загорелый Джимми улыбается в камеру на благотворительном барбекю в пользу фонда «Спасите рифы». Даже заголовок не подкачал: «Экс-рокер умирает в результате несчастного случая на Багамах». (Кстати, Джеймс Брэдли Стомарти отошел в мир иной в том же возрасте, что Деннис Уилсон и Джон Кеннеди-младший.)
Дженет Траш – кто же еще? – садится напротив меня и говорит:
– Прежде всего, я никому не позволяю звать меня Джен.
– Договорились.
– Согласна на Дженет. Мой бывший муж однажды назвал меня Джен, и я воткнула ему вилку в бедренную артерию.
Я осторожничаю: не начинаю выспрашивать подробности ее замужества.
– Итак, Дженет, какую конкретно лапшу вы имели в виду?
– Клио соврала насчет своего альбома – «Треснувшее сердце» или как его там. Джимми его не продюсировал.
На носу у Дженет веснушки и солнечные очки «Вэйфарер»; у нее непослушные пепельные волосы, а в ушах огромные зеленые серьги, напоминающие рождественские украшения. Одета она в светлый топ без бретелек и узкие джинсы. Она выглядит лет на пять моложе своего брата.
– Откуда вы знаете, что он не продюсировал альбом? – интересуюсь я.
– Во-первых, Джимми сказал бы мне, а во-вторых, он был слишком занят работой над своим собственным новым альбомом.
– Погодите-погодите. – Я вытаскиваю ручку и блокнот.
– Да я даже не знала, что Клио работает над альбомом. Брат ни слова об этом не говорил.
– Когда вы беседовали с ним последний раз?
– В день его смерти. – Дженет дует на свой кофе, и ее очки запотевают.
– Он звонил вам с островов? Она кивает:
– Я сама не могу ему звонить. Если она рядом. Клио мои звонки бесят.
В отличие от вдовы, Дженет говорит о покойном брате в настоящем времени, поэтому я начинаю ей верить. Я записываю все, что она говорит, хотя понимаю, что информация мне уже вряд ли когда-нибудь пригодится. Некролог – скоропортящийся товар.
Кроме того, это всего лишь ее слова против слов Клио.
– Она даже не упомянула его новый альбом? – недоумевает Дженет.
– Ни единого намека.
– Вот мразь. – Ее голос дрогнул. Она замирает, так и не поднеся чашку с кофе ко рту.
– Она сказала, что Джимми не собирался возвращаться в музыкальный бизнес, пока не встретил ее, – говорю я.
– И вы ей поверили?
– А почему нет? Он не выпустил ни единого альбома со времен «Стоматозника». Если бы вы мне перезвонили вчера, статья получилась бы совсем иной.
Как это низко – сваливать вину за искажение фактов на скорбящую родственницу. Но Дженет, кажется, не обиделась.
– К вашему сведению, – говорит она, – мой брат работал над этим альбомом четыре года. Может, даже пять.
Меня слегка мутит. Какой-нибудь музыкальный журналист наверняка знает о незаконченном альбоме Джимми Стомы, и эту новость он красиво преподаст в другой газете. Я мог бы написать об этом свою статью, если бы вдова Джимми потрудилась поставить меня в известность.
– Вы что-то переменились в лице, мистер Таггер. Пончик несвежий?
– Зовите меня Джек. Почему Клио недолюбливает вас?
– Потому что я вижу ее насквозь, – слабо улыбается Дженет. – Теперь и вы тоже увидели.
Я провожаю сестру Джимми до ее машины; это старая черная «миата». Скорее уж крысиное дерьмо поедет, чем эта колымага. На мой немой вопрос Дженет отвечает:
– Я врезалась в «скорую». – И затем добавляет: – Не бойтесь. Не нарочно.
Я говорю ей, что у меня есть еще один вопрос, самый тяжелый:
– Вы уверены, что ваш брат действительно мертв? Некоторое время она смотрит на меня.
– Хорошо, что вы спросили, – наконец говорит она. – Давайте-ка прокатимся.
Морг всего в двух кварталах от автомагистрали. Здание как две капли воды похоже на все остальные похоронные заведения Америки: колонны, кирпичный фасад и аккуратная живая изгородь.
Я ненавижу морги. Я пишу о смерти – и с меня этого достаточно, но если уж выбирать, я скорее отправлюсь на место убийства бензопилой, чем в похоронную контору.
– Когда вы мне звонили вчера, – говорит Дженет, – я была здесь.
Нам приходится вылезать из ее машины через крышу, потому что смятые двери заклинило.
– Значит, вы уже видели тело? – спрашиваю я.
– Ага.
– Что ж, придется поверить вам на слово, что Джимми мертв.
Дженет снимает солнечные очки, и я вижу, что она много плакала.
– Этому вас учат на факультете журналистики? – спрашивает она. – Верить любому бреду, который услышите? А что, если я вру?
– Вы не врете, – возражаю я, старый матерый журналюга.
