– Так... Восемнадцать суток с лишним... – начал считать Коля. – Это примерно... примерно двадцать шесть тысяч минут. Значит, если погружения будут проходить нормально, без телесных и иных повреждений, то я смогу нырнуть примерно двадцать шесть тысяч раз. Но в промежутках между нырками, мне иногда надо будет согреваться, значит, остается тысяч двадцать погружений... Гм... Шансы есть.
– Ну тогда за дело? – спросил бармен. – Деньги только возьмите, они вам пригодятся, – и придвинул к клиенту две мятые десятки, оставленные Судьей.
– Так что ж ты стоишь? – удивился Баламут, механически пряча в карман деньги. – Наливай, давай!
* * *
Под стол Баламут не полез – просто отодвинул его в сторону. Он понимал, что никогда уже не вернется в этот полюбившийся ему бар. Бармен почувствовал его настроение и жестом предложил ему опрокинуть на дорожку еще один шкалик. Николай отказался: рабочая норма была давно достигнута, а начинать благородное предприятие в основательно нетрезвом виде ему не хотелось. Махнув бармену на прощание, он перекрестился, опустил ноги в колодец и был таков.
Из колодца он попал в детскую комнату, вернее в обширный платяной шкаф, стоявший в детской комнате. В ней находились Константин Иванович Ребров – представительный сухощавый сероглазый человек с едва намечающимся животиком – и его дочь, очаровательная бойкая Катя.
По наитию Николай понял, что Константин Иванович, хозяин квартиры, весь этот день провел с дочерью. Полтора месяца дела не позволяли ему видеть Катю более двух-трех часов в неделю и вот, сегодня, он смог выкроить целый день.
Константин Иванович боготворил шестилетнюю дочь. Она была умницей, красавицей и любила его, как никто другой. После завтрака они вдвоем поехали в зоопарк – мама второй месяц лечилась в Ницце от «нервного переутомления». Катя долго водила отца от клетки к клетке, и он устал (дочь почти всю прогулку просидела на его плечах). Дома неугомонная Катя придумала игру, в которой папа был мужем, а она – женой. Начали с того, что муж пришел с работы и потребовал ужина. Стол Катя накрыла самый настоящий: порезала холодную телятину, сделала окрошку и овсяную кашку моментального приготовления. Еще она хотела приготовить «мужу» омлет с сыром, но «муж» отказался, сославшись на отсутствие аппетита.
Баламут расстроился – свою дочь он не видел уже полтора года. «Невеста уже», – высчитав ее возраст, вздохнул он и решил еще немного побыть с этой счастливой семейкой.
После ужина Константин Иванович и Катя помыли посуду и устроились на диване читать книжку Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Но дочь не смогла слушать и, отняв у отца книжку, рассказала о знакомых мальчиках.
– Миша постоянно меня задирает, за косички дергает, – говорила она, внимательно следя за реакцией отца. – А вчера тараканов в спичечной коробке принес и мне на стол высыпал. Потом говорил, что за сто рублей купил их у Кеши – его мама бедная, но тараканов у них полно.
– Наверное, ты ему нравишься, – улыбнулся Константин Иванович. – Предложи ему дружить, и он станет носить твой портфель и защищать от других мальчишек.
– Он мне не нравится!
– А кто тебе нравится?
– Витя из первого класса. Он так интересно рассказывает всякую всячину. И добрый. Но...
– Что но?
– Больше всего мне нравишься ты! Ты такой сильный, добрый! Я каждый день думаю о тебе, жду, когда ты придешь. Знаешь, если ты поздно-поздно будешь приходить, ну, когда я буду уже спать, ты все равно заходи ко мне. Просто поправь одеяло, посмотри на меня. А я все это во сне увижу, ладно?
На глаза Константина Ивановича навернулись слезы, он обнял дочь и поцеловал ее в головку. Девочка прижалась к нему и прошептала:
– Мне так хорошо с тобой.
Константин Иванович хотел сказать дочери, что кроме нее у него в целом свете никого нет, но тут зазвонил мобильник.
– У нас проблемы, Костя, – раздалось в трубке (к своему удивлению Баламут это услышал, наверное, из-за того, что частью находился во всесильном колодце). – Пень скурвился. Из Праги звонили: пять лимонов месяц назад на свой тамошний счет перевел. И, похоже, сдавать нас собрался – вчера его Копченый на Петровке видел...
– Где он сейчас?
– На даче с семейством отдыхает.
– Ночью сожги. С четырех углов. И смотри, чтобы никто не сорвался.
– У него там два пацана малолетних... И дочь пятимесячная... Ты же знаешь...
– Много говоришь! – Ребров стал малиновым. – О своих грызунах подумай. Пока.
Убрав телефон в карман, Константин Иванович привлек к себе дочь, прижался щекой к ее щеке и принялся рассказывать, как через неделю они пойдут в парк Горького кататься на каруселях, а в октябре уедут в Аргентину и повторят там путешествие знаменитого зоолога Джеральда Даррела, и как им будет хорошо вдвоем.
"Е... вашу мать... – только и смог сказать Коля перед тем, как исчезнуть в колодце.
4. Черный. – Прожить жизнь заново? – ОН хранил меня всю жизнь!!?.
Судья меня встретил как старого знакомого и без промедления ввел в курс дела.
– Хотите вы или не хотите, вам предстоит прожить вашу жизнь заново, – сказал он. – Прожить, чтобы понять, что вы потеряли.
– Ничего из этого не получится, – категорически возразил я. – Вернее получиться то же самое. Через сорок с лишним лет сяду перед вами во второй раз и отвечу на ваше предложение: «Ничего из этого не получится».
– У вас нет выбора. Первую свою жизнь, я имею в виду жизнь Евгения Чернова по прозвищу Черный, вы прожили в уверенности, что его нет. Теперь вы знаете, что он существует и должны прожить ее с верой в него.
– Верой? В него? С чего это вы взяли, что я верю?
– Паясничаете...
– Да нет, я и в самом деле атеист...
– Вы заблуждаетесь, и вам предстоит в этом убедиться.
Сказав это, Судья исчез, а я пошел, точнее, побежал по второму кругу: что-то напоминающее быстро прокручивающийся и очень знакомый фильм прошло перед моими глазами. Когда пленка закончилась, я вновь увидел себя в знакомой комнате.
– Да, тяжелый случай... – вздохнул Судья, слегка брезгливо рассматривая меня. – Вы повторили свою жизнь с точностью 99,99 %, ничему не научились и ничего не поняли.
– Ничего не понял – это понятно, глуп-с. А расхождение на сотую процента? С чем оно связано?
– На этот раз вы сделали предложение Ксении Шевченко на два дня позже.
– Ну и ну!
– Но милость его безгранична. Он совершенно справедливо попенял нам за некоторые досадные методические упущения и, гм, невразумительное напутствие и решил предоставить вам возможность пережить вашу жизнь в третий раз.
Я присвистнул и, до конца осознав услышанные слова, пробормотал:
– Дабы я предложил Ксении Шевченко руку и сердце на четыре дня позже?
– Нет, чтобы вы поняли одну существенную вещь: если вы будете с ним заодно, если вы выполните свое предназначение, то мир будет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75