Он говорил совершенно естественно. Когда кто-то разыгрывает другого, то невольно ожидает ответной реакции. В этом ведь и состоит вся прелесть розыгрыша. И это ожидание чувствуется. А Шмиц говорил так, будто не ждал от меня ничего. Я даже не стал спрашивать его, не был ли он всё-таки тринадцатого числа в Берлине.
Юлинг наполнил стоявшие на журнальном столике рюмки, и они молча выпили.
– Слушай, Отто, они что, сговорились? Шмиц и Форман.
Ротманн встал и, подойдя к своему письменному столу, взял лежавшее на нем письмо. Вернувшись, он молча положил его перед Юлингом и вернулся на свой диван.
– Что это?
– Письмо от Зигфрида. Моего брата.
– А при чем здесь письма твоего брата?
– А при том, что я получил его вчера вечером.
При этих словах Юлинг вздрогнул. Он смотрел на Ротманна, но тот молчал.
– Когда оно было написано? – спросил он наконец тихим голосом.
– Двадцать пятого сентября. Спустя почти три месяца после его гибели.
– Кто же все это вытворяет? – произнес Юлинг. – Ведь это не шутки.
– Ты еще не всё знаешь. Прочти. Я дал его тебе, чтобы ты прочел.
Юлинг вынул письмо из конверта и, прочитав, вопросительно посмотрел на Ротманна.
– Во-первых, я никогда не писал брату о смерти матери и жены, – начал тот, отвечая на заданный взглядом вопрос, – а во-вторых… Ты спрашивал, где я был сегодня с утра. Так вот, еще ночью я уехал в Прец и был там рано утром. Недалеко от города, на берегу озера Гроссер, есть большой госпиталь. Ты должен знать. Там я разыскал Рейнеке, о котором упоминается в этом письме. Я знал его с тридцать восьмого по сорок третий. Он был моим лучшим унтер-офицером, и мы вместе побывали во многих переделках.
– Подожди, – прервал его Юлинг, – я уже догадываюсь, чем всё кончилось. В вашем разговоре вдруг выяснилось, что он, этот Рейнеке, чего-то не помнит. Так?
– Нет, не так.
– А что тогда?
– А то, что это вообще был совершенно другой человек, – ответил Ротманн, встал и, вложив письмо в конверт, швырнул его обратно на письменный стол. – Пауль Рейнеке, но другой.
– Как другой? Так, может, этой был другой?
– Может, и так. Только в его случае совпадений намного больше, чем в случае с Форманом. Он тоже с тридцать восьмого года в «Мертвой голове». Был в Польше, Франции и России. у него на рукаве шинели такой же щит, что и у меня. Я посмотрел его жетон – там всё в ажуре. Я даже списал его личный номер. Будет желание – можешь проверить. Короче говоря, этот Пауль Рейнеке выглядит вполне реальным человеком. Вот только не тем, кого знаю я. Ни обо мне, ни о моем брате он тоже никогда ничего не слышал.
Они долго молчали. Ротманн курил, глядя в окно. Юлинг, уйдя в себя, вертел в руках пустую рюмку. Наконец он спросил:
– И всё-таки, Отто, должны же быть какие-то объяснения всему этому? У тебя есть на этот счет мысли?
– Да, есть одна. Но она такая же идиотская, как и то, что с нами происходит.
– Она связана с русским?
– Да.
– Значит, всё-таки он!
– Ну откуда мне знать? Просто всё это началось после его появления. И знаешь, что мне кажется? Мы еще далеко не всё знаем.
– Что ты имеешь в виду? – Юлинг насторожился.
– Ну посуди сам, – Ротманн вернулся на диван и стал рассуждать так, как будто уже всё основательно обдумал: – Ты случайно встретил своего друга детства и завел об этом случайный разговор со мной. Так? Тогда мы столкнулись с первым… как это назвать, ну, допустим, парадоксом из прошлого. Я имею в виду нестыковку с годами в эпизоде со смертью кернера Формана. Потом ты уже намеренно разыскивать Гельмута и сталкиваешься с гораздо более значительными расхождениями в вашем общем прошлом. Их, впрочем, еще можно объяснить какой-то изуверской ложью твоего друга, хотя и с большим трудом. Потом я получаю письмо, что уже не является делом случая. Но вот моя поездка в госпиталь опять случайна. Я ведь мог и не поехать. Так же случаен и твой сегодняшний звонок Шмицу. Короче говоря, как бы там ни было, мы столкнулись с парадоксами прошлого, касающимися Форманов, Рейнеке и Шмица. А со сколькими еще парадоксами мы не столкнулись? Просто не представился случай. Не получится ли так, что, начав обзванивать или разыскивать своих старых знакомых и даже родственников, мы обнаружим, что либо они чего-то не помнят, вернее, этого в их жизни никогда не было, либо они вообще окажутся неизвестными нам, а мы им людьми?