Я вхожу за ней внутрь. Какой-то тип, источающий аромат тухлых гардений и похожий на торговца подержанной мебелью, бесшумно скользит по коридору, но, увидев Дженет, резко отскакивает в сторону – очевидно, они уже успели пообщаться.
– Ну что, уже поджарили моего братца?
– Простите? – Тип выдавливает такую улыбку, как будто у него несварение желудка.
– Кремация, Эллис. Припоминаете?
– Еще целый час.
– Отлично, – кивает Дженет. – Я хочу еще раз взглянуть на него.
Эллис, управляющий похоронным бюро, украдкой смотрит на меня. Я знаю этот взгляд – он думает, что я из полиции. Возможно, все дело в моем галстуке: ему самое место в коллекции Джека Уэбба.
Эллис спрашивает:
– Что-то случилось?
Дженет, не дрогнув, отвечает:
– Это барабанщик из первой группы Джимми. Он специально прилетел с Гавайев.
Эллис облегченно вздыхает. Мы следуем за ним по коридору до двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Слава богу, это не крематорий.
В комнате рядочком стоят четыре деревянных гроба на каталках. Во Флориде каждый труп бальзамируют и кладут в гроб, даже если ему ничего не светит, кроме кремации. Просто у нас есть такой закон – вероятно, его придумали специально для владельцев похоронных бюро. Дженет показывает на светлый ореховый гроб с оранжевой биркой, прицепленной на одну из ручек.
– Билет в печку, – поясняет она.
Эллис угодливо открывает верхнюю половину крышки… и мы лицезреем Джимми Стому.
Учитывая его состояние, выглядит он сногсшибательно. Даже лучше, признаюсь вам, чем на обложках некоторых своих альбомов. Он такой худой и подтянутый – ни за что не догадаться, что в свое время он был потяжелее «Мясного Рулета».
Джеймс Брэдли Стомарти возлежит перед нами в дорогущем прикиде: черном как смоль пиджаке от Армани поверх белой шелковой рубашки, застегнутой на все пуговицы. В ухе сверкает бриллиант. Его стриженые каштановые волосы, подернутые серебром, блестят от мусса. С него должен брать пример каждый покойный рок-музыкант.
Его сестра подходит поближе к гробу, и я ловлю себя на мысли: нам всем повезло, что его тело выловили так быстро. Эллис, похоронный тип, несомненно, со мной согласен: еще один день в компании акул под жарким багамским солнцем – и Джимми понадобился бы закрытый гроб.
Очень плотно закрытый.
– Вы неплохо над ним поработали, – говорю я Эллису, потому что именно это сказал бы придурковатый барабанщик, дружок Джимми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Дженет Траш – кто же еще? – садится напротив меня и говорит:
– Прежде всего, я никому не позволяю звать меня Джен.
– Договорились.
– Согласна на Дженет. Мой бывший муж однажды назвал меня Джен, и я воткнула ему вилку в бедренную артерию.
Я осторожничаю: не начинаю выспрашивать подробности ее замужества.
– Итак, Дженет, какую конкретно лапшу вы имели в виду?
– Клио соврала насчет своего альбома – «Треснувшее сердце» или как его там. Джимми его не продюсировал.
На носу у Дженет веснушки и солнечные очки «Вэйфарер»; у нее непослушные пепельные волосы, а в ушах огромные зеленые серьги, напоминающие рождественские украшения. Одета она в светлый топ без бретелек и узкие джинсы. Она выглядит лет на пять моложе своего брата.
– Откуда вы знаете, что он не продюсировал альбом? – интересуюсь я.
– Во-первых, Джимми сказал бы мне, а во-вторых, он был слишком занят работой над своим собственным новым альбомом.
– Погодите-погодите. – Я вытаскиваю ручку и блокнот.
– Да я даже не знала, что Клио работает над альбомом. Брат ни слова об этом не говорил.
– Когда вы беседовали с ним последний раз?
– В день его смерти. – Дженет дует на свой кофе, и ее очки запотевают.
– Он звонил вам с островов? Она кивает:
– Я сама не могу ему звонить. Если она рядом. Клио мои звонки бесят.
В отличие от вдовы, Дженет говорит о покойном брате в настоящем времени, поэтому я начинаю ей верить. Я записываю все, что она говорит, хотя понимаю, что информация мне уже вряд ли когда-нибудь пригодится. Некролог – скоропортящийся товар.
Кроме того, это всего лишь ее слова против слов Клио.
– Она даже не упомянула его новый альбом? – недоумевает Дженет.
– Ни единого намека.
– Вот мразь. – Ее голос дрогнул. Она замирает, так и не поднеся чашку с кофе ко рту.
– Она сказала, что Джимми не собирался возвращаться в музыкальный бизнес, пока не встретил ее, – говорю я.
– И вы ей поверили?
– А почему нет? Он не выпустил ни единого альбома со времен «Стоматозника». Если бы вы мне перезвонили вчера, статья получилась бы совсем иной.
