в яму и остановились. Кагот прошел чуть вперед, к невидимой, скрытой снегом границе между Морем и берегом, и тихо начал:
Великий свет, пришедший с солнцем,
Все разбудил, все озарил вокруг…
Забыты тьма, холодный звездный свет
И стужа, доходящая до мозга.
Сегодня мы приносим жертву вам,
Морские боги, кормящие нас,
И молим вас послать удачу,
Обилием добычи порадовать людей!
В долгу мы не останемся у вас,
И долю вашу мы всегда подарим,
Обычаи исполним до конца,
Чтоб радовать сердца морских богов.
Пусть лед скорей уйдет от берегов,
Пусть птичьим криком полнится земля,
Земля, которая населена людьми,
Чтящими и помнящими вас…
С последними словами Кагот широкий жестом бросил на морской лед остатки жертвенного угощения. Собаки кинулись подбирать пищу богов, и вскоре на снегу остались лишь толстые окурки сигар.
Байдару принялись обкладывать снегом. Как раз к тому сроку, когда ледовый припай покроется трещинами, высохшая за зиму моржовая кожа пропитается влагой, и лодка будет готова к плаванию.
На обратном пути Кагот оказался рядом с Каляной. Поравнявшись с мужчиной, она тихо сказала:
– Скучаю я по девочке. Как она там живет, среди тангитанов?
– Привыкла, – с затаенной гордостью ответил Кагот.
– А мне, наверное, так и не доведется услышать крик рожденного мною ребенка, так и останусь я одна! – с тоской произнесла женщина.
Кагот не нашелся что ответить. Видно было, что Каляна страдает. Маленькая надежда, возникшая с приездом учителя, угасла навсегда.
– Слышал я, скоро здесь, на этом берегу, много людей будет, – осторожно сказал Кагот. – Культбазу будут строить.
– Учитель Алексей так говорит, – ответила Каляна. – Все только на это и надеются, даже слепой Гаймисин ждет чуда.
– А вдруг такое случится, что и ты дождешься своего чуда?
Каляна остановилась и пристально посмотрела на Кагота.
– А что говорят твои числа?
– Пока молчат, – серьезным тоном ответил Кагот. – Ни я чую, что нахожусь на верном следу.
– Я всегда знала, что ты необыкновенный человек! – произнесла Каляна, и в ее голосе Кагот уловил новое чувство по отношению к себе – глубокое уважение.
Амос позвал всех в свою ярангу, где выставил обильное угощение – остатки оленьего окорока, уже сильно высохшего и почти потерявшего вкус, свежую нерпятину и прошлогодний копальхен, пронизанный синеватыми прожилками, приятно и остро щекочущими язык. Когда дошли до чаепития, Першин сказал Каготу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Вы говорите – внутренние силы человека? – переспросил Амундсен.
– Да, – ответил Кагот, – человек изнутри должен быть не менее сильным, чем внешне. Иной раз внутренняя сила бывает нужнее.
Амундсен подумал и согласно кивнул.
– Пожалуй, вы правы, Кагот.
Но по глазам его было видно, что он думает о чем-то своем, и эта мысль была о возможной неудаче, если в этом году береговой лед не отпустит «Мод».
Амундсен достал лист бумаги и набросал план стоянки корабля. Край припая сегодня находился довольно далеко, и движущийся лед в этом районе часто смерзался с неподвижным. Надо подумать, как помочь морскому течению и ветру разломать лед. Для этого можно использовать имеющийся на борту запас взрывчатки. Амундсен провел на плане черту от борта «Мод» дальше, на северо-восток. Если заложить в заранее приготовленные шурфы заряды достаточной силы, то в подходящий момент можно будет попытаться с их помощью создать канал, ведущий к открытой воде.
Возле яранги Амоса собрались все жители становища.
Маленькая байдара уже была освобождена от лахтачьих и моржовых ремней. Чейвынэ держала широкое деревянное блюдо, на котором лежали чуть пожелтевшие ломти оленьего окорока и сала и чудом сохранившийся для этого случая кусок итгильгына. Дары морским богам были дополнены кусочками сахара, шоколада, галетами, табаком и несколькими сигарными окурками, подобранными из пепельниц в кают-компании «Мод».
Чейвынэ передала Каготу блюдо. Оглядевшись, он заметил, что Першин стоит в стороне и наблюдает за действом.
– Почему он не подходит? – спросил Кагот Умкэнеу, обнося всех пищей богов: согласно обычаю угощение должны сначала попробовать люди, а что останется – то богам.
– Он не может, – ответила Умканау, беря галетину и Кусок шоколада.
– Почему?
– Он неверующий.
– Ну и что? – пожал плечами Кагот.
