Сначала надо понять, как диск был запрограммирован, только тогда можно будет посмотреть, что там записано.
А то, что там записано, я надеюсь, является ключом к разгадке смерти Джимми Стомы.
– Ты не мог бы попробовать? – спрашивает Эмма у Хуана.
Его взгляд тревожно перебегает с Эммы на Мириам, затем на меня.
– Хм… не сегодня. Может, завтра?
– Ладно, завтра, – соглашаюсь я.
Он пристально вглядывается в мое помятое лицо:
– Слушай, у тебя все в порядке? Выглядишь так, будто скатился по лестнице с третьего этажа.
– Со второго, – поправляю я, криво усмехаясь. – И представь себе, я был трезв как стекло.
Тут Мириам, врач до мозга костей, понимает: она просто обязана продемонстрировать окружающим, что ее на мякине не проведешь.
– Вас избили, Джек, – констатирует она. – Били по лицу.
– Да, и не только. – И тут внезапно на меня накатывает усталость. – Пошли, Эмма. Этим двоим пора баиньки.
До машины я дохожу с трудом. Эмма велит мне садиться на пассажирское сиденье. Я прижимаюсь липким от пота лбом к стеклу.
– Спасибо, что работаешь моим шофером, – говорю я.
– Не за что.
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, чем ты. Поспи.
– Она врач. Мириам. – И по какой-то необъяснимой причине – а может, это побочный эффект сотрясения мозга – я решаю, что Эмма должна узнать: у Хуана высокие требования. Он не спит с кем попало. – Она высококвалифицированный хирург, – прибавляю я.
– Она очень симпатичная.
И тут у меня вырывается:
– Не такая симпатичная, как ты.
– Джек, что за бред ты несешь?
– Молчу-молчу.
Боже, как же мне хреново – это самый неподходящий момент для того, чтобы оказаться наедине с Эммой. Я слаб и могу все испортить. Я прошу ее сделать музыку потише, и она отвечает: «С удовольствием». Это ее приговор «Стоматознику».
Мы подъезжаем к ее дому, она вытаскивает ключ из зажигания:
– Ты до дома не доедешь.
– Отдай мои ключи! Я в порядке.
– Не дури!
Вот так я снова оказываюсь у нее на диване, с полной пригоршней аспирина и льдом на лбу. Эмма, успев переоблачиться в футболку «Перл Джем», которая ей велика, ходит босиком по дому, выключает свет и проверяет замки.
– Джек, – говорит она, – а вдруг они хотят извести всю группу?
– Кто?
– Смотри, сначала умирает Джимми Стома, теперь Джей Бернс. А вдруг кто-то решил расправиться со всеми «Блудливыми Юнцами»?
Эмма ускользает в ванну и из моего поля зрения. Я слышу, как она прилежно чистит зубы.
– Фо фы оф эфом фумаеф? – спрашивает она.
– Ну, я слышал о том, как губят карьеры, но никогда не слышал, чтобы кто-то хотел порешить целую группу.
Эмма возвращается, от нее сильно пахнет мятой.
– А кто остался? – интересуется она.
– Лид-гитарист умер пару лет назад, значит, только два басиста.
– А ударник?
– У Джимми их было больше дюжины.
В квартире темно, только в комнате Эммы горит ночник.
– Возможно, тебе надо с ними поговорить. С басистами, – говорит она.
– Когда? В перерывах между покойными раввинами?
– Слушай, я дала тебе неделю, чтобы ты разобрался в этом деле.
– «Разобрался в этом деле»? Здравствуйте. Я теперь Анджела Лэнсбери?
Эмма закатывает глаза и выходит из комнаты. Через минуту она гасит свет. Я глотаю аспирин, не запивая, изнеможенно откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Я слышу, как скрипят пружины – Эмма устраивается поудобней. И я шепчу в темноте:
– Эй, я так и не ответил на твой вопрос.
– Какой? – раздраженно вопрошает Эмма.
– Ты спрашивала, сплю ли я с кем-нибудь. Так вот, мой ответ – нет.
– Я знаю, – говорит она так тихо, что я едва слышу. – Отдохни, Джек.
И я повинуюсь…
Я просыпаюсь от ритма чужого дыхания. Льда у меня на лбу уже нет, и мои щеки вытерты насухо. Эмма поправляет одеяло, чтобы прикрыть мне ноги.
Заметив, что я шевельнулся, она шепчет:
– Это я.
– Ты пренебрегла своим призванием.
– Закрой глаза.
– Сколько тебе лет, Эмма?
– Двадцать семь.
О боже, боже, боже, боже.
– Почему ты спрашиваешь?
Хендрикс, Джоплин, Джонс, Моррисон Кобэйн – я хочу выкрикнуть вслух эти имена. Но вместо этого говорю:
– Двадцать семь – ничего себе!
– Сам ты ничего себе. Не такой уж веселый возраст, как ты помнишь.
– Ты шутишь? Это прекрасный возраст!
– Я выкинула валиум, – говорит она. – После обеда я вернулась в редакцию и выкинула их в мусорку, все таблетки до единой.
Вокруг темно и тихо. Может, она уже вернулась к себе в спальню?