Слушая эти рассуждения, Юлинг побледнел.
– Ты и вправду в это веришь, Отто? – спросил он совсем упавшим голосом.
– Я ничего не утверждаю, но не вижу других объяснений. Появление Дворжака как-то сказалось на взаимосвязи прошлого и настоящего. И прошлого десятилетней давности – смерть заключенного Формана, и совсем недавнего – твой Шмиц. Получается так, что мы с определенными людьми что-то делали вместе день или десять лет назад, а они с нами вместе этого не делали. Они в это время либо были где-то далеко, либо вообще нас не знают. Что же до письма моего брата, а это, несомненно, его почерк, то тут я и вовсе ничего не могу сказать. У меня в столе рядом с этим письмом, написанным спустя три месяца после его смерти, лежит похоронка на него. Если так дальше пойдет, то мы однажды проснемся утром и не поймем, где находимся и кто мы такие.
– Но это же какая-то фантасмагория! Ведь такого никогда и ни с кем не было.
– Ну этого мы не знаем, что было, а что нет. Меня сейчас больше интересует другое: чье прошлое меняется – наше или знакомых нам людей? И я прихожу к выводу, что именно не наше. Похоронка в моем столе подтверждает, что факт смерти Зигфрида, о которой я всегда помнил все эти месяцы, мной не выдуман. Эта смерть была. Да и о твоем разговоре со Шмицем ты сказал мне уже на следующий день, и мы оба знали о нем. О том, что я был в окопах под Демянском, написано в моих документах, и я имею за это награду. А то, что Рейнеке, которого я видел сегодня, меня там не помнит, может означать что угодно, но только не то, что я там не был! – Они выпили и снова долго молчали.
– Интересно, это происходит сейчас только с нами или затронуло еще кого-нибудь из находящихся здесь? – вдруг спросил Юлинг. – Я имею в виду тех, кто видел Дворжака и общался с ним.
– Хороший вопрос, Вилли. Но как это выяснить?
– Нужно завтра же с ним обстоятельно обо всем поговорить.
– Ты что, хочешь рассказать ему о Формане, Шмице и Рейнеке?
– Ничего другого не остается, Отто. Может, хоть что-то да прояснится. Да и не обязательно рассказывать всё в подробностях. Достаточно, я думаю, лишь обрисовать ситуацию. И давай договоримся ничего не скрывать друг от друга. Я имею в виду новые парадоксы, как ты их называешь.
– Договорились. Ты остаешься у меня?
Антон маялся в своей камере уже несколько дней, не зная, что и думать. О нем совершенно забыли. Дважды в сутки охранник приносил еду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Юлинг наполнил стоявшие на журнальном столике рюмки, и они молча выпили.
– Слушай, Отто, они что, сговорились? Шмиц и Форман.
Ротманн встал и, подойдя к своему письменному столу, взял лежавшее на нем письмо. Вернувшись, он молча положил его перед Юлингом и вернулся на свой диван.
– Что это?
– Письмо от Зигфрида. Моего брата.
– А при чем здесь письма твоего брата?
– А при том, что я получил его вчера вечером.
При этих словах Юлинг вздрогнул. Он смотрел на Ротманна, но тот молчал.
– Когда оно было написано? – спросил он наконец тихим голосом.
– Двадцать пятого сентября. Спустя почти три месяца после его гибели.
– Кто же все это вытворяет? – произнес Юлинг. – Ведь это не шутки.
– Ты еще не всё знаешь. Прочти. Я дал его тебе, чтобы ты прочел.
Юлинг вынул письмо из конверта и, прочитав, вопросительно посмотрел на Ротманна.
– Во-первых, я никогда не писал брату о смерти матери и жены, – начал тот, отвечая на заданный взглядом вопрос, – а во-вторых… Ты спрашивал, где я был сегодня с утра. Так вот, еще ночью я уехал в Прец и был там рано утром. Недалеко от города, на берегу озера Гроссер, есть большой госпиталь. Ты должен знать. Там я разыскал Рейнеке, о котором упоминается в этом письме. Я знал его с тридцать восьмого по сорок третий. Он был моим лучшим унтер-офицером, и мы вместе побывали во многих переделках.
– Подожди, – прервал его Юлинг, – я уже догадываюсь, чем всё кончилось. В вашем разговоре вдруг выяснилось, что он, этот Рейнеке, чего-то не помнит. Так?
– Нет, не так.
– А что тогда?
– А то, что это вообще был совершенно другой человек, – ответил Ротманн, встал и, вложив письмо в конверт, швырнул его обратно на письменный стол. – Пауль Рейнеке, но другой.
– Как другой? Так, может, этой был другой?
