Несмотря на свой изрядный вес и немалые габариты он двигался с легкостью и быстротой юноши. Хонно быстро разгадала его тактику: без конца нападать, не давая противнику передышки, утомить его, чтобы, устав, он совершил ошибку. Затем она обнаружила слабое место в этой тактике. Между постоянными атакующими выпадами существовали все-таки минутные интервалы, во время которых можно было ухитриться перейти в контратаку.
Спокойно защищаясь от непрерывных выпадов противника, Хонно выжидала удобного момента для нападения. Удар, еще один, и еще, вот, наконец, сейчас можно, — и Хонно ринулась в атаку на Большого Эзу, раскрывшегося на секунду перед очередным броском. Мгновение — и она поняла, что попала в ловушку — противник был готов к этому удару и, более того, ждал его. Терпеливо, долго он заманивал ее, чтобы она из обороны перешла в наступление, а когда она наконец сделала это, он умелым приемом блокировал ее. Хонно осталось только дивиться его мастерству и легкости, с какой он уложил ее на обе лопатки и прижал к полу ребром ладони, держа руку у ее горла.
Большой Эзу помог Хонно подняться с ковра, похвалил:
— Неплохо, госпожа Кансей. Но можно еще лучше. Они встретились через полтора часа в ресторане клуба на третьем этаже. За это время Хонно вымыли, натерли ароматными маслами, сделали массаж, снова вымыли. В комнате, где она принимала ванну первый раз, Хонно нашла свою одежду, выстиранную и тщательно отутюженную.
В отличие от яркой беломраморной залы на втором этаже, помещение ресторана было выдержано в строгом, сдержанном стиле: стены из необработанного серого гранита, почти бесцветные, создающие странное впечатление переливчатости благодаря неотполированной поверхности камня; необычно узкие и длинные зарешеченные стрельчатые окна; в оконных проемах был виден город, но из-за необыкновенной формы окон он приобретал нереальный, расчерченный на вертикальные полосы облик, казалось, здесь поработала рука не архитектора, а художника-абстракциониста.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила Хонно, усаживаясь за столик напротив Большого Эзу.
— Терпение, госпожа Кансей, — ответил тот. Официант в это время разливал в бокалы охлажденное белое вино. — Надо уметь терпеть. Именно из-за недостатка терпения вы поддались на мою хитрость во время нашего боя и проиграли.
— Но я хочу знать, что же случилось с Гиином, а также получить назад тетради Сакаты, — волнуясь, проговорила Хонно, откладывая в сторону красиво оформленное меню.
Большой Эзу молча разглядывал ее, потягивая вино, потом сказал:
— Давайте сначала выясним, что для вас важнее: тетради, оставленные вашим другом вам в завещание, или жизнь профессора Гиина?
— Но мне одинаково важно и то, и другое!
— Но если бы вы все-таки были вынуждены выбирать между Гиином и тетрадями, — спрашивал Большой Эзу Хонно так, словно она была маленькой девочкой, — что бы вы выбрали?
— Вы серьезно говорите или это очередная из ваших шуточек?
— Я абсолютно серьезен.
— Послушайте, но ваш вопрос звучит просто дико.
— Неужто? Я так не считаю.
— Да что же вы за человек такой! — сердито воскликнула Хонно. — По-моему, ответ может быть только один: жизнь человека гораздо важнее каких бы то ни было тетрадей, пусть даже и зашифрованных.
— Разве? А как же ваше обещание Сакате-сану, госпожа Кансей? Ваш священный долг — гири?
Хонно захлестнула волна жгучего стыда. Беспокойство за жизнь Гиина отодвинуло на второй план ее долг перед Сакатой, она как-то забыла об этом.
— Но вы, по-моему, неправильно ставите вопрос. И потом, почему вам так важно знать мой ответ?
— Ваш ответ имеет принципиальное значение. Я задал вам загадку-Дзэн, и если вы думаете, что решение подобных загадок — бессмысленное занятие, то вы глубоко заблуждаетесь. Это не моя прихоть, поймите. Загадки-Дзэн, дорогая госпожа, помогают найти выход "душе, блуждающей в потемках. Я предупредил вас, что вы должны быть готовы к чему угодно. Вы дали слово, уверили меня, что сделаете все, что от вас потребуется. И что же? Нам встретилось первое препятствие на пути, и вы не можете сделать ничего лучше, как только капризничать и обижаться. Где ваш боевой дух, воля? Что бы сказал о вашем поведении Саката-сан?
Хонно закрыла лицо руками и заплакала. Большой Эзу подождал, пока она успокоится, и спросил:
— Почему вы плакали?
