Здесь находился маленький столик, накрытый грязной клеенкой, в углу стояли большие весы для взвешивания продуктов, а возле стены - открытый шкаф, от которого исходил терпкий запах гнили, и два плетеных стула с дырявыми сиденьями. На столике, в бутылке с отбитым горлышком торчал букет давно увядших цветов, а на окне, затянутом решеткой, висела паутина и жужжали, мечась из стороны в сторону, мухи.
Когда кухарка вышла, панна Янина, опустив глаза, сказала голосом, полным христианской покорности:
- Госпожа баронесса, не желая, чтобы вы стеснялись, дала указание накормить вас здесь.
Я широко раскрыла глаза:
- Здесь?!
Из охватившего оцепенения меня вывел голос Луции:
- Благодарим вас. - И Луция почтительно поклонилась нашей опекунше.
Панна Янина тихо вздохнула, еще ниже опустила голову и вышла из комнатки. Не глядя друг другу в глаза, мы расселись на стульях. Иссохший букет скрывал от меня лицо Луции.
Появилась служанка с обедом. Она поставила перед нами тарелки и громко сообщила:
- Кухарка сказала, что вы могли бы и сами приходить на кухню обедать. Нам и без вас хватает работы. И опаздывать на обед нельзя, потому что кухарка этого не любит. Не даст есть - и всё тут. Полдники и вторые завтраки у нас только для тех, кто питается на первом столе. А вы, сказала ясна пани баронесса, будете ходить только на завтраки, обеды и ужины, потому что вы - второй стол.
И служанка вышла, оставив дверь открытой.
Новости были не из приятных, однако от супа шел довольно вкусный аромат. Я схватила ложку. А когда подняла глаза от своей тарелки, то с удивлением заметила, что тарелка Луции осталась нетронутой.
- Ты почему не ешь? Суп хороший.
- Мне не хочется есть.
- Но ведь мы ничего больше не получим до самого вечера. И ты будешь голодной. Ешь! Говорю тебе - ешь!
Проходивший мимо по коридору лакей сунул голову в дверь, с любопытством рассматривая нас. А когда он скрылся, Луция встала из-за стола и захлопнула дверь.
Несколько раз ковырнув вилкой второе блюдо, Луция отодвинула от себя тарелку.
- Я пойду в парк.
Я побежала следом за ней.
Парк был именно такой, о каком мечтали мы обе. Однако такого обилия красок на клумбах, такого нагромождения благоухающих кустарников, разлапистых старых деревьев и длинных-предлинных аллей не могло даже представить наше воображение.
Бродя по засыпанным гравием дорожкам, мы зашли в левую часть парка, лежавшую в низине.
Здесь, в расщелинах между корнями деревьев поблескивала вода. Затхлый воздух и мрак стояли в чаще. Сюда, кажется, никогда не заглядывал солнечный луч. Кусты, ставшие дикими, выпустили десятки извивающихся, как змейки, тоненьких усиков. Болотистый ручеек с берегами, покрытыми плотным одеялом слежавшихся листьев, бежал лениво и как бы нехотя, образуя местами синие озерки, окаймленные рыжей пеной. Трухлявые пни были полны червей…
Мы убежали оттуда, из этого мрачного, навевающего скуку уголка парка.
Я оставила Луцию, с восхищением склонившуюся над пестрой грядкой, и побежала в сад. Запыхавшись, остановилась возле калитки и задрала вверх голову. Над самым забором, из-под плотных, поблескивающих на солнце листьев выглядывали янтарные яблоки. За проволочной сеткой виднелись ягоды смородины.
Я уже положила на дверную задвижку свою дрожащую ладонь, когда за моей спиной раздался знакомый голос:
- Лучше, Таля, чтобы вы с Луцией не заходили в сад. Наш садовник - очень благородный человек, однако не любит, когда посторонние вторгаются туда, где он чувствует себя хозяином. Может быть, тебе хочется попробовать какой-нибудь фрукт? - доброжелательно и дружелюбно спросила меня опекунша.
С горящими щеками, опустив от смущения глаза, я отрицательно покачала головой.
Нет! Я не имела ни малейшего намерения лакомиться. Сад привлекал меня совсем другим: блеском и таинственным шумом, своей пленительной красотой. Как приятно было бы побродить по его аллеям, наделить именем каждую яблоню, а выискав среди них самую красивую, лечь в ее тени и немного помечтать!
Однако такое объяснение не годилось для панны Янины - она ни за что бы ему не поверила.
Опустив низко голову, плелась я следом за нашей опекуншей по дорожке, когда впереди нас, посередине аллеи, неожиданно показалась Луция. В ее волосах виднелся белый пушистый цветок.