– Может, и так. Только в его случае совпадений намного больше, чем в случае с Форманом. Он тоже с тридцать восьмого года в «Мертвой голове». Был в Польше, Франции и России. у него на рукаве шинели такой же щит, что и у меня. Я посмотрел его жетон – там всё в ажуре. Я даже списал его личный номер. Будет желание – можешь проверить. Короче говоря, этот Пауль Рейнеке выглядит вполне реальным человеком. Вот только не тем, кого знаю я. Ни обо мне, ни о моем брате он тоже никогда ничего не слышал.
Они долго молчали. Ротманн курил, глядя в окно. Юлинг, уйдя в себя, вертел в руках пустую рюмку. Наконец он спросил:
– И всё-таки, Отто, должны же быть какие-то объяснения всему этому? У тебя есть на этот счет мысли?
– Да, есть одна. Но она такая же идиотская, как и то, что с нами происходит.
– Она связана с русским?
– Да.
– Значит, всё-таки он!
– Ну откуда мне знать? Просто всё это началось после его появления. И знаешь, что мне кажется? Мы еще далеко не всё знаем.
– Что ты имеешь в виду? – Юлинг насторожился.
– Ну посуди сам, – Ротманн вернулся на диван и стал рассуждать так, как будто уже всё основательно обдумал: – Ты случайно встретил своего друга детства и завел об этом случайный разговор со мной. Так? Тогда мы столкнулись с первым… как это назвать, ну, допустим, парадоксом из прошлого. Я имею в виду нестыковку с годами в эпизоде со смертью кернера Формана. Потом ты уже намеренно разыскивать Гельмута и сталкиваешься с гораздо более значительными расхождениями в вашем общем прошлом. Их, впрочем, еще можно объяснить какой-то изуверской ложью твоего друга, хотя и с большим трудом. Потом я получаю письмо, что уже не является делом случая. Но вот моя поездка в госпиталь опять случайна. Я ведь мог и не поехать. Так же случаен и твой сегодняшний звонок Шмицу. Короче говоря, как бы там ни было, мы столкнулись с парадоксами прошлого, касающимися Форманов, Рейнеке и Шмица. А со сколькими еще парадоксами мы не столкнулись? Просто не представился случай. Не получится ли так, что, начав обзванивать или разыскивать своих старых знакомых и даже родственников, мы обнаружим, что либо они чего-то не помнят, вернее, этого в их жизни никогда не было, либо они вообще окажутся неизвестными нам, а мы им людьми?
Слушая эти рассуждения, Юлинг побледнел.
– Ты и вправду в это веришь, Отто? – спросил он совсем упавшим голосом.
– Я ничего не утверждаю, но не вижу других объяснений. Появление Дворжака как-то сказалось на взаимосвязи прошлого и настоящего. И прошлого десятилетней давности – смерть заключенного Формана, и совсем недавнего – твой Шмиц. Получается так, что мы с определенными людьми что-то делали вместе день или десять лет назад, а они с нами вместе этого не делали. Они в это время либо были где-то далеко, либо вообще нас не знают. Что же до письма моего брата, а это, несомненно, его почерк, то тут я и вовсе ничего не могу сказать. У меня в столе рядом с этим письмом, написанным спустя три месяца после его смерти, лежит похоронка на него. Если так дальше пойдет, то мы однажды проснемся утром и не поймем, где находимся и кто мы такие.
– Но это же какая-то фантасмагория! Ведь такого никогда и ни с кем не было.
– Ну этого мы не знаем, что было, а что нет. Меня сейчас больше интересует другое: чье прошлое меняется – наше или знакомых нам людей? И я прихожу к выводу, что именно не наше. Похоронка в моем столе подтверждает, что факт смерти Зигфрида, о которой я всегда помнил все эти месяцы, мной не выдуман. Эта смерть была. Да и о твоем разговоре со Шмицем ты сказал мне уже на следующий день, и мы оба знали о нем. О том, что я был в окопах под Демянском, написано в моих документах, и я имею за это награду. А то, что Рейнеке, которого я видел сегодня, меня там не помнит, может означать что угодно, но только не то, что я там не был! – Они выпили и снова долго молчали.
– Интересно, это происходит сейчас только с нами или затронуло еще кого-нибудь из находящихся здесь? – вдруг спросил Юлинг. – Я имею в виду тех, кто видел Дворжака и общался с ним.
– Хороший вопрос, Вилли. Но как это выяснить?
– Нужно завтра же с ним обстоятельно обо всем поговорить.
– Ты что, хочешь рассказать ему о Формане, Шмице и Рейнеке?
– Ничего другого не остается, Отто. Может, хоть что-то да прояснится. Да и не обязательно рассказывать всё в подробностях. Достаточно, я думаю, лишь обрисовать ситуацию. И давай договоримся ничего не скрывать друг от друга. Я имею в виду новые парадоксы, как ты их называешь.
– Договорились. Ты остаешься у меня?
Антон маялся в своей камере уже несколько дней, не зная, что и думать. О нем совершенно забыли. Дважды в сутки охранник приносил еду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139