За пару сотен метров до цели Баламут, сидевший за рулем, резко остановил машину и, выйдя из нее, уставился в следы обнаженных ступней размера не меньше пятидесятого. Они пересекали дорогу в нескольких направлениях. Мы с Борисом вышли и присели на корточки у самого отчетливого следа.
– Это не человек... – наконец проговорил Бельмондо.
– Да... – согласился я – Ступня узкая, пальцы длинные, обезьяньи почти...
– Это не обезьяна... – покачал головой Бельмондо. – Это – снежный человек... Надо бы разведать все вокруг. Знаешь, Черный, ты иди в подземелье, а мы с Колей вокруг посмотрим...
«Никак он меня в штрафную роту определил», – вздохнул я и, взяв у него пистолет, ушел.
«Обезьяны-людоеда мне только не хватало! – думал я, продвигаясь к устью подземелья. – В юности все эти горы облазил сверху донизу, и никогда ничего не видел. И местные таджики их не видели. Слышали и видели их лишь два журналиста из „Вечерки“, которые статьи о них пописывали, и скальпы из бараньих шкур по телевидению показывали, вместе с фотографиями, снятыми с километрового расстояния... Игорь Кормушин в маршруте видел, как эти мошенники следы на глухой тропе печатали. Так что, скорее всего, этот снежный человек – один из одичавших кадров Худосокова. Но тогда следы должны были быть человеческими... А они обезьяньи. И их все больше и больше... Объективная реальность, никуда не денешься. Ох, если и дальше так пойдет, то ты, Черный, в самого черта поверишь, не то, что в реинкарнацию...»
Когда до входа в логово Худосокова оставалось идти не больше сотни метров, откуда-то сбоку, со стороны вреза дороги послышалось сдавленное рычание. Я мгновенно обернулся, палец напряг курок, глаза заметались в поисках гигантской обезьяны – ничего!
А это что!!? Глаза искали снежного человека и не увидели облезлого волкодава внушительных размеров, лежавшего на краю дорожного обрыва.
Посмотрев во влажные глаза собаки, я опустил пистолет: волкодав не угрожал, своим рыком он, видимо, приветствовал меня. Или предупреждал об опасности.
– Привет, как дела? – поздоровался я с ним. – Ты тут обезьяны не видел? Метра под три ростом?
Судя по реакции, волкодав видел снежного человека: окинув меня сочувствующим взглядом, он поднялся на ноги и исчез в скалах, внимательно оглядываясь по сторонам.
...На площадке перед входом в подземелье тоже были следы барф-шайтана, в том числе и затоптанные обычными человеческими следами. К этому времени мне надоело бояться; я включил фонарик, вошел в подземелье и, к своему удивлению увидел, что оно содержится в полном порядке – кругом ни пылинки, все убрано, стены только-только побелены.
«Все как в прошлом году... – подумал я, рассматривая на полу следы мокрой тряпки. – Наверное, и обед по расписанию. Надо пойти, глянуть, время самое то».
Дверь в столовую была приоткрыта и я, вслед за дулом пистолета, осторожно посмотрел внутрь. И услышал сдавленный кашель! Отпрянув, перевел дух, и глянул вновь, уже светя фонариком.
Глянул и остолбенел: в столовой за столами сидели люди в белых и синих халатах!
Это были служащие подземной лаборатории Худосокова. В прошлом году, уезжая в город, мы предложили им ехать с нами, но они, как один, не захотели покидать своей привычной норы. И мы не стали их принуждать: понятно, что в горном подземелье с такой кухней, конечно же, лучше, чем в голодном приюте для умственно отсталых.
Придя в себя, я вступил в столовую и пошел меж рядами столиков, рассматривая в свету фонаря лица бедняг. Да, бедняг – лица рабов Худосокова, бесстрастные в прошлом году, несли отчетливую печать горя. «Что-то их ест», – подумал я и, вспомнив «манну небесную», упавшую с Кырк-Шайтана, заулыбался случайно получившейся шутке.
Луч фонарика вырвал из темноты поверхность одного из столов – на нем перед «беднягами» стояли тарелки с жареным картофелем, залитым мясной поливой. Посреди стола располагались суповые тарелки, пустые и с остатками борща. На краях некоторых из них лежали свернувшиеся в трубочку кусочки помидорной кожуры. Кроме всего этого на столе среди постоянных его обитателей – пластмассового стаканчика в короне салфеток, горчицы в розетке, перечницы и солонки – стояли тонкостенные стаканы с виноградно-грушевым компотом. Я сглотнул слюну (люблю погрызть на десерт сморщенную компотную грушу) и подумал: «Недурно живут... В кромешной темноте – жаренная соломкой картошка. И борщ из свежей капусты. Откуда...»