— Я вела себя глупо, пытаясь подражать в своем поведении настоящему воину. Это не для женщины, женщина слаба, только мужчине такое под силу.
— Неправильно. Быть настоящим воином — значит обладать боевым духом, возраст и пол здесь ни при чем. А у вас есть задатки борца, воина, я знаю, я почувствовал это во время нашего боя в додзо. Я ощутил силу вашей внутренней энергии — ва. Вы сражались с яростью, достойной любого мужчины, и получили от боя удовольствие. Совершенно так же, как и я, кстати.
— Но... Бедный Гиин... — прошептала Хонно. — Я не могу не думать о нем, не могу не беспокоиться. Что, если...
— Сердце воина должно быть свободно. Сердце воина закаляется в борьбе, в выполнении обязательств, предписываемых чувством долга — гири, и в соблюдении правил чести. Только это важно. А Гиин всего лишь человек.
— Но ведь я когда-то любила Гиина и, возможно, люблю до сих пор. И Эйкиси я люблю, он — мой муж.
— И Эйкиси, и Гиин, — не более, чем люди. Несовершенный, непостоянный материал. А идеалы воина неизменны, совершенны, чисты. Поверьте хотя бы в один из этих идеалов — и вы перестанете зависеть от кого или чего-либо.
— Я замужняя женщина, — с несчастным видом защищалась Хонно. — У меня есть обязанности перед мужем.
— Повторяю вам, госпожа Кансей, мужчины и женщины — материал ненадежный. Они лгут, изворачиваются, крадут, предают. Такова человеческая природа. Такова жизнь. Поставить себя в зависимость от мужчины или женщины — значит стать слабым, накликать беду. Воин не верит людям, и поэтому обретает великую силу.
— Все слова, слова. Пустые слова.
Большой Эзу долго молчал, затем согласно кивнул.
— Вы правы, госпожа Кансей. И сегодня ночью мы от слов перейдем к делу.
* * *
Стемнело, когда они оказались на окраине Токио, в саду, полном зеленого мха и покоя. Словно изумруд, сверкал в свете луны темный и таинственный пруд. В саду находился публичный дом. Хозяйкой заведения была Мама-сан.
— Вы приходите сюда удовлетворить зов плоти? — спросила Хонно, оглядываясь вокруг. Место было красивое; сюда приходили самые разные люди за сексуальными развлечениями, здесь позволены были любые удовольствия, запрещенные общественной моралью.
Большой Эзу улыбнулся словам Хонно и повел ее дальше, мимо пруда через двор к деревянному зданию. Мама-сан стояла в дверях, поджидая посетителей, словно заранее знала об их визите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Спокойно защищаясь от непрерывных выпадов противника, Хонно выжидала удобного момента для нападения. Удар, еще один, и еще, вот, наконец, сейчас можно, — и Хонно ринулась в атаку на Большого Эзу, раскрывшегося на секунду перед очередным броском. Мгновение — и она поняла, что попала в ловушку — противник был готов к этому удару и, более того, ждал его. Терпеливо, долго он заманивал ее, чтобы она из обороны перешла в наступление, а когда она наконец сделала это, он умелым приемом блокировал ее. Хонно осталось только дивиться его мастерству и легкости, с какой он уложил ее на обе лопатки и прижал к полу ребром ладони, держа руку у ее горла.
Большой Эзу помог Хонно подняться с ковра, похвалил:
— Неплохо, госпожа Кансей. Но можно еще лучше. Они встретились через полтора часа в ресторане клуба на третьем этаже. За это время Хонно вымыли, натерли ароматными маслами, сделали массаж, снова вымыли. В комнате, где она принимала ванну первый раз, Хонно нашла свою одежду, выстиранную и тщательно отутюженную.
В отличие от яркой беломраморной залы на втором этаже, помещение ресторана было выдержано в строгом, сдержанном стиле: стены из необработанного серого гранита, почти бесцветные, создающие странное впечатление переливчатости благодаря неотполированной поверхности камня; необычно узкие и длинные зарешеченные стрельчатые окна; в оконных проемах был виден город, но из-за необыкновенной формы окон он приобретал нереальный, расчерченный на вертикальные полосы облик, казалось, здесь поработала рука не архитектора, а художника-абстракциониста.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила Хонно, усаживаясь за столик напротив Большого Эзу.
— Терпение, госпожа Кансей, — ответил тот. Официант в это время разливал в бокалы охлажденное белое вино. — Надо уметь терпеть. Именно из-за недостатка терпения вы поддались на мою хитрость во время нашего боя и проиграли.
— Но я хочу знать, что же случилось с Гиином, а также получить назад тетради Сакаты, — волнуясь, проговорила Хонно, откладывая в сторону красиво оформленное меню.