Панна Янина окинула недовольным взглядом хорошенькое личико Луции и остановила глаза на белом цветке.
- Вы - первые дети, которых ясна пани взяла из предместья к себе во дворец. Поэтому ведите себя так, чтобы мы не оказались вынужденными сожалеть об этом.
Удар, полученный нами так внезапно, был сокрушительным именно в силу своей полной неожиданности. Мы всегда думали о себе как о хорошо воспитанных девочках. Перед отъездом мать просила нас, чтобы мы непременно завоевали симпатию госпожи баронессы, от милости которой в дальнейшем могла в значительной мере зависеть наша судьба. А тут вдруг: «…ведите себя так, чтобы… не сожалеть…»
Мы стояли перед панной Яниной как громом пораженные, растерянные и полные неясного, смутного ощущения какой-то вины, которую, судя по выражению лица нашей опекунши, было совершенно невозможно чем-либо искупить. Луция протянула руку к волосам, вынула успевший уже завянуть цветок и, подавая его панне Янине, сказала:
- Извините!
В течение нескольких минут они уничтожающе смотрели друг на друга. Наша опекунша покраснела как рак и, не взяв в руки цветка, молча, без единого слова пошла вперед. Луция взглянула на меня и отвернулась.
Мне сделалось не по себе. Испуганные, крепко держась за руки, мы тихо возвратились в свою мрачную комнату под самой крышей, не говоря друг другу ни слова.
Вечер пришел в тот день как-то совсем неожиданно и быстро. Парк погрузился в мягкую темноту, а в окнах дворца заискрились огни. Луция вынула из шкафа и зажгла лампу с зеленым абажуром. Пучок света от нее упал на сукно биллиарда. Остальная часть комнаты тонула в полумраке.
Наконец это одиночество в мрачном, неуютном помещении, полное забвение нас со стороны всех окружающих, утомительное сидение на пару с Луцией возле биллиарда, когда обе мы стыдились признаться в охвативших нас чувствах отчаяния и страха, стали дальше просто невыносимы. Я с шумом отодвинула стул и начала снимать платье.
- Вымой ноги, - апатично бросила мне Луция.
Раздраженная до предела событиями прошедшего дня, я, неожиданно для самой себя, вдруг взбунтовалась.
- Зачем? Я же ходила в носках!
- Ну и что же, - равнодушно и спокойно возразила Луция. - Всё равно, вымой. Нам ведь дали чистые постели.
В знак презрения к тому миру, который принял нас так неприветливо, хмуро и холодно, я улеглась спать не умывшись. А Луция еще долго плескалась в холодной воде.
Среди ночи я проснулась от сильного холода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Когда кухарка вышла, панна Янина, опустив глаза, сказала голосом, полным христианской покорности:
- Госпожа баронесса, не желая, чтобы вы стеснялись, дала указание накормить вас здесь.
Я широко раскрыла глаза:
- Здесь?!
Из охватившего оцепенения меня вывел голос Луции:
- Благодарим вас. - И Луция почтительно поклонилась нашей опекунше.
Панна Янина тихо вздохнула, еще ниже опустила голову и вышла из комнатки. Не глядя друг другу в глаза, мы расселись на стульях. Иссохший букет скрывал от меня лицо Луции.
Появилась служанка с обедом. Она поставила перед нами тарелки и громко сообщила:
- Кухарка сказала, что вы могли бы и сами приходить на кухню обедать. Нам и без вас хватает работы. И опаздывать на обед нельзя, потому что кухарка этого не любит. Не даст есть - и всё тут. Полдники и вторые завтраки у нас только для тех, кто питается на первом столе. А вы, сказала ясна пани баронесса, будете ходить только на завтраки, обеды и ужины, потому что вы - второй стол.
И служанка вышла, оставив дверь открытой.
Новости были не из приятных, однако от супа шел довольно вкусный аромат. Я схватила ложку. А когда подняла глаза от своей тарелки, то с удивлением заметила, что тарелка Луции осталась нетронутой.
- Ты почему не ешь? Суп хороший.
- Мне не хочется есть.
- Но ведь мы ничего больше не получим до самого вечера. И ты будешь голодной. Ешь! Говорю тебе - ешь!
Проходивший мимо по коридору лакей сунул голову в дверь, с любопытством рассматривая нас. А когда он скрылся, Луция встала из-за стола и захлопнула дверь.
Несколько раз ковырнув вилкой второе блюдо, Луция отодвинула от себя тарелку.
- Я пойду в парк.
Я побежала следом за ней.
Парк был именно такой, о каком мечтали мы обе. Однако такого обилия красок на клумбах, такого нагромождения благоухающих кустарников, разлапистых старых деревьев и длинных-предлинных аллей не могло даже представить наше воображение.