Мысль моя не завершилась: в столовой вспыхнул свет, и бывшие служащие Худосокова, не выразив ровным счетом никаких эмоций, разом принялись за второе.
Как только глаза привыкли к яркому свету, я увидел хорошенькую официантку; она, одетая в короткую голубого цвета униформу с белым кружевным воротником, направлялась к свободному столику с заставленным тарелками подносом.
«И как только я не заметил ее в прошлом году? – задался я вопросом, рассматривая очаровательный носик, а затем и стройные ноги работницы общепита. – Наверное, из-за того, что, кроме Ольги, никого вокруг себя не видел...»
Поставив тарелки на белоснежную скатерть, официантка посмотрела на меня глазами, просящими защиты и поддержки, точнее, глазами, обещавшими за защиту и поддержку неподдельную любовь и нежную ласку, да так ясно посмотрела, что мне захотелось немедленно утащить ее в комнату отдыха и там немедленно защитить и утешить. Жаждущий еды ансамбль моих органов пищеварения, был моментально забит соло пещеристых тел, однако я, будучи волевым и достаточно высокоорганизованным существом, не подчинился бросившим вызов разуму низменным инстинктам.
Хорошенькая официантка не смогла сделать того же самого (понятно, вынули у женщины душу). Опустив, вернее, уронив поднос на стол (салфетница опрокинулась в харчо поверженной королевой), она схватила меня за оцепеневшую от смятения руку и увлекла в комнату отдыха. Я был столь изумлен ее поведением, что не оказал никакого сопротивления. Но, впрочем, не пожалел об этом – служительница общепита оказалась весьма приятной во всех отношениях женщиной.
...Мы вернулись в столовую минут через двадцать, и я с удивлением обнаружил, что посетители столовой по-прежнему сидят на своих местах. Я спросил девушку, почему они не расходятся по своим рабочим местам. Она лишь грустно улыбнулась в ответ и, тронув мою щеку бархатными пальчиками, ушла на кухню принести мне еды. Пока я расправлялся с изумительнейшим харчо, она сидела напротив и неотрывно, очень тепло, смотрела мне в глаза. Вглядевшись в умиротворенное лицо девушки, я с удовлетворением отметил, что «вагинальная спермотерапия» пошла ей на пользу.
«Нужен курс... – решил консилиум моих органов чувств. – Курс лечения... И, мм... продолжительный курс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Это не человек... – наконец проговорил Бельмондо.
– Да... – согласился я – Ступня узкая, пальцы длинные, обезьяньи почти...
– Это не обезьяна... – покачал головой Бельмондо. – Это – снежный человек... Надо бы разведать все вокруг. Знаешь, Черный, ты иди в подземелье, а мы с Колей вокруг посмотрим...
«Никак он меня в штрафную роту определил», – вздохнул я и, взяв у него пистолет, ушел.
«Обезьяны-людоеда мне только не хватало! – думал я, продвигаясь к устью подземелья. – В юности все эти горы облазил сверху донизу, и никогда ничего не видел. И местные таджики их не видели. Слышали и видели их лишь два журналиста из „Вечерки“, которые статьи о них пописывали, и скальпы из бараньих шкур по телевидению показывали, вместе с фотографиями, снятыми с километрового расстояния... Игорь Кормушин в маршруте видел, как эти мошенники следы на глухой тропе печатали. Так что, скорее всего, этот снежный человек – один из одичавших кадров Худосокова. Но тогда следы должны были быть человеческими... А они обезьяньи. И их все больше и больше... Объективная реальность, никуда не денешься. Ох, если и дальше так пойдет, то ты, Черный, в самого черта поверишь, не то, что в реинкарнацию...»
Когда до входа в логово Худосокова оставалось идти не больше сотни метров, откуда-то сбоку, со стороны вреза дороги послышалось сдавленное рычание. Я мгновенно обернулся, палец напряг курок, глаза заметались в поисках гигантской обезьяны – ничего!
А это что!!? Глаза искали снежного человека и не увидели облезлого волкодава внушительных размеров, лежавшего на краю дорожного обрыва.
Посмотрев во влажные глаза собаки, я опустил пистолет: волкодав не угрожал, своим рыком он, видимо, приветствовал меня. Или предупреждал об опасности.
– Привет, как дела? – поздоровался я с ним. – Ты тут обезьяны не видел? Метра под три ростом?
Судя по реакции, волкодав видел снежного человека: окинув меня сочувствующим взглядом, он поднялся на ноги и исчез в скалах, внимательно оглядываясь по сторонам.
