— Я не стал бы стрелять.
— Почему?
— Я еще не совсем свихнулся, — ответил он, — если люди со мной по-честному, я с ними тоже по-честному. Давайте. Зовите. Я ничего вам не сделаю.
— Ну, — сказала Энн, — что же мне теперь, просить у вас разрешения быть благодарной? Вы же меня спасли. Только что.
— Да что вы! Эти подонки не решились бы вас прикончить. Духу не хватило бы. Убить. Тут надо по-настоящему смелым человеком быть.
— Ну, ваш приятель Чамли был очень близок к этому. Он чуть меня не задушил, когда понял, что я заодно с вами.
— Заодно со мной?
— Ну да. Что помогаю вам найти того человека.
— Двуличный ублюдок. — Ворон задумался, уставившись на пистолет, но мысли его постоянно возвращались в тот темный, надежный угол, не оставляя места ненависти; это было непривычно. Он сказал: — Голова у вас работает. Вы мне нравитесь.
— Благодарю за комплимент.
— Никакой это не комплимент. Мне лишних слов не надо. Я хотел бы вам кое-что доверить, да, видно, нельзя.
— Что за страшная тайна?
— Это не тайна. Это кошка. Я ее оставил там, где комнату снимал, в Лондоне. Когда они за мной погнались. Вы бы за ней присмотрели.
— Вы меня разочаровываете, мистер Ворон. Я-то думала, вы сейчас расскажете о паре-тройке убийств. — И вдруг воскликнула, становясь серьезной: — Вспомнила! Вспомнила, где работает Дэвис!
— Дэвис?
— Тот, кого вы называете Чамли. Теперь я уверена. «Мидлендская Сталь». На улице рядом с «Метрополем». Огромный дом, прямо дворец.
— Надо выбираться отсюда, — сказал Ворон, ударив стволом пистолета по заледеневшему полу.
— А вам нельзя пойти в полицию?
— Мне? — засмеялся Ворон. — Мне пойти в полицию? Ну замечательно придумали. Прийти и протянуть руки, чтоб им удобно было наручники надеть?
— Я что-нибудь придумаю, — сказала Энн.
Когда она умолкла, ему показалось, что ее нет. Он спросил резко:
— Вы тут?
— Разумеется, — ответила она, — что это вы?
— Странное какое-то чувство. Будто я тут один. — К нему снова вернулось злое недоверие, захватило целиком. Он зажег пару спичек, поднес к лицу, поближе к изуродованному рту. — Глядите, — сказал он. — Глядите хорошенько.
— Крошечные язычки пламени торопливо спускались к пальцам. — Вы же не станете помогать мне, верно? Мне?
— Да все у вас нормально. Вы мне нравитесь.
Огненные язычки лизали пальцы, но Ворон крепко сжимал догоравшие спички: боль обожгла, словно радость. Но он отверг эту радость, она пришла слишком поздно; он сидел в своем углу, во тьме, слезы гирями давили на глазные яблоки, не в силах пролиться: Ворон не мог плакать. Требовалось особое умение, чтобы в нужный момент открылись нужные протоки и полились слезы. Этим умением он так и не овладел. Он выполз из своего угла, самую малость, по направлению к ней, ощупывая пол дулом пистолета. Спросил:
— Замерзли?
— Я знала местечки и потеплее.
Осталось всего несколько мешков для него самого. Он подтолкнул их к Энн. Сказал:
— Завернитесь.
— А у вас? Вам хватит?
— Конечно. Уж я-то умею сам о себе позаботиться. — Ответ прозвучал резко, словно им все еще владела ненависть. Руки у Ворона так замерзли, что, случись необходимость, ему трудно было бы воспользоваться оружием.
— Я должен выбраться отсюда, — повторил он.
— Мы придумаем что-нибудь. Лучше поспите.
— Не могу спать, — сказал он. — В последнее время мне стали сниться страшные сны.
