Она не испытывала ностальгии по дому, по Москве. Да и как она могла знать это, если раньше никуда не выезжала из своей страны и не подозревала о том, что существует на свете этот чудесный студенческий городок, в чем-то милый и старомодный, а в чем-то ультрасовременный.
Как же плакала Ирина в ту ночь, вернувшись после вечеринки домой! Никогда больше не сможет относиться она к своей родине так, как прежде! И как ей жить дальше, если она начала сомневаться в том, так ли уж хороша ее московская жизнь, и избавиться от этих сомнений ей вряд ли когда-нибудь удастся. Ей нравилось жить в Америке гораздо больше, чем у себя на родине!
После возвращения в Москву пребывание в Бостоне стало казаться Ирине не более чем сном: и прекрасные наряды, которые она примеряла в магазине, и Марта в исполнении Элизабет Тейлор, и бесконечные пиццы и кока-кола, и очаровательные студенты, и молодой человек на вечеринке, и его поцелуй, и сама вечеринка, — все стало таким далеким-далеким, и каждый день жизни в Москве, наполненный привычными делами и заботами, делал воспоминания все более яркими. Постепенно Ирина вспоминала Америку все реже и реже, но когда видела Бостон во сне, то просыпалась в слезах, как будто ей привиделся город, давно исчезнувший с лица Земли, словно Бостон был загадочным, нереальным, волшебным Авалоном. В конце концов тоска по Америке заглушила в Ирине другие чувства, отошли на второй план отношения с Марсом и Валерием, и единственным местом, где она находила хоть какое-то утешение, стала церковь Архангела Гавриила. Ирина часто приходила туда и, стоя на коленях, молила Бога о том, чтобы он указал ей путь, направил ее, дал хоть немного покоя.
И однажды случилось чудо. Был вечер, моросил противный мелкий дождик. Ирина и Наташа шли по мокрым московским улицам, А потом, скрываясь от дождя, зашли в ресторан «Прага».
Неожиданно Наташа сказала:
— Ты знаешь, самый яркий момент своей театральной биографии я пережила не в Москве, не в России, а в Соединенных Штатах. Я поехала туда по приглашению Центра имени Линкольна, что в Нью-Йорке.
— Я никогда не была в Нью-Йорке, — вздохнула Ирина. Сердце ее колотилось так яростно, что готово было выскочить из груди. Ей захотелось рассказать Наташе о своей жизни в Бостоне, но почему-то она не смогла заставить себя это сделать.
В «Прагу» заходило много иностранных туристов, и поэтому еда и сервис были там неплохими. Кроме того, в ресторане Наташу знали и обслужили быстро. Им отвели столик у окна, и, пока они сидели в ожидании заказа, Ирина смотрела на улицу, на мокрый тротуар, на людей, торопящихся куда-то по своим делам. Она чувствовала себя абсолютно чужой этим людям, мокрым и замерзшим, как будто не крыша и не оконное стекло отделяло ее от них, а целая вселенная. Но если люди, которых она видела, находились в Москве, тогда где же находилась она, Ирина? Может быть, в чистилище или в заключении, в тюрьме, из которой нет выхода?
— Катя, что с тобой? — Наташа дотронулась до руки подруги. — Тебе плохо?
Ирина так глубоко задумалась, что долго не могла сообразить, кто такая Катя, и с удивлением смотрела в лицо Наташи, не зная, что ответить.
— Катя!
— Ничего, все в порядке, — Ирина несколько раз глубоко вздохнула, — все прошло. Я не знаю... что-то на меня нашло. Голова сильно закружилась...
— Значит, так, — строгим голосом сказала Наташа, — заказ уже на столе, и ты немедленно выпьешь «Старки» и что-нибудь съешь. Ради Бога, я прошу тебя, поешь.
Позднее, когда убрали грязные тарелки и подали хорошо заваренный, крепкий чай, Наташа вернулась к разговору об Америке.
— Это такая необыкновенная страна — Америка! Как бы мне хотелось, чтобы ты хоть раз побывала там! В Америке все замечательно: природа, здания, люди, еда, запахи! И народ там веселый. В тот вечер, когда я познакомилась с одним банкиром из Техаса, я была одета в довольно вызывающее французское платье, я... — Наташа резко замолчала, взмахнула красивой, изящной рукой. — Пожалуй, хватит. Многовато для одного вечера. Я уже тебя шокировала, по всей видимости.
— Меня трудно чем-нибудь поразить.
— Как раз наоборот, очень легко! — Наташа рассмеялась. — Ты такая наивная, Катя. Сейчас образование в нашей стране находится на очень низком уровне! И вообще мы ужасно отсталые, ничуть не лучше так называемых стран третьего мира. Вечно мы им помогали. Зачем только? Сами хуже всех живем... Единственная страна, которая нуждается в помощи, — это наша несчастная родина.
Наташа сделала паузу, отпила чая из стакана.