– Эмма?
– Что?
Хорошо. Она не ушла.
– Спасибо, что заботилась обо мне сегодня.
– Спасибо за приключение, Джек. – Она нагибается и легко касается моих губ поцелуем – будто бабочка крыльями. А затем я снова остаюсь в одиночестве и засыпаю крепким сном без сновидений.
16
Я полностью здоров, даже никакого сотрясения мозга – так сказала мой врач, Сьюзан. Она моложе меня на шесть лет и работает в «смену новичков», по субботам, в больнице в центре города. Мой распухший нос Сьюзан не впечатляет, равно как и шишка на скуле и синяки от костяшек на ребрах. Зато ее заинтересовал рассказ о том, как я получил эти увечья, особенно инцидент с мороженым вараном. Я чувствую, что обязан ее развлекать, ибо она не раз говорила мне, что мои ежемесячные медицинские обследования – пустая трата времени. Но я всегда настаиваю – включая, разумеется, полный хроматографический анализ крови и даже столь популярный осмотр простаты, к которому и собирается приступить доктор Сьюзан.
– Не обижайся, Джек, – говорит она, – но я уже устала заглядывать тебе в задницу каждые четыре недели. В этом нет необходимости, как тебе, наверное, уже не раз подсказывали добрые дяди из страховой компании.
– Считай, что это моя причуда. И потом, я ведь плачу тебе наличными?
– Ты ничем не болен, – снова повторяет Сьюзан. – Ты абсолютно здоровый представитель рода человеческого, по крайней мере физически.
– Ты уже вышла замуж?
– Нет, но будь я замужем, – говорит она у меня из-за спины, – я бы не сняла с этого пальца кольцо с камнем в три карата, – латексная перчатка щелкает устрашающе, – специально ради тебя, Джек.
Усопший Джон Диллинджер Бернс удостоился двух абзацев на третьей странице в разделе Городских Новостей «Юнион-Реджистер». Полиция расследует обстоятельства гибели… Предполагается, что потерпевший злоупотреблял алкоголем и наркотиками… Сорокалетний Бернс ранее был клавишником в известной рок-группе «Джимми и Блудливые Юнцы». По иронии судьбы, лидер группы Джимми Стома недавно погиб в результате несчастного случая на Багамах…
И это все. Дальше уже раздел Спорта и статья Хуана про звезду школьного баскетбола, который в двадцать лет пристрастился к азартным играм, – прекрасная статья, беспощадная и трогательная одновременно. Я бы отдал что угодно, чтобы писать, как Хуан!
– Эй, красавчик!
Это Карла Кандилла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
А то, что там записано, я надеюсь, является ключом к разгадке смерти Джимми Стомы.
– Ты не мог бы попробовать? – спрашивает Эмма у Хуана.
Его взгляд тревожно перебегает с Эммы на Мириам, затем на меня.
– Хм… не сегодня. Может, завтра?
– Ладно, завтра, – соглашаюсь я.
Он пристально вглядывается в мое помятое лицо:
– Слушай, у тебя все в порядке? Выглядишь так, будто скатился по лестнице с третьего этажа.
– Со второго, – поправляю я, криво усмехаясь. – И представь себе, я был трезв как стекло.
Тут Мириам, врач до мозга костей, понимает: она просто обязана продемонстрировать окружающим, что ее на мякине не проведешь.
– Вас избили, Джек, – констатирует она. – Били по лицу.
– Да, и не только. – И тут внезапно на меня накатывает усталость. – Пошли, Эмма. Этим двоим пора баиньки.
До машины я дохожу с трудом. Эмма велит мне садиться на пассажирское сиденье. Я прижимаюсь липким от пота лбом к стеклу.
– Спасибо, что работаешь моим шофером, – говорю я.
– Не за что.
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, чем ты. Поспи.
– Она врач. Мириам. – И по какой-то необъяснимой причине – а может, это побочный эффект сотрясения мозга – я решаю, что Эмма должна узнать: у Хуана высокие требования. Он не спит с кем попало. – Она высококвалифицированный хирург, – прибавляю я.
– Она очень симпатичная.
И тут у меня вырывается:
– Не такая симпатичная, как ты.
– Джек, что за бред ты несешь?
– Молчу-молчу.
Боже, как же мне хреново – это самый неподходящий момент для того, чтобы оказаться наедине с Эммой. Я слаб и могу все испортить. Я прошу ее сделать музыку потише, и она отвечает: «С удовольствием». Это ее приговор «Стоматознику».
Мы подъезжаем к ее дому, она вытаскивает ключ из зажигания:
– Ты до дома не доедешь.
– Отдай мои ключи! Я в порядке.
– Не дури!
Вот так я снова оказываюсь у нее на диване, с полной пригоршней аспирина и льдом на лбу. Эмма, успев переоблачиться в футболку «Перл Джем», которая ей велика, ходит босиком по дому, выключает свет и проверяет замки.
– Джек, – говорит она, – а вдруг они хотят извести всю группу?
– Кто?
– Смотри, сначала умирает Джимми Стома, теперь Джей Бернс. А вдруг кто-то решил расправиться со всеми «Блудливыми Юнцами»?