— Давайте рассказывать что-нибудь. Сказки. Истории. Как в детстве. Как раз время.
— Не знаю никаких историй.
— Ну тогда я вам расскажу. Какую хотите? Смешную?
— Они мне никогда не казались смешными.
— Про трех медведей подойдет?
— Не хочу никаких историй про финансовые дела1. Слышать о деньгах не могу.
Она едва различала его в темноте теперь, когда он подполз поближе: темная скорчившаяся фигура, человек, не понимавший ни слова из того, что она говорила. Она легонько подшучивала над ним, чувствуя: это безопасно, он ведь все равно не заметит, не поймет насмешки. Сказала:
— Я расскажу вам про кота и лису. Ну, как-то кот встретил в лесу лису, а ему было известно, что лиса повсюду считалась ужасно хитрой. Вот кот очень вежливо с ней поздоровался и спрашивает, мол, как дела. А лиса была зазнайка. Она задрала нос и говорит: «Как ты смеешь спрашивать меня, как дела? Что ты знаешь о жизни, ты, вечно голодный мышелов?» — «Ну, одну-то вещь я знаю», — отвечает ей кот. «Что такое?» — спрашивает лиса. «Как от собак спастись, — говорит кот. — Если за мной гонятся собаки, я просто взбираюсь на дерево». Ну, тут лиса еще больше нос задрала и презрительно так говорит: «Ты только один способ знаешь, а у меня их сотня — целый мешок. Пошли со мной, покажу». А тут как раз подкрался охотник с четырьмя собаками. Кот прыгнул на дерево и кричит: «Госпожа лисица, открывайте свой мешок!» Но собаки уже лису схватили и держат зубами за хвост. Тогда кот засмеялся и говорит: «Ну, госпожа Всезнайка, если бы вы знали хотя бы только мой способ, вы бы уже сидели на дереве вместе со мной».
Энн замолчала. Потом шепнула темной тени, скорчившейся рядом с ней:
— Вы спите?
— Нет, — ответил Ворон, — не сплю.
— Ваша очередь рассказывать.
— Я сказок не знаю, — сказал Ворон сердито и огорченно.
— Не знаете сказок? Вас неправильно воспитывали.
— Бросьте. Я человек образованный. Только у меня на совести много всего. Есть о чем задуматься.
— Не падайте духом. Есть такие, у кого на совести побольше, чем у вас.
— Кто такие?
— Ну, например, тот человек, который заварил всю эту кашу. Который убил старого министра, вы знаете, о ком я. Приятель Дэвиса.
— Вы что? — сказал он с яростью, — какой еще приятель Дэвиса? — Он попытался не дать волю гневу. — Подумаешь, убийство. Я не про него сейчас думаю. Я про предательство.
— Ну, разумеется, — живо сказала Энн из-под кучи мешков, стараясь поддержать беседу. — Я и сама не против убийства, подумаешь, пустяки какие.
Он поднял голову, попытался разглядеть ее во тьме, попытался удержать ускользающую надежду.
— Вы — не против?
— Ну, ведь есть убийство и убийство, — пояснила Энн. — Если бы мне попался тот человек, который убил старика… как его звали?
— Не помню.
— Я тоже. Да мы и произнести это имя не могли бы.
— Давайте дальше. Если бы он был тут…
— Ну, я бы дала вам пристрелить его и глазом не моргнув. И сказала бы: «Молодец, хорошо сработано». — Тема ее увлекла. — Помните, я вам говорила, что нельзя изобрести противогазы для грудных детей? Вот что должно было бы отягощать его совесть. Матери в противогазах, вынужденные смотреть, как их дети выкашливают свои легкие.
Он сказал, не сдаваясь:
— Если они бедные, так только лучше. А до богатых мне и дела нет. На их месте я не стал бы рожать детей в этот мир.
Энн едва могла различить его сгорбленную, застывшую в напряжении фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61