Гаймисин в молодости имел несколько десятков оленей. Но оленья болезнь, копытка, обрушившаяся на Чаунскую тундру, унесла все его богатство. В надежде снова завести хотя бы небольшое стадо Гаймисин батрачил у богатого оленного хозяина Трочгына. Но вскоре заболел, потерял зрение и в конце концов перебрался к дальнему родичу Амтыну, уже много лет назад переселившемуся из тундры на побережье.
– Долго терпели рабочие России, верили Солнечному владыке и даже искали у него заступничества. Пошли к нему большой толпой, чтобы пожаловаться на богачей. Но Солнечный владыка выставил перед своей ярангой военных людей, вооруженных ружьями, и велел стрелять в безоружных детей, женщин, стариков.
– Совсем с ума сошел! – воскликнул Гаймисин.
Слепой сам умел хорошо рассказывать разные истории, сказки, предания и легенды. Особенно сильно он воодушевлялся, когда слушатели выражали вслух свое отношение к рассказу. И теперь своими замечаниями он как бы побуждал Першина к красноречию и вдохновению.
– И тогда появился в России человек великой мудрости и силы по имени Ленин, – продолжал Першин, в самом деле ободренный знаками внимания. – Ленин собрал рабочих и открыл им глаза на их бедственное положение…
– Какомэй! – воскликнул Гаймисин. – А не откроет ли он и мне глаза?
Першин остановился и спросил Кагота':
– О чем толкует Гаймисин?
– Он говорит: может, Ленин и ему, слепому, откроет глаза?
Першин ответил серьезно:
– Ленин открыл глаза не в том смысле… Он разъяснил людям, что только они сами помогут себе, потому что, как поется в песне угнетенных людей, никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и ни герой…
– Герои помогали бедным, – заметил Гаймисин. – В наших сказках так было…
– Но ведь я рассказываю не сказку, – возразил Першин.
– В хорошей сказке, – назидательно произнес Гаймисин, – всегда правда.
– То, что случилось в России, это тоже правда! – горячо сказал Першин.
– Это хорошо, – кивнул Гаймисин. – Рассказывай дальше.
Лицо слепого было удивительно изменчивым, подвижным. На нем отражались все его переживания, мысли. Гаймисин в соответствии с содержанием слов Першина то хмурился, то одобрительно улыбался, то открывал, то закрывал рот. По сравнению с выразительным лицом слепого лица зрячих казались неподвижными масками.
– Советская власть пришла на далекую чукотскую землю, – продолжал Першин. – Теперь и здесь бедные люди взяли власть в свои руки…
– А мы и не знали, что уже у власти находимся! – весело заметил Гаймисин.
– Вы начинаете новую жизнь! Прежде всего вы должны объединиться, чтобы повести борьбу против богатых людей и против шаманов…
Кагот вдруг перестал переводить. Першин сначала не заметил потом сам остановился и спросил:
– Что с вами?
– Я шаман, – ответил Кагот.
– Кто? – не понял Першин.
– Шаман я, – спокойно повторил Кагот.
Першин в изумлении уставился на него. В его представлении человек, наделенный способностью общения с духами, должен был и по внешности отличаться от обыкновенных людей. А этот ничем особенным не выделялся из среды таких же чукчей, каких Першин встречал на своем долгом пути из Ново-Мариинска до Чаунской губы. Правда, по дороге, в Уэлене, Энурмине и других больших селениях, ему иногда указывали на того или другого человека, добавляя шепотом: «Это шаман…» Но те люди были в основном стариками, проходили они вдали и не общались с большевиками. А этот… Не только сидел совсем рядышком, жил в одной яранге, но и переводил политическое выступление большевистского комиссара!
– Какой же вы шаман? – попробовал усомниться Першин,
– Я был возведен моим предшественником Амосом, – торжественно, но ровным голосом объявил Кагот. – С тех пор и почитаюсь шаманом, или энэныльыном по-нашему.
– Амосом? – не понял Першин.
– Другим Амосом, – пояснил Кагот. – Умершим. Теперь это имя носит здешний Амос, который был Амтыном.
– Да-а, – пробормотал Першин, – запутаешься тут у вас.
– А мы этого и хотели, – с улыбкой сказал Кагот, – запутать злые силы, чтобы они отступились от него. – Кагот показал на Амоса.
– О чем вы толкуете? – громко спросил Гаймисин, и на его лице тотчас отразилась тревога, смешанная с любопытством. Обычно гладкая кожа на его высоком лбу собралась в складки.
– Вот пытаюсь объяснить русскому о перевоплощении Амтына в Амоса, – ответил Кагот.
– А-а, – кивнул слепой, – расскажи ему, а то, быть может, это ему неведомо.
Кагот подробно рассказал Першину о несчастном случае на тонком льду, о том, как он врачевал Амтына и дал ему то имя, которое носил давно ушедший в окрестности Полярной звезды шаман Амос. Силы, которые, быть может, еще не отказались от посягательства на жизнь Амтына, теперь в неведении, куда он делся.
Першин слушал Кагота и дивился, как это человек, по внешнему виду совершенно здравомыслящий, спокойным и уверенным голосом несет черт знает какую чепуху.
– И вы верите во все это? – с улыбкой спросил Першин.
– Если бы не верили, не делали бы так, – спокойно ответил Кагот – Если бы не верили, с нами давно бы не было Амоса и дети его осиротели бы, а жена осталась вдовой,' как Каляна. Я рад, что предотвратил несчастье в этом маленьком становище, где у людей и так мало радостей.
– Это верно, – грустно согласился Першин.
Только теперь он вдруг с особой отчетливостью понял, сколь многое разделяет его и этих людей, так наивно и горячо верящих в чудеса, в неведомые и непонятные силы. Он словно бы очутился среди людей, идущих к пропасти, и ему захотелось крикнуть им: «Остановитесь, люди! Послушайте меня! Вы не туда идете!» Вместо этого Першин сказал:
– На сегодня разговоров хватит.
Он умолк. К этому времени в котле уже сварилось свежее мясо, и все приступили к трапезе. Першина посадили на почетное место, на бревно-изголовье, рядом с хозяевами. Насытившись нерпятиной, принялись за чаепитие, благо заварки, полученной с корабля Амундсена, было достаточно. Каляна выложила на столик остатки норвежских подарков, прибавив к ним несколько черных сухарей.
Першин взял один из них и, вложив в руку Гаймисина, сказал?
– Вот сушеный русский хлеб.
Гаймисин понюхал сухарь и обрадованно воскликнул:
– Я его узнал по запаху! Когда я был совсем молодым, быстро бегал и хорошо видел, в наше стойбище приехал русский служитель ихнего бога – поп. Уговаривал нас принять русскую веру, сулил всяческие радости после смерти для тех, кто согласится, а кто останется в своей вере, тем грозил большой карой… Вот тогда и довелось мне попробовать русского хлеба и русской водки…
Слепой неожиданно крепкими белыми зубами откусил сухарь, подержал во рту и от удовольствия зажмурился.
– Как вкусно! – проговорил он с выражением величайшего наслаждения на своем изменчивом лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75