Снарядив дружину, Торольв отправляется «в викинг», и после грабежей в Дании и Прибалтике начинает опустошать норвежские побережья, грабит поместья конунга и его «мужей», – т.е. вернувшись к привычным средствам, вступает в последнюю фазу борьбы.
Викинги вроде Торольва, опустошающие скандинавские побережья и острова – типичное для эпохи явление. Но в «саге о Торольве» важна развернутая политическая мотивировка этой направленности «викинга», как формы борьбы с укрепляющейся королевской властью; викинги как социальная сила здесь солидаризируются с бондами, ропщущими на «отнятие одаля». Торольв естественным образом оказывается во главе своего рода «демократической оппозиции». Глубокая тайна, которой был окружен рейд королевской дружины, позволила напасть на Торольва врасплох и покончить с ним. А возвращаясь, дружинники конунга «увидели множество гребных судов во всех проливах между островами. На этих судах люди шли к Торольву на помощь... Здесь собралось множество вооруженных людей». Некоторые из них продолжили борьбу с «королевскими мужами» и затем покинули страну. Так поступили и родичи Торольва.
Двойственность, точнее, многоплановость роли викингов в развитии социальных процессов выступает вполне отчетливо. «Социальная отчужденность» от племенной системы оборачивается высокой социальной мобильностью; собственно «викинг» – состояние временное, переходное (как и внутри «викинга» – временная, ограниченная и обычно вынужденная его форма – торговля). Ценностная направленность – обретение нового социального качества: феодала, королевского дружинника, купца, так или иначе принадлежащего к иной, новой, средневековой общественной структуре. Викинги – ее потенциальный «надстроечный элемент», при этом во многом избыточный.
Новая структура ограничена, возможности ее невелики. Для многих «викинг» в силу этого становится пожизненным занятием, профессией. Несмотря на ее славу и привлекательность (впрочем, судя по сагам и руническим надписям, общественное отношение к викингам было более чем сдержанным; всевозможные хвалебные эпитеты в их адрес принадлежат скальдической поэзии, развивавшейся прежде всего в собственно дружинно-викингской среде), профессия эта оставалась непостоянной, рискованной. Отсюда – разнообразные формы активности викингов, все они суть социальный эксперимент, попытки реализации новых социальных качеств.
Эти новые социальные качества появились как естественное следствие высвобождения и организации значительных социальных сил. Высвобождение, точнее, переключение «социально избыточного» элемента в новые, ранее незадействованные каналы деятельности произошло на рубеже VIII-IX вв.; организация в существенных чертах складывается уже в середине IX столетия. И то обстоятельство, что с этого времени в деятельности викингов на первый план выступает переселение (860-е годы – в Англии, 890-е – во Франции, Исландии, позднее – далее, за Атлантикой), раскрывает социальную базу движения. Основным, заинтересованным в нем общественным слоем были свободные общинники, бонды. Появление же в среде викингов «предфеодального элемента» – результат развития сложившейся, особой социальной структуры, дружин викингов с их устойчивой внутренней организацией и разнообразными функциями; эволюция этой структуры происходит постепенно, возможности ее реализуются не всегда, не сразу, и далеко не полностью.
Массовый характер движения, его связь с широким общественным слоем бондов, дифференциация в ходе экспансии викингов различных новых социальных функций, активно воздействующих на революционное преобразование «варварской» племенной структуры в феодальную, государственную, – все это позволяет определить «движение викингов IX-XI вв.» как социальное движение, охватившее значительные, в том числе ведущие, общественные слои Скандинавии и так или иначе связанное с кардинальными, революционными общественными изменениями.