– Он большевик, – сказала Умканау. – Большевики считают все эти обряды дурманом. Он говорит, что вообще с этим надо бороться. – И добавила: – Вот когда я стану большевиком, то тоже буду против шаманства и старых обычаев.
– А когда ты собираешься стать большевиком?
Умканау откусила кусочек шоколада и от удовольствия зарумянилась.
– Может быть, сегодня ночью я стану женой большевика, а как дальше будет – посмотрим…
– А почему именно сегодня?
– Потому что завтра-самый главный праздник работающих людей.
– А мы этого не знали! – с оттенком упрека сказал Кагот.
– Да я сама недавно узнала, – призналась Умканау. – Алексей мне сказал об этом, когда обещал жениться в этот день.
Одарив всех пищей богов, Кагот занял место впереди процессии. Байдару осторожно сняли с подставки и взяли на плечи.
– Иди помогай! – позвала Умканау учителя.
Першин подставил плечо рядом с Гаймисином, который, не, смотря на слепоту, изо всех сил старался быть полезным. На его лице застыло блаженно-радостное выражение оттого, что приближается время настоящей, деятельной жизни, время большого света, таяния снегов, птичьих голосов, моржового рева под скалистым берегом.
Весна уже наложила свой отпечаток на всю жизнь крохотного становища. Не было такого дня, чтобы мимо не проезжали упряжики, которые торопились домой, потому что приближалось время, когда талая вода отрежет все нартовые пути. Каждому пережившему Темное время года не терпелось насладиться светом и теплом.
Вот и сейчас под теплыми лучами солнца все обнажили головы, никто не надел ни малахая, ни капюшона.
Ребятишки побежали вместе с собаками впереди процессии и остановились под высоким берегом на предназначенном для байдары месте. Еще вчера Амос широкой китовой костью, насаженной на рукоять, вырыл в плотном, слежавшемся снегу яму, предназначенную для кожаного суденышка.
Медленно опустили байдару в яму и остановились. Кагот прошел чуть вперед, к невидимой, скрытой снегом границе между Морем и берегом, и тихо начал:
Великий свет, пришедший с солнцем,
Все разбудил, все озарил вокруг…
Забыты тьма, холодный звездный свет
И стужа, доходящая до мозга.
Сегодня мы приносим жертву вам,
Морские боги, кормящие нас,
И молим вас послать удачу,
Обилием добычи порадовать людей!
В долгу мы не останемся у вас,
И долю вашу мы всегда подарим,
Обычаи исполним до конца,
Чтоб радовать сердца морских богов.
Пусть лед скорей уйдет от берегов,
Пусть птичьим криком полнится земля,
Земля, которая населена людьми,
Чтящими и помнящими вас…
С последними словами Кагот широкий жестом бросил на морской лед остатки жертвенного угощения. Собаки кинулись подбирать пищу богов, и вскоре на снегу остались лишь толстые окурки сигар.
Байдару принялись обкладывать снегом. Как раз к тому сроку, когда ледовый припай покроется трещинами, высохшая за зиму моржовая кожа пропитается влагой, и лодка будет готова к плаванию.
На обратном пути Кагот оказался рядом с Каляной. Поравнявшись с мужчиной, она тихо сказала:
– Скучаю я по девочке. Как она там живет, среди тангитанов?
– Привыкла, – с затаенной гордостью ответил Кагот.
– А мне, наверное, так и не доведется услышать крик рожденного мною ребенка, так и останусь я одна! – с тоской произнесла женщина.
Кагот не нашелся что ответить. Видно было, что Каляна страдает. Маленькая надежда, возникшая с приездом учителя, угасла навсегда.
– Слышал я, скоро здесь, на этом берегу, много людей будет, – осторожно сказал Кагот. – Культбазу будут строить.
– Учитель Алексей так говорит, – ответила Каляна. – Все только на это и надеются, даже слепой Гаймисин ждет чуда.
– А вдруг такое случится, что и ты дождешься своего чуда?
Каляна остановилась и пристально посмотрела на Кагота.
– А что говорят твои числа?
– Пока молчат, – серьезным тоном ответил Кагот. – Ни я чую, что нахожусь на верном следу.
– Я всегда знала, что ты необыкновенный человек! – произнесла Каляна, и в ее голосе Кагот уловил новое чувство по отношению к себе – глубокое уважение.
Амос позвал всех в свою ярангу, где выставил обильное угощение – остатки оленьего окорока, уже сильно высохшего и почти потерявшего вкус, свежую нерпятину и прошлогодний копальхен, пронизанный синеватыми прожилками, приятно и остро щекочущими язык. Когда дошли до чаепития, Першин сказал Каготу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75