Эмма ускользает в ванну и из моего поля зрения. Я слышу, как она прилежно чистит зубы.
– Фо фы оф эфом фумаеф? – спрашивает она.
– Ну, я слышал о том, как губят карьеры, но никогда не слышал, чтобы кто-то хотел порешить целую группу.
Эмма возвращается, от нее сильно пахнет мятой.
– А кто остался? – интересуется она.
– Лид-гитарист умер пару лет назад, значит, только два басиста.
– А ударник?
– У Джимми их было больше дюжины.
В квартире темно, только в комнате Эммы горит ночник.
– Возможно, тебе надо с ними поговорить. С басистами, – говорит она.
– Когда? В перерывах между покойными раввинами?
– Слушай, я дала тебе неделю, чтобы ты разобрался в этом деле.
– «Разобрался в этом деле»? Здравствуйте. Я теперь Анджела Лэнсбери?
Эмма закатывает глаза и выходит из комнаты. Через минуту она гасит свет. Я глотаю аспирин, не запивая, изнеможенно откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Я слышу, как скрипят пружины – Эмма устраивается поудобней. И я шепчу в темноте:
– Эй, я так и не ответил на твой вопрос.
– Какой? – раздраженно вопрошает Эмма.
– Ты спрашивала, сплю ли я с кем-нибудь. Так вот, мой ответ – нет.
– Я знаю, – говорит она так тихо, что я едва слышу. – Отдохни, Джек.
И я повинуюсь…
Я просыпаюсь от ритма чужого дыхания. Льда у меня на лбу уже нет, и мои щеки вытерты насухо. Эмма поправляет одеяло, чтобы прикрыть мне ноги.
Заметив, что я шевельнулся, она шепчет:
– Это я.
– Ты пренебрегла своим призванием.
– Закрой глаза.
– Сколько тебе лет, Эмма?
– Двадцать семь.
О боже, боже, боже, боже.
– Почему ты спрашиваешь?
Хендрикс, Джоплин, Джонс, Моррисон Кобэйн – я хочу выкрикнуть вслух эти имена. Но вместо этого говорю:
– Двадцать семь – ничего себе!
– Сам ты ничего себе. Не такой уж веселый возраст, как ты помнишь.
– Ты шутишь? Это прекрасный возраст!
– Я выкинула валиум, – говорит она. – После обеда я вернулась в редакцию и выкинула их в мусорку, все таблетки до единой.
Вокруг темно и тихо. Может, она уже вернулась к себе в спальню?
– Эмма?
– Что?
Хорошо. Она не ушла.
– Спасибо, что заботилась обо мне сегодня.
– Спасибо за приключение, Джек. – Она нагибается и легко касается моих губ поцелуем – будто бабочка крыльями. А затем я снова остаюсь в одиночестве и засыпаю крепким сном без сновидений.
16
Я полностью здоров, даже никакого сотрясения мозга – так сказала мой врач, Сьюзан. Она моложе меня на шесть лет и работает в «смену новичков», по субботам, в больнице в центре города. Мой распухший нос Сьюзан не впечатляет, равно как и шишка на скуле и синяки от костяшек на ребрах. Зато ее заинтересовал рассказ о том, как я получил эти увечья, особенно инцидент с мороженым вараном. Я чувствую, что обязан ее развлекать, ибо она не раз говорила мне, что мои ежемесячные медицинские обследования – пустая трата времени. Но я всегда настаиваю – включая, разумеется, полный хроматографический анализ крови и даже столь популярный осмотр простаты, к которому и собирается приступить доктор Сьюзан.
– Не обижайся, Джек, – говорит она, – но я уже устала заглядывать тебе в задницу каждые четыре недели. В этом нет необходимости, как тебе, наверное, уже не раз подсказывали добрые дяди из страховой компании.
– Считай, что это моя причуда. И потом, я ведь плачу тебе наличными?
– Ты ничем не болен, – снова повторяет Сьюзан. – Ты абсолютно здоровый представитель рода человеческого, по крайней мере физически.
– Ты уже вышла замуж?
– Нет, но будь я замужем, – говорит она у меня из-за спины, – я бы не сняла с этого пальца кольцо с камнем в три карата, – латексная перчатка щелкает устрашающе, – специально ради тебя, Джек.
Усопший Джон Диллинджер Бернс удостоился двух абзацев на третьей странице в разделе Городских Новостей «Юнион-Реджистер». Полиция расследует обстоятельства гибели… Предполагается, что потерпевший злоупотреблял алкоголем и наркотиками… Сорокалетний Бернс ранее был клавишником в известной рок-группе «Джимми и Блудливые Юнцы». По иронии судьбы, лидер группы Джимми Стома недавно погиб в результате несчастного случая на Багамах…
И это все. Дальше уже раздел Спорта и статья Хуана про звезду школьного баскетбола, который в двадцать лет пристрастился к азартным играм, – прекрасная статья, беспощадная и трогательная одновременно. Я бы отдал что угодно, чтобы писать, как Хуан!
– Эй, красавчик!
Это Карла Кандилла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92