Внутренняя организация этого движения, куда вошли представители разных социальных сил, слоев и групп, восстанавливается по отрывочным и разрозненным данным. Устойчивой реальностью дружины викингов, несомненно, стали только после 793 г. Лишь с этого времени можно допустить существование в качестве особого социального института «морских князей», saekonungr (Снорри относил их появление к глубокой древности). Титул этот, объединявший тех, у кого er r??u li?i ok attu engi l?nd – «было много дружины, и совсем никакой земли» [Ynglinga saga, 30], фиксировал высший разряд дружинных предводителей, «вождей», foringi, gramr, как они назывались в скальдических песнях и рунических надписях [140, с. 196]. Следовавшие за ними воины обозначались термином li? – «люди, дружина, войско» [47, с. 130, 171, 174]; реже применялось собирательное имя fj?lmenni – «бойцы, дружина, дружинники» [?l?fs saga ins helga, 22]. Оба термина – достаточно неустойчивые (примерно как древнерусская «рать»), применялись и к другим воинским объединениям, от народного ополчения до королевских отрядов; за дружинами викингов они закрепляются, скорее, в силу отсутствия нового специализированного термина, такого, как lei?angr или hir?. Правда, в рунических надписях XI в. появляется термин tingali?, от tinga – «наниматься на службу», который на Западе и Востоке Европы обозначает генетически восходящие к викингам наемные Дружины на иноземной службе [140, с. 196]; но это – лишь финал жизни викингских объединений, понятие (как и vaeringr для обозначения отдельного участника такого отряда), возникшее на поздних этапах эпохи викингов [189, с. 139, 248].
Вероятно, ближе к самосознанию дружинников IX-XI вв. часто употреблявшееся в скальдической поэзии название h?l?r, h?l?r, haul?r в его изначальном значении «воитель, герой, воин» (ср. нем. Held) – оно акцентировало военный аспект деятельности полноправного свободного человека. После упадка движения викингов, превращения военной службы либо в государственную повинность бондов, либо – в служебную обязанность королевских вассалов термин «хольд» закрепляется именно за полноправными, «могучими бондами», а в XIII в. по мере врастания вотчинников-одальманов в состав феодального господствующего класса вытесняется новым, осознававшимся, по-видимому, как эквивалентное, понятием riddari – «рыцари» [53, с. 178-212, 267].
В песнях «Эдды», как и в поэзии скальдов, термин «хольд» встречается исключительно в первичном, военном, значении. Скальды IX в. употребляют выражения hraustra vikinga – «храбрые викинги» и h?l?a – «хольды» как синонимы [47, с. 171-172]. Этим именем называли себя полноправные, заслуженные участники походов, не стремившиеся отождествиться ни с b?ndir ни с h?skarlar.
К нижнему уровню этого же социального слоя принадлежит также эддическо-скальдический термин drengr, зафиксированный в рунических надписях и расшифрованный в «Младшей Эдде» Снорри:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Викинги вроде Торольва, опустошающие скандинавские побережья и острова – типичное для эпохи явление. Но в «саге о Торольве» важна развернутая политическая мотивировка этой направленности «викинга», как формы борьбы с укрепляющейся королевской властью; викинги как социальная сила здесь солидаризируются с бондами, ропщущими на «отнятие одаля». Торольв естественным образом оказывается во главе своего рода «демократической оппозиции». Глубокая тайна, которой был окружен рейд королевской дружины, позволила напасть на Торольва врасплох и покончить с ним. А возвращаясь, дружинники конунга «увидели множество гребных судов во всех проливах между островами. На этих судах люди шли к Торольву на помощь... Здесь собралось множество вооруженных людей». Некоторые из них продолжили борьбу с «королевскими мужами» и затем покинули страну. Так поступили и родичи Торольва.
Двойственность, точнее, многоплановость роли викингов в развитии социальных процессов выступает вполне отчетливо. «Социальная отчужденность» от племенной системы оборачивается высокой социальной мобильностью; собственно «викинг» – состояние временное, переходное (как и внутри «викинга» – временная, ограниченная и обычно вынужденная его форма – торговля). Ценностная направленность – обретение нового социального качества: феодала, королевского дружинника, купца, так или иначе принадлежащего к иной, новой, средневековой общественной структуре. Викинги – ее потенциальный «надстроечный элемент», при этом во многом избыточный.
Новая структура ограничена, возможности ее невелики. Для многих «викинг» в силу этого становится пожизненным занятием, профессией. Несмотря на ее славу и привлекательность (впрочем, судя по сагам и руническим надписям, общественное отношение к викингам было более чем сдержанным; всевозможные хвалебные эпитеты в их адрес принадлежат скальдической поэзии, развивавшейся прежде всего в собственно дружинно-викингской среде), профессия эта оставалась непостоянной, рискованной. Отсюда – разнообразные формы активности викингов, все они суть социальный эксперимент, попытки реализации новых социальных качеств.