— Я тебе вот что скажу, дорогая моя. В Нью-Йорке я встретила, — ты не поверишь, — Эдварда Олби! Он пришел на мой спектакль, чтобы посмотреть, как я играю. И я сделала замечательную вещь, — чего ради я должна была упускать такой уникальный шанс, как общение с одним из величайших театральных умов мира? Я плюнула на надоедливых нянек из КГБ и удрала с Олби. Нам удалось, как это называется, «уйти от преследования». То, что я узнала из разговора с Олби, я никогда не узнала бы от наших преподавателей. Его голос музыкой звучал в моих ушах, и я всеми фибрами души поглощала эту волшебную музыку. Я будто начала жить заново, он объяснил мне, как следует играть, как говорить, чтобы зрителям были понятны не только слова, но и мысли!
Глаза Наташи сияли, она все больше воодушевлялась:
— Мы проговорили всю ночь напролет. Я, конечно, страшно рисковала, но что же мне было делать? Кагэбешники устроили мне потом такую головомойку, страшно вспомнить! Я и теперь их боюсь, хотя многое в России уже изменилось. Но со мной мой ангел-хранитель, он помогает мне.
Ирине отчего-то подумалось вдруг, не подразумевает ли Наташа под ангелом-хранителем Валерия?
— Я сразу обратила на тебя внимание, Катя. Из-за твоей внутренней злости, ярости. Мой учитель считал, что ярость разрушает душу человека. И, чем старше я становлюсь, тем больше я склоняюсь к этому мнению. — Наташа взяла Ирину за руку. — Пойми, твоя ярость такого рода, что когда-нибудь ты не сможешь ее подавить, она вырвется наружу, сметая все на своем пути. И к чему это приведет?
Эдвард Олби показал мне, какой я должна быть. После встречи с ним я стала другой, потому что он открыл мне новый мир. Понимаешь, что я хочу сказать? Придет день, и ты тоже встретишь своего Эдварда Олби, который откроет тебе мир, и твоя жизнь совершенно изменится. Самое главное — не упустить такую возможность и, когда она появится, сделать так, как поступила я: в нужный момент послать всех к черту, забыть об опасности и смело идти вперед, к своей цели! Иногда нам следует принимать во внимание вытекающие из определенного поступка последствия, но в подобной ситуации не нужно о них думать. Ты слышишь меня, Катя?
— Ты даже не представляешь себе, как это неприятно, — два дня спустя говорил Марс Ирине, — знать, что где-то рядом с тобой находятся руководители «Белой Звезды» и быть не в состоянии добраться до них, задержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Как же плакала Ирина в ту ночь, вернувшись после вечеринки домой! Никогда больше не сможет относиться она к своей родине так, как прежде! И как ей жить дальше, если она начала сомневаться в том, так ли уж хороша ее московская жизнь, и избавиться от этих сомнений ей вряд ли когда-нибудь удастся. Ей нравилось жить в Америке гораздо больше, чем у себя на родине!
После возвращения в Москву пребывание в Бостоне стало казаться Ирине не более чем сном: и прекрасные наряды, которые она примеряла в магазине, и Марта в исполнении Элизабет Тейлор, и бесконечные пиццы и кока-кола, и очаровательные студенты, и молодой человек на вечеринке, и его поцелуй, и сама вечеринка, — все стало таким далеким-далеким, и каждый день жизни в Москве, наполненный привычными делами и заботами, делал воспоминания все более яркими. Постепенно Ирина вспоминала Америку все реже и реже, но когда видела Бостон во сне, то просыпалась в слезах, как будто ей привиделся город, давно исчезнувший с лица Земли, словно Бостон был загадочным, нереальным, волшебным Авалоном. В конце концов тоска по Америке заглушила в Ирине другие чувства, отошли на второй план отношения с Марсом и Валерием, и единственным местом, где она находила хоть какое-то утешение, стала церковь Архангела Гавриила. Ирина часто приходила туда и, стоя на коленях, молила Бога о том, чтобы он указал ей путь, направил ее, дал хоть немного покоя.
И однажды случилось чудо. Был вечер, моросил противный мелкий дождик. Ирина и Наташа шли по мокрым московским улицам, А потом, скрываясь от дождя, зашли в ресторан «Прага».
Неожиданно Наташа сказала:
— Ты знаешь, самый яркий момент своей театральной биографии я пережила не в Москве, не в России, а в Соединенных Штатах. Я поехала туда по приглашению Центра имени Линкольна, что в Нью-Йорке.
— Я никогда не была в Нью-Йорке, — вздохнула Ирина. Сердце ее колотилось так яростно, что готово было выскочить из груди. Ей захотелось рассказать Наташе о своей жизни в Бостоне, но почему-то она не смогла заставить себя это сделать.
