по существу, ему тоже нет места в Вальхалле, и вновь и вновь повторяются судьбы эпических мужей и жен, Хельги и Сигрун:
Чудится мне
или настал
света конец?
Мертвые скачут!
что же вы шпорите
ваших коней
разве дано вам
домой воротиться?
Нет, не почудилось
все что ты видишь
и не настал
света конец
Хотя мы и шпорим
наших коней
но не дано нам
домой воротиться
Сперва поцелую
конунга мертвого
а ты сними
доспех окровавленный
иней покрыл
волосы Хельги
смерти роса
на теле у конунга
руки как лед
у зятя Хёгни
как мне, конунг
тебя исцелить?
Ехать пора мне
по алой дороге
на бледном коне
по воздушной тропе
...Говорят, что Хельги и Сигрун родились вновь. Он звался тогда Хельги Хаддингьяскати, а она – Кара, дочь Хальвдана, как об этом рассказывается в Песни о Каре.
[Вторая песнь о Хельги. убийце Хундинга. 40, 41, 44, 49]
Возрождение совершается прежде всего в потомках героев. В «скандинавском цикле» эпических преданий получили оформление королевские генеалогии Инглингов, Ильвингов, Вёльсунгов, Скьёльдунгов, Скильвингов, Аудлингов. «Песнь о Хюндле», одна из наиболее поздних в «Эдде», – образец такой родословной, уравнивающей h?l?borit с hersborit– «рожденного от хольдов» и «рожденного от херсиров» – как ??lingar – «благородного», восходящего к древним героям [52, с. 55-73]. Связывая эпическое время с реальным, эти родословные стали одной из начальных форм новой сферы духовной культуры – скальдической поэзии.
Стихотворство скальдов (sk?ldskapr – «скальдство», «скальдика»), вне всякого сомнения, наиболее характерное и значимое явление духовной жизни Скандинавии эпохи викингов. Показателем места, значения, масштаба его может быть прежде всего тот объем наших знаний о скальдике, который существует, несмотря на дистанцию в тысячу лет. Готландских стел сохранилось 300, но и скальдов поименно известно свыше 300 [212, с. 40]. Только в «Хеймскрингле» содержится свыше 600 вис, из них две трети относится к XI в. (до 1066 г., времени гибели Харальда Сурового, одного из последних скальдов [50, с. 130-131]. Общий объем поэтической продукции скальдов, несомненно, исчислялся многими тысячами вис.
Скальдическая поэзия строго локализована во времени: неизвестны скальды, творившие до эпохи викингов. Браги Боддасон, первый скальд, названный по имени, был современником свейского конунга Бьёрна (который в 830 г. принимал Ансгара в Бирке). По преданию, Браги была создана первая скальдическая dr?pa – «хвалебная песнь», которая спасла ему жизнь, умилостивив разгневанного конунга («выкуп головы»). Браги в качестве «первоскальда» был обожествлен и включен в число асов [214, с. 131-132]. Эти предания фиксируют скальдику как сложившееся явление не ранее рубежа VIII-IX вв. Хвалебные песни III-VIII вв., если и слагались, то и по форме, и по способу исполнения, видимо, отличались от скальдических. После 1066 г. скальдическое искусство сохранялось только в Исландии. Таким образом, его формирование и расцвет ограничены началом IX – серединой XI в., т.е. строго рамками эпохи викингов [208, с. 92].
Видимо, начальные формы скальдики служили своего рода «мостиком» между эпосом и современностью, способом актуализации эпических идеалов. Они возникли в виде мифо-эпических родословных (та же форма, что и позднейшие «перечни предков», langfe?gatal, в «сагах о древних временах», а затем в исландских «родовых сагах»). Наиболее известная и наиболее ранняя такая родословная – Ynglingatal – «Перечень Инглингов» скальда Тьодольва из Хвини, жившего в середине IX в.; этот жанр культивировался и позднее (H?leygjatal Эйвинда Губителя Скальдов, ок. 975 г.).
Уже в этой форме обозначилось качественное различие скальдики и предшествующих жанров: мифо-эпические образы здесь служат лишь критерием or dromr, способом увековечить Славу объекта восхваления, а следовательно, закрепить в сознании современников и потомков благостный, позитивный характер его Судьбы (точно так же, как раздача материальных благ – золота, оружия, дорогих одежд, обмен престижными дарами, были способом реализации этой Судьбы [49, с. 195-216]). Цель скальдической генеалогии – восхваление перед окружающей аудиторией ее современника, который и был главным действующим лицом в конкретной, актуальной ситуации. Для Тьодольва это был конунг Рёгнвальд Достославный, деливший с Хальвданом Черным власть над Вестфольдом. Отрывок «Перечня Инглингов», посвященный непосредственно Рёгнвальду, не сохранился, но скорее всего, именно потому, что отделившись рт генеалогии, он стал жить самостоятельной жизнью в качестве хвалебной песни.
