– Он очень сексуален, и притом опасно сексуален, – поделилась своим впечатлением с Шарон одна из девушек, работавших в небольшой семейной фирме, которую Роберт возглавил после смерти отца. – Бьюсь об заклад, в постели он на такое способен!.. – убежденно добавила эта крошка, как бы в ответ на ее холодное молчаливое недоумение.
Шарон буквально передернуло от столь недвусмысленного откровения. Она подумала, что, если бы эта девица видела, каков Роберт на самом деле, каким жестким и тяжелым он может быть, обольщение, пожалуй, испарится за секунду. Сама Шарон менее всего хотела бы любви такого типа. Тем более что знала, кто должен ей принадлежать – душой, сердцем и телом…
Ей было двенадцать, она еще не начала расцветать, когда, взглянув через стол на первом своем полувзрослом дне рождения, она увидела Фрэнка и влюбилась в него без памяти. И все это время, целых десять лет, тянулась к нему, ждала, надеялась, молилась, страстно желая, чтобы и он полюбил ее – не как кузину, а как женщину. Единственную женщину. Только он так и не полюбил.
Вместо этого Фрэнк увлекся другой. Втюрился в миленькую, забавную Джейн. А сейчас малышка стала его женой. Шарон не могла даже возненавидеть ее, хотя и очень старалась.
Не очень-то Фрэнк и Роберт походят на братьев, разве что оба высокие и широкоплечие, решила Шарон, с негодованием глядя на старшего кузена. Фрэнк был прекрасен теплой красотой юного бога солнца, его слегка вьющиеся каштановые волосы золотились на концах, в глазах синело летнее небо, кожа могла вызвать зависть любой кинозвезды. Роберт же больше походил не на бога, а на демона…
Как и Фрэнк, он унаследовал от бабушки-итальянки смуглый цвет кожи. Но у Роберта бронзовый оттенок был более насыщенным, в отличие от нежно-матового Фрэнка. И глаза были холодные, прозрачные, как ключевая вода, – глаза, способные с трех метров обратить твою кровь в лед… Его волосы темнее, чем у Фрэнка, не черные, но очень темные, с блестками расплавленного золота, янтарно мерцавшими в лучах солнца.
Шарон не была полной дурой. Она понимала, что физически некоторых женщин привлекает такой тип мужчин и что в своем роде, возможно, как говорила девушка на работе, он уникальный экземпляр. Но сама она никогда не находила его привлекательным. Она постоянно натыкалась на его нрав – этот острейший меч в непредсказуемо ловких, не знающих пощады руках, на который она столько раз яростно, очертя голову бросалась. Его сарказм, способен в клочья растерзать твою гордость, словно пума своими спрятанными в бархат когтями.
– Что, черт возьми, происходит? – процедил Роберт, поворачиваясь наконец к ней.
Шарон встретила его взгляд, готовая к схватке. Похоже, он еще толком не рассмотрел фотографию, и ей не терпелось сейчас же потребовать заветную находку обратно. Все мышцы у нее дрожали от напряжения.
– Мама и папа уехали, – неприязненно сообщила она. – Здесь только я…
– Именно тебя я и хотел видеть, – вежливо парировал Роберт, проходя мимо и опускаясь на корточки перед костром.
С чего бы это? – подумала Шарон, неожиданно для себя замечая, что любой другой мужчина в подобной ситуации выглядел бы смешным – в дорогом, безукоризненно сшитом деловом костюме, сияющих туфлях и белоснежной сорочке – и в такой позе. Но с Робертом все было совершенно иначе. И почему, задавалась она вопросом, костер – ее костер – дымит именно на нее, а не на него?
«Все в этой жизни против меня…» Глаза снова были на мокром месте. Она попыталась стряхнуть слезы, отчаянно заморгав. Роберт сардонически заметил:
– В чем смысл этого самопожертвования, моя дорогая кузина? Ведь не в том же, как кто-то в своих незрелых мечтах надеется, что из пепла этого слезливого действа возродится, словно Феникс, новая и еще более крепкая любовь к Фрэнку, которую он на сей раз разделит?..
– Конечно нет, – поспешно возразила Шарон, слишком ошеломленная внезапным сокрушительным выпадом, чтобы притвориться, что она не поняла вопроса. Только Роберт мог предположить такую подоплеку ее действий, только он мог так подло обвинять ее. – Если хочешь знать, – с горечью заявила она ему, – я всего лишь пытаюсь сделать то, что ты сам из года в год мне советовал – признать, что Фрэнк не… что он никогда… – Она замолчала. Чувства переполняли ее. – И вообще, проваливай отсюда ко всем чертям. Это не имеет к тебе никакого отношения… И у тебя нет никакого права…
– Я брат Фрэнка, – твердо напомнил он ей. – И, как брат, обязан защищать его брак и его от…
– От чего? От меня? – Шарон горько засмеялась. – От меня… От моей любви…
– Твоей любви, – передразнил ее Роберт, скривив губы. – Ты даже еще не начала понимать значение этого слова. Со стороны может показаться, что ты взрослая двадцатидвухлетняя девушка, но внутри ты еще подросток, – уничтожающе заявил он, – подросток, способный нанести вред себе и другим.
– Я не подросток, – оскорблено возразила Шарон. Щеки ее вспыхнули.
– То, что ты не можешь контролировать свои чувства, говорит о противоположном, – холодно заметил Роберт. – И, как подросток, ты явно испытываешь удовольствие, упиваясь несчастьем, которое ты сама себе изобрела, этой своей… своей бесконечно раздуваемой «любовью», которую, как ты говоришь, ты испытываешь к Фрэнку. Но тебе, чтобы оставаться собою, приходится и всех остальных втягивать в этот сусальный сюжет.
– Это неправда! – воскликнула Шарон, вскипая от негодования. – Ты…
– Это правда, – безжалостно заявил Роберт. – Вспомни, как ты вела себя на свадьбе… Думаешь, там был хоть один человек, который не видел бы, что ты делаешь и вообще в каком состоянии находишься?
– Я ничего не делала, – возразила Шарон. Теперь ее лицо стало совершенно белым.
– Делала. Ты пыталась заставить Фрэнка чувствовать себя виноватым, а всех остальных – жалеть тебя. Но ты не жалости их заслуживаешь, а презрения. Если бы в самом деле любила брата – по-настоящему любила, – ты бы поставила его счастье выше своих эгоистичных надуманных страданий. Говоришь, что ты больше не девчонка, что ты повзрослела… Ну тогда и веди себя как взрослая.
– У тебя нет никакого права так говорить со мной. Ты вообще не представляешь, что я чувствую и как…
Она застыла, когда Роберт артистически громко расхохотался – резкий, надменный смех расколол ранние сумерки.
– Не представляю? Очаровательный мой ангел, да весь город знает о твоей всепожирающей страсти.
Шарон молча впилась в него взглядом.
– Нечего сказать? – усмехнулся он.
У Шарон ком подступил к горлу. Действительно, многие знали, что она испытывает по отношению к Фрэнку. Она не могла этого отрицать. Но не потому, что она выставляла свою безответную любовь напоказ, чтобы заставить Фрэнка чувствовать себя виноватым, как только что несправедливо упрекнул ее Роберт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40