Как это низко – сваливать вину за искажение фактов на скорбящую родственницу. Но Дженет, кажется, не обиделась.
– К вашему сведению, – говорит она, – мой брат работал над этим альбомом четыре года. Может, даже пять.
Меня слегка мутит. Какой-нибудь музыкальный журналист наверняка знает о незаконченном альбоме Джимми Стомы, и эту новость он красиво преподаст в другой газете. Я мог бы написать об этом свою статью, если бы вдова Джимми потрудилась поставить меня в известность.
– Вы что-то переменились в лице, мистер Таггер. Пончик несвежий?
– Зовите меня Джек. Почему Клио недолюбливает вас?
– Потому что я вижу ее насквозь, – слабо улыбается Дженет. – Теперь и вы тоже увидели.
Я провожаю сестру Джимми до ее машины; это старая черная «миата». Скорее уж крысиное дерьмо поедет, чем эта колымага. На мой немой вопрос Дженет отвечает:
– Я врезалась в «скорую». – И затем добавляет: – Не бойтесь. Не нарочно.
Я говорю ей, что у меня есть еще один вопрос, самый тяжелый:
– Вы уверены, что ваш брат действительно мертв? Некоторое время она смотрит на меня.
– Хорошо, что вы спросили, – наконец говорит она. – Давайте-ка прокатимся.
Морг всего в двух кварталах от автомагистрали. Здание как две капли воды похоже на все остальные похоронные заведения Америки: колонны, кирпичный фасад и аккуратная живая изгородь.
Я ненавижу морги. Я пишу о смерти – и с меня этого достаточно, но если уж выбирать, я скорее отправлюсь на место убийства бензопилой, чем в похоронную контору.
– Когда вы мне звонили вчера, – говорит Дженет, – я была здесь.
Нам приходится вылезать из ее машины через крышу, потому что смятые двери заклинило.
– Значит, вы уже видели тело? – спрашиваю я.
– Ага.
– Что ж, придется поверить вам на слово, что Джимми мертв.
Дженет снимает солнечные очки, и я вижу, что она много плакала.
– Этому вас учат на факультете журналистики? – спрашивает она. – Верить любому бреду, который услышите? А что, если я вру?
– Вы не врете, – возражаю я, старый матерый журналюга.
Я вхожу за ней внутрь. Какой-то тип, источающий аромат тухлых гардений и похожий на торговца подержанной мебелью, бесшумно скользит по коридору, но, увидев Дженет, резко отскакивает в сторону – очевидно, они уже успели пообщаться.
– Ну что, уже поджарили моего братца?
– Простите? – Тип выдавливает такую улыбку, как будто у него несварение желудка.
– Кремация, Эллис. Припоминаете?
– Еще целый час.
– Отлично, – кивает Дженет. – Я хочу еще раз взглянуть на него.
Эллис, управляющий похоронным бюро, украдкой смотрит на меня. Я знаю этот взгляд – он думает, что я из полиции. Возможно, все дело в моем галстуке: ему самое место в коллекции Джека Уэбба.
Эллис спрашивает:
– Что-то случилось?
Дженет, не дрогнув, отвечает:
– Это барабанщик из первой группы Джимми. Он специально прилетел с Гавайев.
Эллис облегченно вздыхает. Мы следуем за ним по коридору до двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Слава богу, это не крематорий.
В комнате рядочком стоят четыре деревянных гроба на каталках. Во Флориде каждый труп бальзамируют и кладут в гроб, даже если ему ничего не светит, кроме кремации. Просто у нас есть такой закон – вероятно, его придумали специально для владельцев похоронных бюро. Дженет показывает на светлый ореховый гроб с оранжевой биркой, прицепленной на одну из ручек.
– Билет в печку, – поясняет она.
Эллис угодливо открывает верхнюю половину крышки… и мы лицезреем Джимми Стому.
Учитывая его состояние, выглядит он сногсшибательно. Даже лучше, признаюсь вам, чем на обложках некоторых своих альбомов. Он такой худой и подтянутый – ни за что не догадаться, что в свое время он был потяжелее «Мясного Рулета».
Джеймс Брэдли Стомарти возлежит перед нами в дорогущем прикиде: черном как смоль пиджаке от Армани поверх белой шелковой рубашки, застегнутой на все пуговицы. В ухе сверкает бриллиант. Его стриженые каштановые волосы, подернутые серебром, блестят от мусса. С него должен брать пример каждый покойный рок-музыкант.
Его сестра подходит поближе к гробу, и я ловлю себя на мысли: нам всем повезло, что его тело выловили так быстро. Эллис, похоронный тип, несомненно, со мной согласен: еще один день в компании акул под жарким багамским солнцем – и Джимми понадобился бы закрытый гроб.
Очень плотно закрытый.
– Вы неплохо над ним поработали, – говорю я Эллису, потому что именно это сказал бы придурковатый барабанщик, дружок Джимми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92