Следующий по времени возникновения скальдический жанр стал выражением синкретической связи между социумом, его материальной средой и духовным миром. Генеалогии были, по существу, лишь систематизированным (хотя и актуализированным в конечном звене) пересказом эпоса, уже существовавшего и известного слушателям (для которых, видимо, эстетическое значение имело лишь искусство скальда соединить в целое и «замкнуть» на личность прославляемого – тут же присутствующего и влияющего на дальнейшую судьбу скальда – известные эпические сюжеты). Новой ступенью искусства скальдики стала форма, представлявшая собою творческий акт, производный от обмена дарами, непосредственного перехода из рук в руки материальных ценностей, воплощающих личную судьбу дарителя и требующих взаимности от одариваемого. Это – так называемая «щитовая драпа», хвалебная песнь, посвященная не непосредственно объекту восхваления, а его атрибуту, подарку: дареный щит, богатое престижное оружие (ср. вендельские щиты с орнаментальными золочеными накладками в зверином стиле), требовал реакции в виде стихотворного восхваления – описания дара.
– Ничтожнейший из людей! Он думает, что я просижу над щитом всю ночь и буду сочинять в честь него песнь! Дайте мне коня! Я догоню и убью его!..
...Тогда Эгиль сложил все же хвалебную песнь, и она начинается так
Восхвалить хочу я
щит – подарок добрый
Славу коня морского
щедрый воин в дом мой
Слово прислал привета
В песнях я искусен
пусть услышит каждый
песню что сложил я
[Сага об Эгиле, 78]
«Щитовая драпа» – прежде всего изложение мифа (изображенного на щите):
Ведьмин враг десницей
взял тяжелый молот
как узрил он рыбу
страны все обсевшу
Смотрит злобно мерзкий
ремень путей ладейных
на того кто волоту
вежу плеч изувечил
[Браги Старый, Драпа о Рагнаре, 1-2]
В иносказательной, но совершенно прозрачной для восприятия, воспитанного на скандинавской мифологии, манере скальд описывает изображение «рыбной ловли Тора», поймавшего на крючок Мирового Змея Ермундганда: тот заглядывает в лодку, одолженную Тору великаном Хюмиром; скоро йотун и ас поссорятся, и Хюмир получит от Тора страшенный удар кулачищем по голове [Младшая Эдда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Чудится мне
или настал
света конец?
Мертвые скачут!
что же вы шпорите
ваших коней
разве дано вам
домой воротиться?
Нет, не почудилось
все что ты видишь
и не настал
света конец
Хотя мы и шпорим
наших коней
но не дано нам
домой воротиться
Сперва поцелую
конунга мертвого
а ты сними
доспех окровавленный
иней покрыл
волосы Хельги
смерти роса
на теле у конунга
руки как лед
у зятя Хёгни
как мне, конунг
тебя исцелить?
Ехать пора мне
по алой дороге
на бледном коне
по воздушной тропе
...Говорят, что Хельги и Сигрун родились вновь. Он звался тогда Хельги Хаддингьяскати, а она – Кара, дочь Хальвдана, как об этом рассказывается в Песни о Каре.
[Вторая песнь о Хельги. убийце Хундинга. 40, 41, 44, 49]
Возрождение совершается прежде всего в потомках героев. В «скандинавском цикле» эпических преданий получили оформление королевские генеалогии Инглингов, Ильвингов, Вёльсунгов, Скьёльдунгов, Скильвингов, Аудлингов. «Песнь о Хюндле», одна из наиболее поздних в «Эдде», – образец такой родословной, уравнивающей h?l?borit с hersborit– «рожденного от хольдов» и «рожденного от херсиров» – как ??lingar – «благородного», восходящего к древним героям [52, с. 55-73]. Связывая эпическое время с реальным, эти родословные стали одной из начальных форм новой сферы духовной культуры – скальдической поэзии.
Стихотворство скальдов (sk?ldskapr – «скальдство», «скальдика»), вне всякого сомнения, наиболее характерное и значимое явление духовной жизни Скандинавии эпохи викингов. Показателем места, значения, масштаба его может быть прежде всего тот объем наших знаний о скальдике, который существует, несмотря на дистанцию в тысячу лет. Готландских стел сохранилось 300, но и скальдов поименно известно свыше 300 [212, с. 40]. Только в «Хеймскрингле» содержится свыше 600 вис, из них две трети относится к XI в. (до 1066 г., времени гибели Харальда Сурового, одного из последних скальдов [50, с. 130-131]. Общий объем поэтической продукции скальдов, несомненно, исчислялся многими тысячами вис.