В «Прагу» заходило много иностранных туристов, и поэтому еда и сервис были там неплохими. Кроме того, в ресторане Наташу знали и обслужили быстро. Им отвели столик у окна, и, пока они сидели в ожидании заказа, Ирина смотрела на улицу, на мокрый тротуар, на людей, торопящихся куда-то по своим делам. Она чувствовала себя абсолютно чужой этим людям, мокрым и замерзшим, как будто не крыша и не оконное стекло отделяло ее от них, а целая вселенная. Но если люди, которых она видела, находились в Москве, тогда где же находилась она, Ирина? Может быть, в чистилище или в заключении, в тюрьме, из которой нет выхода?
— Катя, что с тобой? — Наташа дотронулась до руки подруги. — Тебе плохо?
Ирина так глубоко задумалась, что долго не могла сообразить, кто такая Катя, и с удивлением смотрела в лицо Наташи, не зная, что ответить.
— Катя!
— Ничего, все в порядке, — Ирина несколько раз глубоко вздохнула, — все прошло. Я не знаю... что-то на меня нашло. Голова сильно закружилась...
— Значит, так, — строгим голосом сказала Наташа, — заказ уже на столе, и ты немедленно выпьешь «Старки» и что-нибудь съешь. Ради Бога, я прошу тебя, поешь.
Позднее, когда убрали грязные тарелки и подали хорошо заваренный, крепкий чай, Наташа вернулась к разговору об Америке.
— Это такая необыкновенная страна — Америка! Как бы мне хотелось, чтобы ты хоть раз побывала там! В Америке все замечательно: природа, здания, люди, еда, запахи! И народ там веселый. В тот вечер, когда я познакомилась с одним банкиром из Техаса, я была одета в довольно вызывающее французское платье, я... — Наташа резко замолчала, взмахнула красивой, изящной рукой. — Пожалуй, хватит. Многовато для одного вечера. Я уже тебя шокировала, по всей видимости.
— Меня трудно чем-нибудь поразить.
— Как раз наоборот, очень легко! — Наташа рассмеялась. — Ты такая наивная, Катя. Сейчас образование в нашей стране находится на очень низком уровне! И вообще мы ужасно отсталые, ничуть не лучше так называемых стран третьего мира. Вечно мы им помогали. Зачем только? Сами хуже всех живем... Единственная страна, которая нуждается в помощи, — это наша несчастная родина.
Наташа сделала паузу, отпила чая из стакана.
— Я тебе вот что скажу, дорогая моя. В Нью-Йорке я встретила, — ты не поверишь, — Эдварда Олби! Он пришел на мой спектакль, чтобы посмотреть, как я играю. И я сделала замечательную вещь, — чего ради я должна была упускать такой уникальный шанс, как общение с одним из величайших театральных умов мира? Я плюнула на надоедливых нянек из КГБ и удрала с Олби. Нам удалось, как это называется, «уйти от преследования». То, что я узнала из разговора с Олби, я никогда не узнала бы от наших преподавателей. Его голос музыкой звучал в моих ушах, и я всеми фибрами души поглощала эту волшебную музыку. Я будто начала жить заново, он объяснил мне, как следует играть, как говорить, чтобы зрителям были понятны не только слова, но и мысли!
Глаза Наташи сияли, она все больше воодушевлялась:
— Мы проговорили всю ночь напролет. Я, конечно, страшно рисковала, но что же мне было делать? Кагэбешники устроили мне потом такую головомойку, страшно вспомнить! Я и теперь их боюсь, хотя многое в России уже изменилось. Но со мной мой ангел-хранитель, он помогает мне.
Ирине отчего-то подумалось вдруг, не подразумевает ли Наташа под ангелом-хранителем Валерия?
— Я сразу обратила на тебя внимание, Катя. Из-за твоей внутренней злости, ярости. Мой учитель считал, что ярость разрушает душу человека. И, чем старше я становлюсь, тем больше я склоняюсь к этому мнению. — Наташа взяла Ирину за руку. — Пойми, твоя ярость такого рода, что когда-нибудь ты не сможешь ее подавить, она вырвется наружу, сметая все на своем пути. И к чему это приведет?
Эдвард Олби показал мне, какой я должна быть. После встречи с ним я стала другой, потому что он открыл мне новый мир. Понимаешь, что я хочу сказать? Придет день, и ты тоже встретишь своего Эдварда Олби, который откроет тебе мир, и твоя жизнь совершенно изменится. Самое главное — не упустить такую возможность и, когда она появится, сделать так, как поступила я: в нужный момент послать всех к черту, забыть об опасности и смело идти вперед, к своей цели! Иногда нам следует принимать во внимание вытекающие из определенного поступка последствия, но в подобной ситуации не нужно о них думать. Ты слышишь меня, Катя?
— Ты даже не представляешь себе, как это неприятно, — два дня спустя говорил Марс Ирине, — знать, что где-то рядом с тобой находятся руководители «Белой Звезды» и быть не в состоянии добраться до них, задержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151