Большой Эзу молча разглядывал ее, потягивая вино, потом сказал:
— Давайте сначала выясним, что для вас важнее: тетради, оставленные вашим другом вам в завещание, или жизнь профессора Гиина?
— Но мне одинаково важно и то, и другое!
— Но если бы вы все-таки были вынуждены выбирать между Гиином и тетрадями, — спрашивал Большой Эзу Хонно так, словно она была маленькой девочкой, — что бы вы выбрали?
— Вы серьезно говорите или это очередная из ваших шуточек?
— Я абсолютно серьезен.
— Послушайте, но ваш вопрос звучит просто дико.
— Неужто? Я так не считаю.
— Да что же вы за человек такой! — сердито воскликнула Хонно. — По-моему, ответ может быть только один: жизнь человека гораздо важнее каких бы то ни было тетрадей, пусть даже и зашифрованных.
— Разве? А как же ваше обещание Сакате-сану, госпожа Кансей? Ваш священный долг — гири?
Хонно захлестнула волна жгучего стыда. Беспокойство за жизнь Гиина отодвинуло на второй план ее долг перед Сакатой, она как-то забыла об этом.
— Но вы, по-моему, неправильно ставите вопрос. И потом, почему вам так важно знать мой ответ?
— Ваш ответ имеет принципиальное значение. Я задал вам загадку-Дзэн, и если вы думаете, что решение подобных загадок — бессмысленное занятие, то вы глубоко заблуждаетесь. Это не моя прихоть, поймите. Загадки-Дзэн, дорогая госпожа, помогают найти выход "душе, блуждающей в потемках. Я предупредил вас, что вы должны быть готовы к чему угодно. Вы дали слово, уверили меня, что сделаете все, что от вас потребуется. И что же? Нам встретилось первое препятствие на пути, и вы не можете сделать ничего лучше, как только капризничать и обижаться. Где ваш боевой дух, воля? Что бы сказал о вашем поведении Саката-сан?
Хонно закрыла лицо руками и заплакала. Большой Эзу подождал, пока она успокоится, и спросил:
— Почему вы плакали?
— Я вела себя глупо, пытаясь подражать в своем поведении настоящему воину. Это не для женщины, женщина слаба, только мужчине такое под силу.
— Неправильно. Быть настоящим воином — значит обладать боевым духом, возраст и пол здесь ни при чем. А у вас есть задатки борца, воина, я знаю, я почувствовал это во время нашего боя в додзо. Я ощутил силу вашей внутренней энергии — ва. Вы сражались с яростью, достойной любого мужчины, и получили от боя удовольствие. Совершенно так же, как и я, кстати.
— Но... Бедный Гиин... — прошептала Хонно. — Я не могу не думать о нем, не могу не беспокоиться. Что, если...
— Сердце воина должно быть свободно. Сердце воина закаляется в борьбе, в выполнении обязательств, предписываемых чувством долга — гири, и в соблюдении правил чести. Только это важно. А Гиин всего лишь человек.
— Но ведь я когда-то любила Гиина и, возможно, люблю до сих пор. И Эйкиси я люблю, он — мой муж.
— И Эйкиси, и Гиин, — не более, чем люди. Несовершенный, непостоянный материал. А идеалы воина неизменны, совершенны, чисты. Поверьте хотя бы в один из этих идеалов — и вы перестанете зависеть от кого или чего-либо.
— Я замужняя женщина, — с несчастным видом защищалась Хонно. — У меня есть обязанности перед мужем.
— Повторяю вам, госпожа Кансей, мужчины и женщины — материал ненадежный. Они лгут, изворачиваются, крадут, предают. Такова человеческая природа. Такова жизнь. Поставить себя в зависимость от мужчины или женщины — значит стать слабым, накликать беду. Воин не верит людям, и поэтому обретает великую силу.
— Все слова, слова. Пустые слова.
Большой Эзу долго молчал, затем согласно кивнул.
— Вы правы, госпожа Кансей. И сегодня ночью мы от слов перейдем к делу.
* * *
Стемнело, когда они оказались на окраине Токио, в саду, полном зеленого мха и покоя. Словно изумруд, сверкал в свете луны темный и таинственный пруд. В саду находился публичный дом. Хозяйкой заведения была Мама-сан.
— Вы приходите сюда удовлетворить зов плоти? — спросила Хонно, оглядываясь вокруг. Место было красивое; сюда приходили самые разные люди за сексуальными развлечениями, здесь позволены были любые удовольствия, запрещенные общественной моралью.
Большой Эзу улыбнулся словам Хонно и повел ее дальше, мимо пруда через двор к деревянному зданию. Мама-сан стояла в дверях, поджидая посетителей, словно заранее знала об их визите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151