.. Лейтенантша одна, очень уж ей Борис понравился, шепнула, чтобы мы поосторожнее были. Сказала, что один человек боится, что мы кое-кого видели....
– А вы видели?
– Ты что-нибудь видишь, когда идешь за водкой?
– Я серьезно спрашиваю.
– У перекрестка Баламут одним «БМВ» заинтересовался. Уставился в него, и этим седока немало обеспокоил...
– А когда вы возвращались...
Я замолчал, увидев в окно трех плотных мужчин в кожаных куртках. Они, – хмурые, собранные, – шли к подъезду. У левой подмышки первого из них пиджак вздувался рукояткой пистолета.
Баламут и Бельмондо угадали, почему вытянулось мое лицо, и без слов бросились к кухонному окну. Спустя несколько секунд мы мчались по примыкавшему к дому школьному двору. Пробегая мимо мусорного бака, Бельмондо запнулся раненой ногой и упал. Мы схватили товарища, посмотрели на бак, – он был большим, – переглянулись, и опустили Бориса в него. И разом залезли сами. Бак, к счастью, оказался почти пустым, и места нам хватило.
Устроившись меж застывшими от напряжения друзьями, я принялся собирать под собой мусор (бумагу, отходы школьной столовой и прочее) и подсовывать его под крышку. «Чтобы бак казался полным до краев» – ответил я на шепот Баламута: «Ты чего дурью маешься?»
Когда снаружи раздался глухой озабоченный голос: «Ты в баке, вон в том, посмотри», – показавшийся мне весьма похожим на голос Худосокова, Баламут откупоривал четвертинку, завалявшуюся у него во внутреннем кармане пиджака. Души наши, само собой, ушли в пятки, но второй голос вернул их на место: «Да ну его на ..., не видишь, он забит до краев».
Выпив водки и отказавшись закусить огурцом (Баламут нашел его под собой), я задумался о Худосокове.
– Глюк это, – прочитав мои мысли, прошептал Баламут. – За последние месяцы я несколько раз с ним встречался.
– Понятно, впечатлил тебя Ленчик в прошлом году... – хмыкнул Борис. – Вот и чудится теперь повсюду.
– Первый раз он в подъезде с ножом на меня накинулся, – продолжал рассказывать Николай. – Но я пьяный был в самый раз, да в кураже, и ему не повезло... А через неделю шел из гостей, и он едва меня не задавил... Как я на капот его «жигуленка» ухитрился заскочить, не знаю...
– А в последний раз? – спросил Бельмондо.
– Что в последний раз? – переспросил задумавшийся Николай.
– Когда Худосокова в последний раз видел?
– В «БМВ» на перекрестке...
– Маразм крепчал, шиза косила наши ряды... – заключил Бельмондо слова товарища.
Тишину, возникшую после этой бесспорной констатации, нарушили звуки торопливых шагов и (опять!) голос Худосокова: «Скажи капитану, что по-быстрому надо кончать, а не то загремим под фанфары».
Как только на школьном дворе вновь воцарилась тишина, я в шутку предложил друзьям остаться в баке до утра. Но Бельмондо сказал, что беспокоится за Веронику и сына: в милиции знают его домашний адрес.
– И этот голос меня достает... – добавил он. – Если бы я сам не видел эту тварь мертвой, да еще с выбитым пулей затылком, то клянусь, наложил бы в штаны. Нет, надо ехать домой...
* * *
На этот раз релаксатор преподнес Трахтенну красотку вон Мархен из популярной на Марии мыльной оперы. Вся покрытая ярко-лиловой осциллирующей слизью, она погрузилась к нему, лежавшему в высокочастотном трансформном бассейне и, мелко дребезжа сухоткой, принялась самозабвенно разминать гейрами его верховые кручмы. Когда они в экстазе съежились, страстная Мархен обхватила купольную шишку партнера влажной менелой и медленно, очень медленно вывернулась на партнера. Трахтенн затрепетал, чувствуя, как в нем скапливаются положительные заряды... А в ней – отрицательные, такие чувствительно-колкие, такие многообещающие... «Главное – раньше времени не загреметь под дзынзары, – думал он, напрягшись от предвкушения разряда, обещавшего быть восхитительно мощным. – Дотерплю сегодня до 220 вентов... Дотерплю! Дотерплю!!!»
Ему не удалось дожать кайформу до 220 вентов. На 216 венте разряд совокупления начался самопроизвольно. И мгновенно все вокруг потонуло в невообразимом сиянии высокотемпературной плазмы. Каждый брелок Трахтенна сладостно взорвался пурпурными вулканами, выплеснувшими в мантию Мархен миллионы быстрых пионов...
Вывалившись из релаксатора, Трахтенн обнаружил, что до сеанса связи с Марией остается достаточно времени, и он сможет еще часик-другой провести с манолией. И опять полез в машину.
