Полиция и военные разошлись, толпа рассеялась, а я направился к гостинице «Королева алмазов». — Каслер замолчал.
— Ну и что? — спустя какое-то время потребовал продолжения Торвид. — Что ты хотел этим сказать?
— А разве не ясно?
— Я подозреваю, ты собираешься окунуться по горло в трясину сентиментального чувства вины и надеешься и меня утянуть в эту сладкую мерзость.
— Вы говорили о служении империи, — Каслер очень аккуратно подбирал слова. — Это первейший долг нашего Дома испокон веков. Требует ли этот долг слепого повиновения и безрассудной преданности? Если так, то мы, Сторнзофы, добровольно превратили себя в рабов.
— Это еще что такое? — нахмурившись, Торвид потушил сигарету.
— Наша система дала глубокую трещину, — обдумывая слова, ответил Каслер. — У меня не было возможности признать этот факт во время моего уединения на Ледяном Мысе, но я смог воочию увидеть это, будучи солдатом на войне. В течение последних недель, однако, я оказался в мире, где истинное положение вещей нельзя не заметить. Несовершенство структуры империи так очевидно, что только последний глупец может не замечать этого и только лицемер или трус откажется признать это. Я — Сторнзоф, и к тому же Разъясненный, и, как и вы, свято верю в необходимость служения отечеству. Но сейчас я прошу вас, как ваш племянник и член Дома, понять, что мы истинно служим Грейсленду лишь в том случае, когда стараемся исправить величайшие изъяны империи.
— Понимаю, — Торвид помолчал, казалось, обдумывая ответ. Когда он вновь заговорил, голос его звучал непривычно сдержанно. — Ты задал мне вопрос как член Дома, от имени Дома я тебе и отвечу. Действительно, по-другому я и не могу, может быть, в этом проявится слабость. Но ты старший сын моей сестры и мой троюродный брат, поэтому, несомненно, ты — Сторнзоф, самая благородная кровь Грейсленда, и я не могу забывать об этом. Поэтому я скажу тебе следующее. Твои вопросы и опасения — следствие юношеской нерешительности, только и всего. Я скажу даже больше: подобного рода сомнения и приступы малодушия лишали и меня трезвости мысли, когда я был мальчиком. Я слишком задумывался о проблемах совести. Нерешительность парализовала мою волю. С почти фанатичным упорством я уверял себя, что не представляю ценности для страны и императора. Но, слава богу, я не зашел слишком далеко и признал свою ошибку. Мои глаза открылись, и я понял, что человек не может служить своей стране, если ум и сердце не нашли согласия. Он должен отдать себя служению полностью, без остатка, в противном случае он будет не просто бесполезным, но вредным — он станет помехой. Осознав опасность своих высокомерных сомнений, я по собственной воле отказался от них. Я, Сторнзоф, подчинился тому, что признал более значительным и важным, нежели мое «я» и мои личные интересы, тому, что важнее интересов нашего Дома, — мощи и славе Грейслендской империи. Я сделал это, потому что это нужно было Грейсленду, и это смирение высвободило во мне силу, которую не победить. И сейчас пришло время и тебе сделать то же самое.
Каслер вспомнил серые воды моря и серые небеса над ними — то, чем он жил всю жизнь. Казалось, они ушли далеко в прошлое. Он ничего не ответил.
— Ты молчишь, — Торвид пристально изучал племянника. — Знай, что я говорил с тобой о вещах очень интимных, о которых я мало с кем говорю, я сделал это только потому, что мы с тобой одной крови и связаны самыми крепкими из земных уз, несмотря на все наши различия. Я протянул тебе руку, и это — не пустяк, который можно игнорировать. Ты понимаешь меня?
— Да, грандлендлорд, — ответил Каслер. — Я понимаю вас лучше, чем когда-либо.
— Сэр, скажите, пожалуйста, который час? — спросила Лизелл по-грейслендски.
Пропустив мимо ушей ее вопрос, караульный втолкнул в клетку вновь поступившего пьяного, закрыл дверь на ключ и повернулся, чтобы уйти.
— Пожалуйста, сэр, — настойчиво взывала Лизелл, — будьте так добры, скажите, сколько мы уже здесь сидим? Здесь нет часов, нет окон, чтобы определить по солнцу и…
Караульный молча вышел из камеры, и дверь за ним закрылась.
— Ну почему же они не отвечают? — воскликнула она в отчаянии. — Я только спросила, который час, он что, умрет, если ответит?!
— Ничтожный деспот не упустит ни одной возможности, чтобы продемонстрировать свою власть, — ответил ей Гирайз.
— Ненавижу их. Они — злобные идиоты.
— Полностью с тобой согласен, но негодование не исправит положения. Только здоровье расстроит.
— Спасибо, доктор в'Ализанте. Как ты думаешь, сколько мы уже здесь потеряли времени?
