- Скажи мне, а что с вашими экзаменами? Когда же будет у вас первый урок?
- Так был ведь.
- Когда?!
- Сегодня вечером.
- Что ты мне говоришь! Я же все время сидела с вами и видела, что никакого урока не было.
- Потому что ты, наивная божья коровка, никогда ничему не научишься. Кристина преподнесла нам сегодня в клубе превосходнейший, первоклассный урок…
- Это значит, что… что никакой учебы у вас не будет?
Луция не отвечала. Она остановилась перед витриной, из которой в темноту пустынной улицы лился густой сноп яркого света. Витрину украшали килимы, на которых были запечатлены тона и краски осенних листьев: коричневых, красных и золотисто-желтых. Цвета красиво переливались, словно кто-то разложил на витрине ночной костер, и ласкали взгляд каждого прохожего.
- Боже мой, какие прекрасные! - Луция стояла взволнованная, не отрывая глаз от витрины. - Если бы я сама могла ткать такие килимы, сама составлять узоры, подбирать краски! Как бы я была тогда счастлива!
Я пошла дальше, а пройдя несколько шагов, обернулась и увидела, что она всё еще стоит там. На темной улице не было никого, кроме нас. Дождь шумел всё сильнее, в водосточных трубах звенела вода, устремлявшаяся бурными потоками вниз.
- Лутя! Идем!
Луция медленно, неохотно пошла на мой зов. Я поджидала ее на обочине тротуара. Мне вспомнилось ее аистовое гнездо, бросавшее дерзкий вызов пани Кристине и ее окружению, и мне вдруг стало очень жаль Луцию. Жалость как клещами, сдавила мне горло.
Ох, Луция! Никогда не будет никакого экзамена, никогда не получишь ты аттестата зрелости! Можешь вязать из грязной вонючей шерсти шарфики и крутиться с кучей мусора на голове перед сидящей в молчании пани. Нет никаких добрых фей в этом черном, скользком от дождя мире. Нет здесь надежды и никогда ее не будет.
Вечером, когда Луция, подперев руками подбородок, сидела над томиком Словацкого, явился агент, торгующий шарфиками.
- Добрый вечер!
- Добрый вечер. - Луция отложила в сторону книжку, взглянула на него. - Что пану угодно?
- Ого! - удивился агент. - Пани обращается ко мне, как к постороннему. А я пришел предложить пани хорошее дело. Да что я говорю - «хорошее дело»! Не хорошее, а просто золотое дельце! Мне нужны шарфики. Заплачу по девяносто грошей за штуку.
- Нет, благодарю. - Луция вновь раскрыла книжку.
- За что пани благодарит? Пани сердится? Я понимаю, пани обижена на меня за то, что я отобрал тогда у нее работу. Это не я, а мой второй компаньон. Это он ведает кассой и выплачивает деньги. Он и меня-то самого тоже обжулил… Ну, так как? Придет пани за товаром?
- Нет.
- Ого! Что пани обижается? Ведь я найду желающих, которые будут охотно работать и за семьдесят грошей. Однако я предпочитаю дать возможность заработать вам. Паяя еще придет ко мне, но я тогда уже не заплачу столько, сколько предлагаю сегодня. Мне необходим товар сейчас. Моя дочурка принесет пани шерсть.
- Пусть пан себя не утруждает.
- Чем я себя утруждаю? Я предлагаю пани дело. Мне очень жаль, что пани не хочет заработать. Ну, нет так нет. Как только пани надумает, прошу дать знать. Мне будет весьма приятно увидеть пани у себя.
Когда перекупщик вышел, Луция отложила книжку и глянула на меня. Добрая улыбка озарила ее лицо:
А ты знаешь, у этого агента хорошая дочурка. Они очень бедные люди. Почти такие же бедные, как мы…
***
Наши однообразные вечера оживлялись, когда Луция раскладывала на столе свою художественную «мастерскую». С того времени, как она начала посещать клуб, это случалось ежедневно. Краски, мелки, открытки с рисунками на народные темы заполняли стол. До поздней ночи Луция разрисовывала листы бумаги гуральскими узорами.
- Зачем ты это делаешь? - допытывалась я у нее.
- Да так…
Мать качала с сожалением головой:
- И кому всё это пригодится?
- Клубу пригодится.
- Но ведь эти краски и мелки стоят не дешево. Кто дает на них деньги?
- Кто же, как не пани Кристина, - отрезала Луция, внимательно всматриваясь в только что сделанный рисунок, на котором еще не высохла краска.
- Ого! Начинается новое увлечение! - воскликнула я, когда место красок и открыток заняли толстенные тома книг по истории культуры краковской земли, об обычаях, диалектах и национальных костюмах ее обитателей. Каждый день после возвращения из лавки колониальных товаров Луция углублялась в чтение ученых трактатов, выписывала из них цитаты, делала какие-то пометки. Для чего всё это нужно, она не сказала ни слова. По прошествии нескольких недель все ученые трактаты были отправлены в угол. Вытащив из-под кровати давно преданную забвению коробку с принадлежностями для вязания кружев, Луция обратилась к матери:
- Я попрошу мамусю показать, как делаются эти кружева. А может быть, мама уже не помнит?…
Но нет, мать помнила прекрасно. Мы смотрели с восхищением, как из-под ее ловких пальцев выползает узенькая дорожка нитяных звездочек и паутинок. Луция быстро овладела новым для нее делом - искусством вязания - и поспешно понесла свои кружева в клуб.
- Сегодня мы сделали первый кружевной воротничок, - торжествующе сообщила она, вернувшись домой. - Теперь все члены клуба хотят научиться вязанию. Надо будет заказать токарю побольше вязальных спиц.
- А пани Кристина как смотрит на это? - поинтересовалась я.
- Кристина в отпуске, - недовольно отрезала Луция.
Прошло десять дней, и она вновь притащила домой все спицы. Запихнутые в чемодан под кровать, они разделили судьбу красок, открыток и тетрадей с заметками о культуре краковской земли.
- Ну, и что ж? Увлечение прошло? - съехидничала я в отместку за ту таинственность, которой окружила Луция свою работу.
- Да. Уже прошло.
Только и всего! И больше - ни единого слова!
Об этой непонятной для меня скрытности сестры размышляла я по пути со школьного собрания в клуб. Там я ожидала встретить Луцию, чтобы потом вместе с нею идти домой. Если бы она не была такой замкнутой и неразговорчивой, я любила бы ее в сто раз больше! На наши вопросы, как идут у нее дела в лавке, она неизменно отвечала одной и той же короткой фразой: «Всё в порядке. Специальность практикантки требует труда, как и всякое иное занятие, поэтому нет оснований бросать ее». Такой ответ всегда очень возмущал меня. «Луция становится непонятной», - говорила я матери.
Как охотно посплетничала бы я с нею о девчатах, Кристине, вечерах в клубе, интрижках и мелких ссорах, без которых не представляла себе клубной жизни. Слова Людвики наталкивали на мысль, что клубные дела идут не так уж гладко и благополучно, как могло показаться с первого взгляда. Но увы! Из-за глупого, раздражающего отвращения Луции к сплетням я была обречена исключительно на свои собственные досужие вымыслы.
Перед дверями клуба я остановилась и прислушалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73