...Манолии отличались от ксеноток по всем статьям. Происходили они с Марго, ближайшей к Марии обитаемой планеты, и представляли собой весьма странные существа, состоявшие из высокоорганизованного газово-жидкостного облака. Эти бесполые создания, в сущности, питались ксенотами, поглощая из них жизненно необходимые вещества, и, прежде всего, пионы.
Перед тем, как приступить к еде, манолия окутывала ксенота или ксенотку своим газово-жидкостным телом. Это «домогательство» выглядело чарующе, как со стороны объекта нападения, так и со стороны случайного наблюдателя – манолия, невидимая в невозбужденном состоянии, постепенно возникала вокруг жертвы в виде многоцветного пульсирующего гало. Процесс окутывания сопровождался нежной мелодичной музыкой, ввергавший продукт питания в состояние прострации.
Когда жертва переставала двигаться, манолия вводила в ее тело сложные по составу вещества, которые очень тонко и в определенной последовательности воздействовали на нервную систему и органы чувств ксенота (примерно так же, как пальцы виртуоза воздействуют на клавиши фортепиано). И лишь когда жертва ввергалась в состояние чувственного экстаза, совершеннейшего комплексного экстаза, в котором принимали участие и слух, и осязание, и обоняние, и зрение, и вкус, и все эмоции и состояния (радость, страх, счастье), манолия принималась высасывать из партнера необходимые ей питательные вещества. Стоит ли говорить, что после всего этого ксеноты некоторое время чувствовали себя опустошенными?
3. Всех вырезали. – В бездне отчаяния. – Бельмондо предлагает план.
Дверь квартиры Бориса мы нашли открытой. В прихожей лежал Павел Петрович с разбитым черепом. В гостиной истекала кровью Вероника, зарезанная ударом в сердце. Диану Львовну убили на кухне. В детской, в кроватке под измятой подушкой лежал шестимесячный Вадим.
Увидев окоченевшего сына, Бельмондо потерял сознание. Бледный Баламут поручил его мне и помчался домой.
Отчаявшись привести Бориса в чувство, я решил позвонить в милицию и скорую помощь. Домашний телефон, конечно же, был разбит, и мне пришлось идти к соседям. Открыли мне этажом выше. Дозвонившись, я вышел на лестничную площадку и услышал от дверей Бориса голос, говоривший, видимо, в мобильник:
– ...выперли его из дома, а он поволновался пару дней, и всех порезал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– А вы видели?
– Ты что-нибудь видишь, когда идешь за водкой?
– Я серьезно спрашиваю.
– У перекрестка Баламут одним «БМВ» заинтересовался. Уставился в него, и этим седока немало обеспокоил...
– А когда вы возвращались...
Я замолчал, увидев в окно трех плотных мужчин в кожаных куртках. Они, – хмурые, собранные, – шли к подъезду. У левой подмышки первого из них пиджак вздувался рукояткой пистолета.
Баламут и Бельмондо угадали, почему вытянулось мое лицо, и без слов бросились к кухонному окну. Спустя несколько секунд мы мчались по примыкавшему к дому школьному двору. Пробегая мимо мусорного бака, Бельмондо запнулся раненой ногой и упал. Мы схватили товарища, посмотрели на бак, – он был большим, – переглянулись, и опустили Бориса в него. И разом залезли сами. Бак, к счастью, оказался почти пустым, и места нам хватило.
Устроившись меж застывшими от напряжения друзьями, я принялся собирать под собой мусор (бумагу, отходы школьной столовой и прочее) и подсовывать его под крышку. «Чтобы бак казался полным до краев» – ответил я на шепот Баламута: «Ты чего дурью маешься?»
Когда снаружи раздался глухой озабоченный голос: «Ты в баке, вон в том, посмотри», – показавшийся мне весьма похожим на голос Худосокова, Баламут откупоривал четвертинку, завалявшуюся у него во внутреннем кармане пиджака. Души наши, само собой, ушли в пятки, но второй голос вернул их на место: «Да ну его на ..., не видишь, он забит до краев».
Выпив водки и отказавшись закусить огурцом (Баламут нашел его под собой), я задумался о Худосокове.
– Глюк это, – прочитав мои мысли, прошептал Баламут. – За последние месяцы я несколько раз с ним встречался.
– Понятно, впечатлил тебя Ленчик в прошлом году... – хмыкнул Борис. – Вот и чудится теперь повсюду.
– Первый раз он в подъезде с ножом на меня накинулся, – продолжал рассказывать Николай. – Но я пьяный был в самый раз, да в кураже, и ему не повезло... А через неделю шел из гостей, и он едва меня не задавил... Как я на капот его «жигуленка» ухитрился заскочить, не знаю...
