Что снилось ей? Какие грезы украсили лицо ее улыбкой?… Впрочем, Луции было чему улыбаться, Разве не стоило ее теплой улыбки уже одно то, что после тяжелого дня вышивания за пяльцами она могла пойти вечером в клуб бедных паненок, послушать там игру слепого скрипача, попить оранжада с хрустящим печеньем и полюбоваться на дам, так прекрасно одетых и симпатичных во всех отношениях?! Конечно, стоило…
Прошло две недели. И вот в один прекрасный день Луция, вернувшись раньше, чем обычно, из города, сказала неестественно безразличным тоном:
- Конец шарфикам. Пяльцы можно выбросить.
- Наконец-то! - обрадовалась я. - Теперь хоть не будет клочков шерсти в кофе и ужасной пылищи. Этот твой агент был очень разгневан, когда ты отказалась от работы?
После минуты молчания Луция сказала:
- Они сами мне отказали. Говорят, будто у них совсем нет сбыта товара. И еще недодали те деньги, которые причитались мне, потому что в моих шарфиках якобы слишком много было узлов. Люди, мол, не хотят такие покупать.
Испуганно смотрела я на слезы в ее глазах. Опустив голову, слегка всхлипывая, Луция то и дело вытирала мокрые щеки платком.
- Что я теперь скажу маме? Где искать работу?
От этих слов и у меня на сердце стало тревожно, и я невольно пожалела о тех ушедших теперь навсегда временах, когда шуршание шерстяных нитей будило меня по утрам. В конце концов, работа над этими шарфиками была не такой уж плохой. Она всё же приносила деньги. А теперь мы лишены и этих нескольких десятков злотых.
Так начались очередные наши каникулы. Лето обещало быть знойным. Об этом свидетельствовали очень душные ночи и кроваво-красные заходы солнца. Мои подружки выезжали из города. Отчим и Луция рано утром отправлялись в город на поиски работы. Отчим выстаивал в длинных очередях безработных перед фабричными конторами, а Луция тщательно читала и перечитывала каждое попавшееся ей на глаза объявление. А вдруг в каком-нибудь из них она обнаружит приглашение на работу?! Да, да, вдруг в этом объявлении будет сказано, что требуются молодые люди, не имеющие никакой специальной подготовки, согласные делать всё, что будет поручено, лишь бы заработать десятка полтора злотых в неделю! А она, Луция, согласна молчаливо вынести любые, самые тяжкие условия, лишь бы только иметь хоть какую-нибудь работу.
Однако объявления на столбах извещали о пропаже собачек, о продаже какой-нибудь рухляди, взывали к совестя укравшего портфель и умильно просили о возврате его хозяину, но упорно умалчивали о самой важной и большой теме - где найти работу.
После полудня Луция снова отправлялась на поиски, а вместе с нею уходила и мать - продавать разные рукодельные вещички. Но и этим вещичкам была невелика цена: никто не хотел их покупать.
Я оставалась одна в комнате. Подперев голову руками, я до вечера просиживала возле окна.
Пыльная, с ухабами, дорога, проходившая возле дома, утром и в полдень имела скучно-серый цвет, а с заходом солнца розовела. За нею, как раз напротив нашего окна, виднелось большое капустное поле. Весною - серебристое, зеленое - летом, оно жёлкло и принимало неопределенный матовый оттенок осенью. За капустным полем начиналось военное кладбище - единственное, что на этом скучном фоне ласкало взор.
Покачивающиеся от легкого ветерка верхушки деревьев упирались в сверкающую лазурь безоблачного знойного неба. Надгробные памятники из белого мрамора были окружены рядами темного кустарника, Влево виднелось еще одно кладбище. Но оно выглядело так же печально, как и капустное поле, потому что было совершенно лишено растительности, а песчаные холмики могил напоминали обыкновенные огородные грядки. Наконец, еще левее - красная кирпичная стена и над нею - буйная, густая зелень. Это - третье кладбище, самое старое.
Несколько раз в неделю на дороге появлялась похоронная процессия. Черный катафалк с застекленными боками и верхом, кони, покрытые попонами, факельщики в кладбищенских ливреях - всё это медленно двигалось мимо нашего дома. Я видела лишь одни силуэты, и они казались мне фигурками, вырезанными из черной бумаги и наклеенными на ослепительно сверкающую небесную лазурь. Через некоторое время мимо дома проносились дрожки в обратном направлении. Это ксендз, закончив церемонию на кладбище, торопился к очередному покойнику.
Порою по дороге проезжали цыгане или грохотала телега торговца овощами. Оборванные, чумазые мальчишки на глазах у него выкрадывали с телеги огурцы, мужик страшно ругался, кричал, и в этот момент было очень весело.
В сумерки все трое: отчим, мать и Луция - возвращались из города. Мать разжигала примус. Луция вытаскивала томик Словацкого и начинала читать «Серебряный сон Саломеи». Отчим угрюмо ходил по комнате взад и вперед. Лежа в кровати, я следила за тремя тенями, бестолково сновавшими на стенах.
«У нас сейчас точно так же, как в том шатре отца зачумленных, - размышляла я, вслушиваясь в тревожную тишину, нарушаемую только шуршанием газеты, - Луция - это Хафнэ и Амина сразу в одном лице. Я - Хатфэ, средняя его дочь, Иза - дитя в колыбели, самая младшая и самая милая дочурка отца зачумленных. Правда, Изу забрала в деревню бабка, поэтому она не в счет. А кто же будет тем дромадером, который смотрел на людей с таким сочувствием? Скорей всего - дворничиха. Ведь она каждый вечер дает нам почитать свежую газету, просовывая голову в дверь. Впрочем, лицо ее не такое уж доброе: оно всё в прыщах и скорее даже противное».
Но в общем всё совпадало. Картину шатра зачумленных дополнили грузчики, которые пришли, чтобы забрать проданные родителями комод, буфет и зеркало. Грузчики были удивительно похожи на тех могильщиков, что выносили трупы погибших от чумы.
Так вот и жили мы вчетвером в шатре отца зачумленных, жили не в Аравийской пустыне, а в Ольше, под Краковом. И освещал наш шатер месяц, холодно поблескивавший над печальным капустным полем.
Утомленная этими мыслями, я засыпала с трудом, а ночью снились мне похоронные процессии и черные катафалки, запряженные верблюдами. Катафалки и гробы были облеплены извещениями в черных рамках: «Готов делать что угодно за скромное вознаграждение», «Скромная, непритязательная девушка ищет работы», «Пойду в прислуги за прокорм». За похоронной процессией шла Луция с кувшином на голове, тоненькая, как тростинка. Вдруг налетал страшный вихрь, поднимая вверх тучи раскаленного песка пустыни, и похоронная процессия исчезала. Верблюды взмывали в воздух, а оторванные от катафалка извещения в черных рамках, словно вороны, слетали на землю. Луция бежала вперед с распростертыми руками, громко крича, и вдруг тоже куда-то исчезала…
Прошел месяц, а Луция всё еще была без работы. Мать несмело предложила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73