Скальдическая поэзия строго локализована во времени: неизвестны скальды, творившие до эпохи викингов. Браги Боддасон, первый скальд, названный по имени, был современником свейского конунга Бьёрна (который в 830 г. принимал Ансгара в Бирке). По преданию, Браги была создана первая скальдическая dr?pa – «хвалебная песнь», которая спасла ему жизнь, умилостивив разгневанного конунга («выкуп головы»). Браги в качестве «первоскальда» был обожествлен и включен в число асов [214, с. 131-132]. Эти предания фиксируют скальдику как сложившееся явление не ранее рубежа VIII-IX вв. Хвалебные песни III-VIII вв., если и слагались, то и по форме, и по способу исполнения, видимо, отличались от скальдических. После 1066 г. скальдическое искусство сохранялось только в Исландии. Таким образом, его формирование и расцвет ограничены началом IX – серединой XI в., т.е. строго рамками эпохи викингов [208, с. 92].
Видимо, начальные формы скальдики служили своего рода «мостиком» между эпосом и современностью, способом актуализации эпических идеалов. Они возникли в виде мифо-эпических родословных (та же форма, что и позднейшие «перечни предков», langfe?gatal, в «сагах о древних временах», а затем в исландских «родовых сагах»). Наиболее известная и наиболее ранняя такая родословная – Ynglingatal – «Перечень Инглингов» скальда Тьодольва из Хвини, жившего в середине IX в.; этот жанр культивировался и позднее (H?leygjatal Эйвинда Губителя Скальдов, ок. 975 г.).
Уже в этой форме обозначилось качественное различие скальдики и предшествующих жанров: мифо-эпические образы здесь служат лишь критерием or dromr, способом увековечить Славу объекта восхваления, а следовательно, закрепить в сознании современников и потомков благостный, позитивный характер его Судьбы (точно так же, как раздача материальных благ – золота, оружия, дорогих одежд, обмен престижными дарами, были способом реализации этой Судьбы [49, с. 195-216]). Цель скальдической генеалогии – восхваление перед окружающей аудиторией ее современника, который и был главным действующим лицом в конкретной, актуальной ситуации. Для Тьодольва это был конунг Рёгнвальд Достославный, деливший с Хальвданом Черным власть над Вестфольдом. Отрывок «Перечня Инглингов», посвященный непосредственно Рёгнвальду, не сохранился, но скорее всего, именно потому, что отделившись рт генеалогии, он стал жить самостоятельной жизнью в качестве хвалебной песни.
Следующий по времени возникновения скальдический жанр стал выражением синкретической связи между социумом, его материальной средой и духовным миром. Генеалогии были, по существу, лишь систематизированным (хотя и актуализированным в конечном звене) пересказом эпоса, уже существовавшего и известного слушателям (для которых, видимо, эстетическое значение имело лишь искусство скальда соединить в целое и «замкнуть» на личность прославляемого – тут же присутствующего и влияющего на дальнейшую судьбу скальда – известные эпические сюжеты). Новой ступенью искусства скальдики стала форма, представлявшая собою творческий акт, производный от обмена дарами, непосредственного перехода из рук в руки материальных ценностей, воплощающих личную судьбу дарителя и требующих взаимности от одариваемого. Это – так называемая «щитовая драпа», хвалебная песнь, посвященная не непосредственно объекту восхваления, а его атрибуту, подарку: дареный щит, богатое престижное оружие (ср. вендельские щиты с орнаментальными золочеными накладками в зверином стиле), требовал реакции в виде стихотворного восхваления – описания дара.
– Ничтожнейший из людей! Он думает, что я просижу над щитом всю ночь и буду сочинять в честь него песнь! Дайте мне коня! Я догоню и убью его!..
...Тогда Эгиль сложил все же хвалебную песнь, и она начинается так
Восхвалить хочу я
щит – подарок добрый
Славу коня морского
щедрый воин в дом мой
Слово прислал привета
В песнях я искусен
пусть услышит каждый
песню что сложил я
[Сага об Эгиле, 78]
«Щитовая драпа» – прежде всего изложение мифа (изображенного на щите):
Ведьмин враг десницей
взял тяжелый молот
как узрил он рыбу
страны все обсевшу
Смотрит злобно мерзкий
ремень путей ладейных
на того кто волоту
вежу плеч изувечил
[Браги Старый, Драпа о Рагнаре, 1-2]
В иносказательной, но совершенно прозрачной для восприятия, воспитанного на скандинавской мифологии, манере скальд описывает изображение «рыбной ловли Тора», поймавшего на крючок Мирового Змея Ермундганда: тот заглядывает в лодку, одолженную Тору великаном Хюмиром; скоро йотун и ас поссорятся, и Хюмир получит от Тора страшенный удар кулачищем по голове [Младшая Эдда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87