Эти новые социальные качества появились как естественное следствие высвобождения и организации значительных социальных сил. Высвобождение, точнее, переключение «социально избыточного» элемента в новые, ранее незадействованные каналы деятельности произошло на рубеже VIII-IX вв.; организация в существенных чертах складывается уже в середине IX столетия. И то обстоятельство, что с этого времени в деятельности викингов на первый план выступает переселение (860-е годы – в Англии, 890-е – во Франции, Исландии, позднее – далее, за Атлантикой), раскрывает социальную базу движения. Основным, заинтересованным в нем общественным слоем были свободные общинники, бонды. Появление же в среде викингов «предфеодального элемента» – результат развития сложившейся, особой социальной структуры, дружин викингов с их устойчивой внутренней организацией и разнообразными функциями; эволюция этой структуры происходит постепенно, возможности ее реализуются не всегда, не сразу, и далеко не полностью.
Массовый характер движения, его связь с широким общественным слоем бондов, дифференциация в ходе экспансии викингов различных новых социальных функций, активно воздействующих на революционное преобразование «варварской» племенной структуры в феодальную, государственную, – все это позволяет определить «движение викингов IX-XI вв.» как социальное движение, охватившее значительные, в том числе ведущие, общественные слои Скандинавии и так или иначе связанное с кардинальными, революционными общественными изменениями.
Внутренняя организация этого движения, куда вошли представители разных социальных сил, слоев и групп, восстанавливается по отрывочным и разрозненным данным. Устойчивой реальностью дружины викингов, несомненно, стали только после 793 г. Лишь с этого времени можно допустить существование в качестве особого социального института «морских князей», saekonungr (Снорри относил их появление к глубокой древности). Титул этот, объединявший тех, у кого er r??u li?i ok attu engi l?nd – «было много дружины, и совсем никакой земли» [Ynglinga saga, 30], фиксировал высший разряд дружинных предводителей, «вождей», foringi, gramr, как они назывались в скальдических песнях и рунических надписях [140, с. 196]. Следовавшие за ними воины обозначались термином li? – «люди, дружина, войско» [47, с. 130, 171, 174]; реже применялось собирательное имя fj?lmenni – «бойцы, дружина, дружинники» [?l?fs saga ins helga, 22]. Оба термина – достаточно неустойчивые (примерно как древнерусская «рать»), применялись и к другим воинским объединениям, от народного ополчения до королевских отрядов; за дружинами викингов они закрепляются, скорее, в силу отсутствия нового специализированного термина, такого, как lei?angr или hir?. Правда, в рунических надписях XI в. появляется термин tingali?, от tinga – «наниматься на службу», который на Западе и Востоке Европы обозначает генетически восходящие к викингам наемные Дружины на иноземной службе [140, с. 196]; но это – лишь финал жизни викингских объединений, понятие (как и vaeringr для обозначения отдельного участника такого отряда), возникшее на поздних этапах эпохи викингов [189, с. 139, 248].
Вероятно, ближе к самосознанию дружинников IX-XI вв. часто употреблявшееся в скальдической поэзии название h?l?r, h?l?r, haul?r в его изначальном значении «воитель, герой, воин» (ср. нем. Held) – оно акцентировало военный аспект деятельности полноправного свободного человека. После упадка движения викингов, превращения военной службы либо в государственную повинность бондов, либо – в служебную обязанность королевских вассалов термин «хольд» закрепляется именно за полноправными, «могучими бондами», а в XIII в. по мере врастания вотчинников-одальманов в состав феодального господствующего класса вытесняется новым, осознававшимся, по-видимому, как эквивалентное, понятием riddari – «рыцари» [53, с. 178-212, 267].
В песнях «Эдды», как и в поэзии скальдов, термин «хольд» встречается исключительно в первичном, военном, значении. Скальды IX в. употребляют выражения hraustra vikinga – «храбрые викинги» и h?l?a – «хольды» как синонимы [47, с. 171-172]. Этим именем называли себя полноправные, заслуженные участники походов, не стремившиеся отождествиться ни с b?ndir ни с h?skarlar.
К нижнему уровню этого же социального слоя принадлежит также эддическо-скальдический термин drengr, зафиксированный в рунических надписях и расшифрованный в «Младшей Эдде» Снорри:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87