— Не знаю, но думаю, что сейчас вторая половина дня, значит — около суток мы уже здесь.
— Сутки потеряны, это невозможно, я не переживу! Это энорвийское вонючее дурачье разрушает все наши планы! Так мы проиграем, и только по их вине! О, я готова задушить кого-нибудь!
Парочка забулдыг, слышавших ее выступление, засвистела и заулюлюкала.
— Лизелл, пожалуйста, успокойся, — устало попросил Гирайз. — Если тебе безразлично твое собственное здоровье, то пожалей хотя бы мое. У меня от этого начинает голова болеть.
— О, извини, — она немного подумала. — Правда, прости меня. Я, должно быть, страшно испортила тебе жизнь.
— Не приписывай себе заслуги энорвийской полиции.
— Да, пользы от меня мало. Я постараюсь быть более терпеливой, я постараюсь быть тихой и спокойной. Это очень трудно, но я постараюсь.
— Интересно.
— Что?
— Я никогда не слышал от тебя таких слов и даже не думал, что ты можешь такое произнести. Ты намного изменилась за эти годы.
— Надеюсь, не в худшую сторону.
— Вовсе нет.
— Да, могу себе представить, каким чудовищем я была.
— О, ты была очаровательным чудовищем.
— А-а, — она не могла понять, то ли это комплимент, то ли оскорбление. — Ты знаешь, ты тоже изменился. Гирайз в'Ализанте, которого я знала шесть лет назад, никогда бы не стал утруждать себя, а тем более рисковать своей свободой ради какого-то сбежавшего рабочего.
— Утруждать себя? Я просто был твоим переводчиком, не более того.
— Гораздо более того, — она благоразумно понизила голос.
— Ты спас того несчастного туземца. Без тебя ему бы не удалось убежать. Я видела, как ты сделал подножку констеблю, и я знаю, что ты сделал это специально.
— Констеблю? — Гирайз пожал плечами. — Он просто очень неуклюжий малый, это действительно было недоразумение. Я, насколько тебе известно, консервативный приверженец традиций и никогда осознанно не нарушал закон.
— Это, конечно, так. Но время идет, и я начинаю понимать, чем же на самом деле является ваша консервативная светлость.
Она сдержала слово. Она старалась быть терпеливой, старалась быть тихой и спокойной. Медленно ползло время. От духоты некуда было деться, пьяные пели песни и блевали, мухи летали тучами, но она молча сносила все эти ужасы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
— Ну и что? — спустя какое-то время потребовал продолжения Торвид. — Что ты хотел этим сказать?
— А разве не ясно?
— Я подозреваю, ты собираешься окунуться по горло в трясину сентиментального чувства вины и надеешься и меня утянуть в эту сладкую мерзость.
— Вы говорили о служении империи, — Каслер очень аккуратно подбирал слова. — Это первейший долг нашего Дома испокон веков. Требует ли этот долг слепого повиновения и безрассудной преданности? Если так, то мы, Сторнзофы, добровольно превратили себя в рабов.
— Это еще что такое? — нахмурившись, Торвид потушил сигарету.
— Наша система дала глубокую трещину, — обдумывая слова, ответил Каслер. — У меня не было возможности признать этот факт во время моего уединения на Ледяном Мысе, но я смог воочию увидеть это, будучи солдатом на войне. В течение последних недель, однако, я оказался в мире, где истинное положение вещей нельзя не заметить. Несовершенство структуры империи так очевидно, что только последний глупец может не замечать этого и только лицемер или трус откажется признать это. Я — Сторнзоф, и к тому же Разъясненный, и, как и вы, свято верю в необходимость служения отечеству. Но сейчас я прошу вас, как ваш племянник и член Дома, понять, что мы истинно служим Грейсленду лишь в том случае, когда стараемся исправить величайшие изъяны империи.
— Понимаю, — Торвид помолчал, казалось, обдумывая ответ. Когда он вновь заговорил, голос его звучал непривычно сдержанно. — Ты задал мне вопрос как член Дома, от имени Дома я тебе и отвечу. Действительно, по-другому я и не могу, может быть, в этом проявится слабость. Но ты старший сын моей сестры и мой троюродный брат, поэтому, несомненно, ты — Сторнзоф, самая благородная кровь Грейсленда, и я не могу забывать об этом. Поэтому я скажу тебе следующее. Твои вопросы и опасения — следствие юношеской нерешительности, только и всего. Я скажу даже больше: подобного рода сомнения и приступы малодушия лишали и меня трезвости мысли, когда я был мальчиком. Я слишком задумывался о проблемах совести. Нерешительность парализовала мою волю. С почти фанатичным упорством я уверял себя, что не представляю ценности для страны и императора. Но, слава богу, я не зашел слишком далеко и признал свою ошибку. Мои глаза открылись, и я понял, что человек не может служить своей стране, если ум и сердце не нашли согласия. Он должен отдать себя служению полностью, без остатка, в противном случае он будет не просто бесполезным, но вредным — он станет помехой. Осознав опасность своих высокомерных сомнений, я по собственной воле отказался от них. Я, Сторнзоф, подчинился тому, что признал более значительным и важным, нежели мое «я» и мои личные интересы, тому, что важнее интересов нашего Дома, — мощи и славе Грейслендской империи. Я сделал это, потому что это нужно было Грейсленду, и это смирение высвободило во мне силу, которую не победить. И сейчас пришло время и тебе сделать то же самое.