...На площадке перед входом в подземелье тоже были следы барф-шайтана, в том числе и затоптанные обычными человеческими следами. К этому времени мне надоело бояться; я включил фонарик, вошел в подземелье и, к своему удивлению увидел, что оно содержится в полном порядке – кругом ни пылинки, все убрано, стены только-только побелены.
«Все как в прошлом году... – подумал я, рассматривая на полу следы мокрой тряпки. – Наверное, и обед по расписанию. Надо пойти, глянуть, время самое то».
Дверь в столовую была приоткрыта и я, вслед за дулом пистолета, осторожно посмотрел внутрь. И услышал сдавленный кашель! Отпрянув, перевел дух, и глянул вновь, уже светя фонариком.
Глянул и остолбенел: в столовой за столами сидели люди в белых и синих халатах!
Это были служащие подземной лаборатории Худосокова. В прошлом году, уезжая в город, мы предложили им ехать с нами, но они, как один, не захотели покидать своей привычной норы. И мы не стали их принуждать: понятно, что в горном подземелье с такой кухней, конечно же, лучше, чем в голодном приюте для умственно отсталых.
Придя в себя, я вступил в столовую и пошел меж рядами столиков, рассматривая в свету фонаря лица бедняг. Да, бедняг – лица рабов Худосокова, бесстрастные в прошлом году, несли отчетливую печать горя. «Что-то их ест», – подумал я и, вспомнив «манну небесную», упавшую с Кырк-Шайтана, заулыбался случайно получившейся шутке.
Луч фонарика вырвал из темноты поверхность одного из столов – на нем перед «беднягами» стояли тарелки с жареным картофелем, залитым мясной поливой. Посреди стола располагались суповые тарелки, пустые и с остатками борща. На краях некоторых из них лежали свернувшиеся в трубочку кусочки помидорной кожуры. Кроме всего этого на столе среди постоянных его обитателей – пластмассового стаканчика в короне салфеток, горчицы в розетке, перечницы и солонки – стояли тонкостенные стаканы с виноградно-грушевым компотом. Я сглотнул слюну (люблю погрызть на десерт сморщенную компотную грушу) и подумал: «Недурно живут... В кромешной темноте – жаренная соломкой картошка. И борщ из свежей капусты. Откуда...»
Мысль моя не завершилась: в столовой вспыхнул свет, и бывшие служащие Худосокова, не выразив ровным счетом никаких эмоций, разом принялись за второе.
Как только глаза привыкли к яркому свету, я увидел хорошенькую официантку; она, одетая в короткую голубого цвета униформу с белым кружевным воротником, направлялась к свободному столику с заставленным тарелками подносом.
«И как только я не заметил ее в прошлом году? – задался я вопросом, рассматривая очаровательный носик, а затем и стройные ноги работницы общепита. – Наверное, из-за того, что, кроме Ольги, никого вокруг себя не видел...»
Поставив тарелки на белоснежную скатерть, официантка посмотрела на меня глазами, просящими защиты и поддержки, точнее, глазами, обещавшими за защиту и поддержку неподдельную любовь и нежную ласку, да так ясно посмотрела, что мне захотелось немедленно утащить ее в комнату отдыха и там немедленно защитить и утешить. Жаждущий еды ансамбль моих органов пищеварения, был моментально забит соло пещеристых тел, однако я, будучи волевым и достаточно высокоорганизованным существом, не подчинился бросившим вызов разуму низменным инстинктам.
Хорошенькая официантка не смогла сделать того же самого (понятно, вынули у женщины душу). Опустив, вернее, уронив поднос на стол (салфетница опрокинулась в харчо поверженной королевой), она схватила меня за оцепеневшую от смятения руку и увлекла в комнату отдыха. Я был столь изумлен ее поведением, что не оказал никакого сопротивления. Но, впрочем, не пожалел об этом – служительница общепита оказалась весьма приятной во всех отношениях женщиной.
...Мы вернулись в столовую минут через двадцать, и я с удивлением обнаружил, что посетители столовой по-прежнему сидят на своих местах. Я спросил девушку, почему они не расходятся по своим рабочим местам. Она лишь грустно улыбнулась в ответ и, тронув мою щеку бархатными пальчиками, ушла на кухню принести мне еды. Пока я расправлялся с изумительнейшим харчо, она сидела напротив и неотрывно, очень тепло, смотрела мне в глаза. Вглядевшись в умиротворенное лицо девушки, я с удовлетворением отметил, что «вагинальная спермотерапия» пошла ей на пользу.
«Нужен курс... – решил консилиум моих органов чувств. – Курс лечения... И, мм... продолжительный курс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75