Бродя по засыпанным гравием дорожкам, мы зашли в левую часть парка, лежавшую в низине.
Здесь, в расщелинах между корнями деревьев поблескивала вода. Затхлый воздух и мрак стояли в чаще. Сюда, кажется, никогда не заглядывал солнечный луч. Кусты, ставшие дикими, выпустили десятки извивающихся, как змейки, тоненьких усиков. Болотистый ручеек с берегами, покрытыми плотным одеялом слежавшихся листьев, бежал лениво и как бы нехотя, образуя местами синие озерки, окаймленные рыжей пеной. Трухлявые пни были полны червей…
Мы убежали оттуда, из этого мрачного, навевающего скуку уголка парка.
Я оставила Луцию, с восхищением склонившуюся над пестрой грядкой, и побежала в сад. Запыхавшись, остановилась возле калитки и задрала вверх голову. Над самым забором, из-под плотных, поблескивающих на солнце листьев выглядывали янтарные яблоки. За проволочной сеткой виднелись ягоды смородины.
Я уже положила на дверную задвижку свою дрожащую ладонь, когда за моей спиной раздался знакомый голос:
- Лучше, Таля, чтобы вы с Луцией не заходили в сад. Наш садовник - очень благородный человек, однако не любит, когда посторонние вторгаются туда, где он чувствует себя хозяином. Может быть, тебе хочется попробовать какой-нибудь фрукт? - доброжелательно и дружелюбно спросила меня опекунша.
С горящими щеками, опустив от смущения глаза, я отрицательно покачала головой.
Нет! Я не имела ни малейшего намерения лакомиться. Сад привлекал меня совсем другим: блеском и таинственным шумом, своей пленительной красотой. Как приятно было бы побродить по его аллеям, наделить именем каждую яблоню, а выискав среди них самую красивую, лечь в ее тени и немного помечтать!
Однако такое объяснение не годилось для панны Янины - она ни за что бы ему не поверила.
Опустив низко голову, плелась я следом за нашей опекуншей по дорожке, когда впереди нас, посередине аллеи, неожиданно показалась Луция. В ее волосах виднелся белый пушистый цветок.
Панна Янина окинула недовольным взглядом хорошенькое личико Луции и остановила глаза на белом цветке.
- Вы - первые дети, которых ясна пани взяла из предместья к себе во дворец. Поэтому ведите себя так, чтобы мы не оказались вынужденными сожалеть об этом.
Удар, полученный нами так внезапно, был сокрушительным именно в силу своей полной неожиданности. Мы всегда думали о себе как о хорошо воспитанных девочках. Перед отъездом мать просила нас, чтобы мы непременно завоевали симпатию госпожи баронессы, от милости которой в дальнейшем могла в значительной мере зависеть наша судьба. А тут вдруг: «…ведите себя так, чтобы… не сожалеть…»
Мы стояли перед панной Яниной как громом пораженные, растерянные и полные неясного, смутного ощущения какой-то вины, которую, судя по выражению лица нашей опекунши, было совершенно невозможно чем-либо искупить. Луция протянула руку к волосам, вынула успевший уже завянуть цветок и, подавая его панне Янине, сказала:
- Извините!
В течение нескольких минут они уничтожающе смотрели друг на друга. Наша опекунша покраснела как рак и, не взяв в руки цветка, молча, без единого слова пошла вперед. Луция взглянула на меня и отвернулась.
Мне сделалось не по себе. Испуганные, крепко держась за руки, мы тихо возвратились в свою мрачную комнату под самой крышей, не говоря друг другу ни слова.
Вечер пришел в тот день как-то совсем неожиданно и быстро. Парк погрузился в мягкую темноту, а в окнах дворца заискрились огни. Луция вынула из шкафа и зажгла лампу с зеленым абажуром. Пучок света от нее упал на сукно биллиарда. Остальная часть комнаты тонула в полумраке.
Наконец это одиночество в мрачном, неуютном помещении, полное забвение нас со стороны всех окружающих, утомительное сидение на пару с Луцией возле биллиарда, когда обе мы стыдились признаться в охвативших нас чувствах отчаяния и страха, стали дальше просто невыносимы. Я с шумом отодвинула стул и начала снимать платье.
- Вымой ноги, - апатично бросила мне Луция.
Раздраженная до предела событиями прошедшего дня, я, неожиданно для самой себя, вдруг взбунтовалась.
- Зачем? Я же ходила в носках!
- Ну и что же, - равнодушно и спокойно возразила Луция. - Всё равно, вымой. Нам ведь дали чистые постели.
В знак презрения к тому миру, который принял нас так неприветливо, хмуро и холодно, я улеглась спать не умывшись. А Луция еще долго плескалась в холодной воде.
Среди ночи я проснулась от сильного холода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73