Каслер вспомнил серые воды моря и серые небеса над ними — то, чем он жил всю жизнь. Казалось, они ушли далеко в прошлое. Он ничего не ответил.
— Ты молчишь, — Торвид пристально изучал племянника. — Знай, что я говорил с тобой о вещах очень интимных, о которых я мало с кем говорю, я сделал это только потому, что мы с тобой одной крови и связаны самыми крепкими из земных уз, несмотря на все наши различия. Я протянул тебе руку, и это — не пустяк, который можно игнорировать. Ты понимаешь меня?
— Да, грандлендлорд, — ответил Каслер. — Я понимаю вас лучше, чем когда-либо.
— Сэр, скажите, пожалуйста, который час? — спросила Лизелл по-грейслендски.
Пропустив мимо ушей ее вопрос, караульный втолкнул в клетку вновь поступившего пьяного, закрыл дверь на ключ и повернулся, чтобы уйти.
— Пожалуйста, сэр, — настойчиво взывала Лизелл, — будьте так добры, скажите, сколько мы уже здесь сидим? Здесь нет часов, нет окон, чтобы определить по солнцу и…
Караульный молча вышел из камеры, и дверь за ним закрылась.
— Ну почему же они не отвечают? — воскликнула она в отчаянии. — Я только спросила, который час, он что, умрет, если ответит?!
— Ничтожный деспот не упустит ни одной возможности, чтобы продемонстрировать свою власть, — ответил ей Гирайз.
— Ненавижу их. Они — злобные идиоты.
— Полностью с тобой согласен, но негодование не исправит положения. Только здоровье расстроит.
— Спасибо, доктор в'Ализанте. Как ты думаешь, сколько мы уже здесь потеряли времени?
— Не знаю, но думаю, что сейчас вторая половина дня, значит — около суток мы уже здесь.
— Сутки потеряны, это невозможно, я не переживу! Это энорвийское вонючее дурачье разрушает все наши планы! Так мы проиграем, и только по их вине! О, я готова задушить кого-нибудь!
Парочка забулдыг, слышавших ее выступление, засвистела и заулюлюкала.
— Лизелл, пожалуйста, успокойся, — устало попросил Гирайз. — Если тебе безразлично твое собственное здоровье, то пожалей хотя бы мое. У меня от этого начинает голова болеть.
— О, извини, — она немного подумала. — Правда, прости меня. Я, должно быть, страшно испортила тебе жизнь.
— Не приписывай себе заслуги энорвийской полиции.
— Да, пользы от меня мало. Я постараюсь быть более терпеливой, я постараюсь быть тихой и спокойной. Это очень трудно, но я постараюсь.
— Интересно.
— Что?
— Я никогда не слышал от тебя таких слов и даже не думал, что ты можешь такое произнести. Ты намного изменилась за эти годы.
— Надеюсь, не в худшую сторону.
— Вовсе нет.
— Да, могу себе представить, каким чудовищем я была.
— О, ты была очаровательным чудовищем.
— А-а, — она не могла понять, то ли это комплимент, то ли оскорбление. — Ты знаешь, ты тоже изменился. Гирайз в'Ализанте, которого я знала шесть лет назад, никогда бы не стал утруждать себя, а тем более рисковать своей свободой ради какого-то сбежавшего рабочего.
— Утруждать себя? Я просто был твоим переводчиком, не более того.
— Гораздо более того, — она благоразумно понизила голос.
— Ты спас того несчастного туземца. Без тебя ему бы не удалось убежать. Я видела, как ты сделал подножку констеблю, и я знаю, что ты сделал это специально.
— Констеблю? — Гирайз пожал плечами. — Он просто очень неуклюжий малый, это действительно было недоразумение. Я, насколько тебе известно, консервативный приверженец традиций и никогда осознанно не нарушал закон.
— Это, конечно, так. Но время идет, и я начинаю понимать, чем же на самом деле является ваша консервативная светлость.
Она сдержала слово. Она старалась быть терпеливой, старалась быть тихой и спокойной. Медленно ползло время. От духоты некуда было деться, пьяные пели песни и блевали, мухи летали тучами, но она молча сносила все эти ужасы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196