– А в последний раз? – спросил Бельмондо.
– Что в последний раз? – переспросил задумавшийся Николай.
– Когда Худосокова в последний раз видел?
– В «БМВ» на перекрестке...
– Маразм крепчал, шиза косила наши ряды... – заключил Бельмондо слова товарища.
Тишину, возникшую после этой бесспорной констатации, нарушили звуки торопливых шагов и (опять!) голос Худосокова: «Скажи капитану, что по-быстрому надо кончать, а не то загремим под фанфары».
Как только на школьном дворе вновь воцарилась тишина, я в шутку предложил друзьям остаться в баке до утра. Но Бельмондо сказал, что беспокоится за Веронику и сына: в милиции знают его домашний адрес.
– И этот голос меня достает... – добавил он. – Если бы я сам не видел эту тварь мертвой, да еще с выбитым пулей затылком, то клянусь, наложил бы в штаны. Нет, надо ехать домой...
* * *
На этот раз релаксатор преподнес Трахтенну красотку вон Мархен из популярной на Марии мыльной оперы. Вся покрытая ярко-лиловой осциллирующей слизью, она погрузилась к нему, лежавшему в высокочастотном трансформном бассейне и, мелко дребезжа сухоткой, принялась самозабвенно разминать гейрами его верховые кручмы. Когда они в экстазе съежились, страстная Мархен обхватила купольную шишку партнера влажной менелой и медленно, очень медленно вывернулась на партнера. Трахтенн затрепетал, чувствуя, как в нем скапливаются положительные заряды... А в ней – отрицательные, такие чувствительно-колкие, такие многообещающие... «Главное – раньше времени не загреметь под дзынзары, – думал он, напрягшись от предвкушения разряда, обещавшего быть восхитительно мощным. – Дотерплю сегодня до 220 вентов... Дотерплю! Дотерплю!!!»
Ему не удалось дожать кайформу до 220 вентов. На 216 венте разряд совокупления начался самопроизвольно. И мгновенно все вокруг потонуло в невообразимом сиянии высокотемпературной плазмы. Каждый брелок Трахтенна сладостно взорвался пурпурными вулканами, выплеснувшими в мантию Мархен миллионы быстрых пионов...
Вывалившись из релаксатора, Трахтенн обнаружил, что до сеанса связи с Марией остается достаточно времени, и он сможет еще часик-другой провести с манолией. И опять полез в машину.
...Манолии отличались от ксеноток по всем статьям. Происходили они с Марго, ближайшей к Марии обитаемой планеты, и представляли собой весьма странные существа, состоявшие из высокоорганизованного газово-жидкостного облака. Эти бесполые создания, в сущности, питались ксенотами, поглощая из них жизненно необходимые вещества, и, прежде всего, пионы.
Перед тем, как приступить к еде, манолия окутывала ксенота или ксенотку своим газово-жидкостным телом. Это «домогательство» выглядело чарующе, как со стороны объекта нападения, так и со стороны случайного наблюдателя – манолия, невидимая в невозбужденном состоянии, постепенно возникала вокруг жертвы в виде многоцветного пульсирующего гало. Процесс окутывания сопровождался нежной мелодичной музыкой, ввергавший продукт питания в состояние прострации.
Когда жертва переставала двигаться, манолия вводила в ее тело сложные по составу вещества, которые очень тонко и в определенной последовательности воздействовали на нервную систему и органы чувств ксенота (примерно так же, как пальцы виртуоза воздействуют на клавиши фортепиано). И лишь когда жертва ввергалась в состояние чувственного экстаза, совершеннейшего комплексного экстаза, в котором принимали участие и слух, и осязание, и обоняние, и зрение, и вкус, и все эмоции и состояния (радость, страх, счастье), манолия принималась высасывать из партнера необходимые ей питательные вещества. Стоит ли говорить, что после всего этого ксеноты некоторое время чувствовали себя опустошенными?
3. Всех вырезали. – В бездне отчаяния. – Бельмондо предлагает план.
Дверь квартиры Бориса мы нашли открытой. В прихожей лежал Павел Петрович с разбитым черепом. В гостиной истекала кровью Вероника, зарезанная ударом в сердце. Диану Львовну убили на кухне. В детской, в кроватке под измятой подушкой лежал шестимесячный Вадим.
Увидев окоченевшего сына, Бельмондо потерял сознание. Бледный Баламут поручил его мне и помчался домой.
Отчаявшись привести Бориса в чувство, я решил позвонить в милицию и скорую помощь. Домашний телефон, конечно же, был разбит, и мне пришлось идти к соседям. Открыли мне этажом выше. Дозвонившись, я вышел на лестничную площадку и услышал от дверей Бориса голос, говоривший, видимо, в мобильник:
– ...выперли его из дома, а он поволновался пару дней, и всех порезал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75