Ханна затаила дыхание, не желая уничтожать возникшее между ними чувство понимания.
Но что общего у нее с Остеном Данте? Практичная женщина с острым языком и независимыми взглядами, смущавшими всех знакомых ей мужчин, и дворянин, необычайно красивый мужчина, обладавший деньгами и властью, впитанной им с молоком матери. Конечно же, она ему не ровня.
– Я не понимаю, – произнес он, вопросительно щурясь.
– Сегодня, когда я пришла за Пипом, я... я уже решила покинуть Рейвенскар. Мои вещи были упакованы и сложены под кустами азалий.
Он заметно побледнел.
– Но я не дал вам ни шиллинга! Где бы вы нашли еду и кров?
– Мне пришлось бы... то есть я взяла кое-какую провизию...
Оказалось труднее, чем она себе представляла, признаться в содеянном под этим гипнотическим взглядом.
– Мистер Данте, я украла у вас вот это.
Она вытянула руку и разжала пальцы, показывая булавку.
Данте медленно перевел взгляд на ее раскрытую ладонь. Он долго молчал. Она терпеливо ждала, когда он заговорит. Потом не выдержала и нарушила молчание:
– Вы снимали шейный платок, положили булавку сверху, вот я и взяла ее, ведь вы отказались мне заплатить за работу.
Она запнулась. Заработала ли? Ее щеки горели от стыда, а ложь жгла язык. Она не заработала ничего, кроме презрения Остена Данте. Она с самого начала лгала ему.
А теперь объясняет, что хотела обокрасть человека, который укрыл их с Пипом от дождя. Она могла дать объяснение всему, чему угодно, но правда по-прежнему была проста, безобразна и лежала в виде булавки на ее протянутой ладони.
– Не важно, почему я это сделала, – призналась она. – Я это сделала. Если вы пожелаете, чтобы я покинула Рейвенскар, я это пойму.
Господи, как долго он будет смотреть на ее руку? Никогда еще Ханна не видела его таким спокойным.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он накрыл длинными пальцами ее ладонь. Его руки были жесткими, поразительно мозолистыми и такими сильными, что очаровали ее. Они были такими теплыми, что душа затрепетала. Он сомкнул ее пальцы вокруг драгоценности, его голос был низким и хриплым:
– Оставьте это себе.
– Ч... что?
– Тогда, если вы опять решите по глупости сбежать, мне не придется думать о том, достаточно ли у вас с Пипом пищи и есть ли кров над головой.
Ханна ошеломленно смотрела на него. Этот сильный, богатый человек беспокоится о ней и Пипе?
Такое ей просто в голову не приходило. Но, глядя на выражение его лица, не приходилось сомневаться в искренности сказанного.
– Но... но, сэр, вы не понимаете. Я... я украла это у вас.
– Считайте, что это подарок.
– Я не могу это принять, – запинаясь, произнесла она.
Его губы сложились в улыбку, не похожую ни на одну из тех, что она видела прежде, – ироничную и одновременно теплую.
– Вы же хотели это украсть? – мягко поинтересовался он.
– Но... тогда все было по-другому! Должно быть, эта вещь стоит целое состояние!
– Если хотите, будем считать, что этого разговора не было, и вы сможете украсть ее еще раз. Мой слуга снова будет упрекать меня в небрежности, а я пожму плечами и куплю другую булавку. Или, может быть...
Он замолчал, его взгляд становился все напряженнее.
– Может быть, все станет проще, если я попрошу кое-что взамен.
– Да. То есть, нет... я...
Ханна застыла, уверенная в том, что он снова начнет выпытывать у нее то, что его интересует.
– Ничего особенного я не прошу, но, если вы согласитесь, это доставит мне большое удовольствие.
Он все время смотрел на ее руку, и она вдруг осознала, что он держит ее в своей мускулистой, горячей ладони.
– Зовите меня Остеном.
– О... Остеном?
– Очень давно никто не называл меня так.
– Остен.
Ее щеки горели. Рука дрожала. Его имя прозвучало в ее устах совершенно необычно. Как нечто пряное и сладкое, словно расплавленный шоколад.
– Но я не думаю... То есть я хотела сказать, едва ли это соответствует...
– Пожалуйста, Ханна.
Во взгляде его была мольба. Выражение лица смягчилось. Высокомерия как не бывало.
Сейчас самое время признаться, что она не умеет записывать ноты. Но как он отреагирует на ее обман? Потеряна музыка, та самая, которую он с таким трудом сочинял. Которая была для него наваждением и без которой он жить не мог.
Музыкальная комната стала для них обоих тюрьмой. И все же проведенными здесь часами они очень дорожили. Для Ханны Остен Данте все еще оставался загадкой. Он мог приютить путников в непогоду и в то же время игнорировать письма своих близких.
Пламя свечи отразилось в блестящей поверхности фортепиано.
– Остен, можно задать вам вопрос?
– Я задал их вам более чем достаточно. Не скажу, чтобы от этого была какая-то польза. – На его лице отразилось разочарование. – Так что это за загадочный вопрос, мадам?
На губах Ханны появилась слабая улыбка.
– Почему музыка имеет для вас такое большое значение?
Подобного вопроса Остен не ожидал.
– Что вы имеете в виду?
– Почему вы занимаетесь музыкой с такой страстью?
Она поняла, что зря затеяла этот разговор, но уже не могла остановиться.
– Порой мне кажется, что вы ненавидите занятия музыкой, зачем же мучить себя?
– Вы говорите так, потому что я напрочь лишен таланта. Не правда ли?
– Нет.
– Что «нет»?
– Не надо этим шутить. Я лишь хочу стать вашим другом.
Что за глупость она сморозила! Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
– Моим другом... – Он улыбнулся в раздумье. – С тех пор, как у меня был друг, прошло очень много времени. Не потому, что Чаффи... – Остен замолчал.
До чего же он одинок! А ведь он добрый, великодушный. Они с Пипом наверняка не первые, кого он облагодетельствовал.
Она чувствовала, что задела какие-то струны его души, где-то в самой глубине, которых еще никто не касался. Это и пугало ее, и радовало.
– Пожалуйста, Остен, расскажите о музыке.
Он внимательно смотрел на нее, не произнося ни слова. Видимо, не решаясь сказать то, что его давно мучило. И наконец заговорил:
– Вы когда-нибудь расставались с кем-то, кого очень любили?
Сердце Ханны болезненно сжалось. Она вспомнила умирающую Элизабет. Вспомнила, какой кошмар пришлось ей пережить.
– Я...
– Нет, – перебил ее Данте. – Вы никогда никому не позволите нанести вам удар, моя отважная Ханна.
Он нежно провел пальцем по ее шелковистой щеке.
– Вы ошибаетесь, – призналась она. – Я потеряла человека, которого любила больше всех в жизни, не считая Пипа.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Тогда вы должны сделать все, чтобы с ним помириться, сказать, как сильно вы сожалеете.
Она провела с Лиззи так мало времени. Они даже не успели сказать друг другу все, что хотели.
– Иногда достаточно одного лишь прикосновения, – произнесла Ханна. – И не нужно никаких слов.
Лицо Данте исказила боль.
– Слова. Проклятые слова. Бессмыслица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63