Сжав зубы, она согласилась. Двадцатка добровольцев подобралась разношерстная: были двое, служившие прежде в пограничной разведке, был один лесник, были два брата, как я подозревал, занимавшиеся попросту браконьерством, и так далее. Среди нас находился даже довольно изнеженный с виду учитель музыки, но умевший великолепно забираться на гладкие крепостные стены без веревки и клиньев. Последним в наш отряд попал Лион. Просьбу о зачислении принес его тюремщик. Очевидно, парень так и не научился ладить с людьми и оказался теперь в камере для осужденных. Может быть, у него и не было чувства юмора и в общении он был не очень-то приятен, но мужество и выносливость перевешивали остальные недостатки. Я заплатил за него выкуп, и он стал двадцатым.
В первый же день, когда двадцатка собралась в одном из моих отдаленных поместий, Янош предупредил, что мы должны отныне жить так, словно против нас все человечество. Он сказал, что мы должны думать о себе как об отряде нерегулярных войск, попавшем в смертельно опасное окружение, должны научиться выживать так, чтобы каждый стоил десятерых.
Этим и занялся Мэйн, как оказалось, сущий дьявол в образе человеческом, который гонял нас по полям так, что мы просили пощады. И тогда он милостиво разрешал нам индивидуальные упражнения – лазанье по деревьям или по скалам. Играли мы и в игры, нацеленные на умение ориентироваться и прятаться на местности. Есть такая детская игра «заяц и собаки». Только здесь правила были изменены так, что пойманного «зайца» швыряли в пруд. В конце зимы такое наказание выглядит совсем не смешным. Когда мы совершенно выматывались, Мэйн заставлял нас рисовать карты или решать сложные головоломки. Так мало-помалу мы превращались в единую команду. Возвращались ко мне мои ночные кошмары о неизвестной пещере, но я был настолько утомлен тренировками Мэйна, что они лишь пару раз потревожили меня.
Теперь, продвигаясь по лесам и горам за Перечным побережьем, мы чувствовали себя увереннее, чем когда бы то ни было прежде. Мы прекрасно ориентировались на местности, могли по поведению животных и птиц определить, есть ли впереди опасность. Только вот животные и птицы попадались очень редко, словно здесь прошла грандиозная охота, и это было зловещим признаком. Словно все попрятались в предчувствии какого-то разрушительного урагана. Те немногие деревни, которые попадались нам во время первого путешествия, оказались заброшенными, нам вообще не встречалось ни одного человека.
Мы добрались до верховий реки без особых приключений, хотя все ощущали вокруг присутствие каких-то последствий недоброй магии. Хорошо хоть нас не тревожили те мелкие козни неизвестных колдунов, которые досаждали нам в первом путешествии. Возможно, размышлял я, наши недруги чувствовали, что этим нас не проймешь, и готовили какое-нибудь великое заклинание, чтобы уничтожить нас позже. Несколько раз видели мы наблюдателей и прятались от них. Поскольку мы так и не узнали, что у них на уме, добрые намерения или злые, мы сочли за лучшее просто оставаться незамеченными.
Мы никогда не продвигались так, как естественно было бы от нас ожидать. Так, несмотря на то, что легче было бы идти по дну долины, там, где сохранилась дорога, которой мы пользовались раньше, мы даже и не приближались к этому маршруту. Также мы никогда не показывались на вершинах холмов, особенно потому, что там, как правило, чаще всего замечались наблюдатели. Мы продвигались обычно зигзагом, не удаляясь от мест, известных нам по прошлым путешествиям, но и не повторяя предыдущих маршрутов. К тому же эта экспедиция не была испытанием на выносливость, как предыдущие. Мы находились на марше в течение шести часов, а затем три часа отдыхали. Усталость, постоянно твердил Янош, сравнима с врагом, затаившимся в засаде; усталый человек спотыкается, идет медленно, его внимание ослаблено, он очень уязвим для неожиданной опасности, а паче того – нападения врага. Как и раньше, пищу мы готовили только днем и старались, чтобы костер не очень дымил. Иногда обходились зернами, вымоченными в вине, или свежепойманной сырой рыбой с фруктовым соком местных плодов. Мы добрались до пустынных земель быстрее, чем первая экспедиция, не говоря уж о второй. Дальше мы пошли с еще большими предосторожностями, поскольку маскироваться стало труднее.
По прошествии четырех дней там, где степи переходили в пустыню, мы наткнулись на разбойников-работорговцев. Как и раньше, их всадники обложили наш отряд по бокам. Янош приказал остановиться и отвел меня в сторону.
– У нас есть выбор, – сказал он. – Мы можем подождать, пока они бросятся в атаку сами или с помощью магии, и там уже действовать по обстоятельствам. Или ударить первыми. Я высказываюсь в пользу последнего. Мне надоели эти бездельники кочевники. В будущем, когда здесь пойдут большие караваны на восток, от них житья не будет. И я полагаю, что надо дать им уже сейчас такой урок, чтобы им неповадно было впредь трогать путешественников из Ориссы.
Я колебался, полагая, что у нас мало сил для сражения. Не лучше ли оторваться от них или как-нибудь обмануть? Но затем я припомнил, сколько мы натерпелись от их «благих деяний», и представил, каково бы нам пришлось, если бы мы выбрали тогда плен, а не сражение. Затем я подумал о Диосе, и гнев охватил меня.
– Делай как считаешь нужным, – сказал я, но и по сей день я иногда сомневаюсь в правильности этого решения.
– Отлично. Уничтожим этих гиен, – сказал он. – Не только при помощи оружия, но и более убедительными средствами.
Мы сменили курс, направляясь прямиком на всадников, ничем не выказывая наших намерений. До сумерек они так и держались в отдалении. Но нам понятно было, куда они направляются – к очередному оазису, где нас поджидали главные силы их отряда.
– Нападем, когда они заснут, – сказал Янош.
Он приказал нам отдать ему наши кинжалы. На песке он нарисовал букву V, направленную острием к оазису. Вторая V, поменьше, была вписана в первую, это было изображение наконечника копья или стрелы. В то время уже никто не обвинял Яноша в том, что он творит заклинания и выполняет в нашем отряде функции воскресителя, хотя такие действия были запрещены в Ориссе человеку, не принадлежащему к сословию воскресителей. За фигурой наконечника копья он нарисовал большой круг и по границе его разложил наши кинжалы остриями внутрь. Затем он взял из наших запасов десятка два боевых стрел и также разложил их в круге. Из трех копий он выложил на песке треугольник. Он произнес какие-то слова, и копья задымились, а потом загорелись, при этом не обугливаясь. Он осторожно достал из своей дорожной сумки пузырек и открыл двойную крышку. Хотя мы стояли от него футах в десяти, нас накрыл такой запах из пузырька, что меня чуть не стошнило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151