Сам пациент описывал и
понимал свое состояние, представляя себя мальчиком, которого
преследует мужчина, желая его избить. При этом он пытался
увернуться, испуганно смотрел назад и втягивал ягодицы, чтобы
преследователь не добрался до них. На обычном аналитическом
языке после такого описания сказали бы: за избиением, ко-
нечно, скрывается страх перед гомосексуальным покушением.
И действительно, пациент на протяжении года подвергался ана-
лизу с помощью толкования симптомов, в ходе которого по-
стоянно делался вывод о его пассивном гомосексуализме. <Само
по себе> это было правильно, но с точки зрения сегодняшних
знаний аналитику следовало сказать себе, что такое толкование
не имело смысла. Ведь мы видим, что в пациенте до сих пор
действительно противоречило аффективному постижению этого
факта - его осторожность и мышечная связанность энергии,
далеко еще не ослабленная.
Я начал воздействовать на осторожность больного не с пси-
хической стороны, как поступал обычно в процессе анализа
характера, а с телесной. Например, я вновь и вновь демон-
стрировал ему, что хотя он и выражал свою ярость в мышечных
действиях, но никогда не продолжал их, никогда не дал на
деле со всей силой опуститься сжатому и поднятому кулаку.
Несколько раз оказывалось, что в тот момент, когда он хотел
242
грохнуть кулаком по кушетке, ярость исчезала. Теперь я скон-
центрировал работу на том, что тормозило осуществление мы-
шечного действия, все время руководствуясь сознанием того,
что именно в осторожности и выражалось торможение. После
нескольких часов интенсивной работы над ситуацией отпора
мышечным действиям пациенту внезапно вспомнился эпизод,
произошедший с ним на 5-м году жизни. Маленьким мальчиком
он жил на скалистом берегу, круто обрывавшемся в море.
Он был очень живым ребенком и раскладывал на берегу костер,
с которым играл так самозабвенно, что рисковал свалиться
в воду. Мать появилась в дверях дома, находившегося на рас-
стоянии нескольких метров, увидела, что делал сын, испугалась
и попыталась увести его со скал. Она знала о двигательной
активности сына, и это ее пугало. Мать приманивала сына
к себе дружескими словами и обещаниями сладостей, а когда
он последовал за ней, то был жестоко избит. Это переживание
произвело на него большое впечатление, но теперь он понял
его связь со своей оборонительной позицией по отношению
к женщинам и осторожностью, которую проявлял в процессе
лечения. Но тем самым проблема еще не была решена. Ос-
торожность сохранилась.
Однажды в промежутке между двумя приступами пациент,
страстный любитель ловли форелей, с юмором и очень вы-
разительно описывал удовольствие, которое доставляло это за-
нятие. Он воспроизводил соответствующие движения, описывал,
как видят форель, как забрасывают удочку, и при этом его
лицо приобрело невероятно жадное, почти садистское выра-
жение. Я заметил, что, хотя больной очень точно описывал
весь процесс, он опустил одну деталь - момент, когда рыба
заглатывает наживку. Я понял связь, о которой шла речь, но
увидел, что рассказчик не обратил внимания на этот момент.
При использовании обычной аналитической техники ему ска-
зали бы об этой связи или поощрили бы на ее самостоятельное
постижение. Но я был заинтересован в том, чтобы понять
причину отсутствия описания последнего этапа рыбной ловли.
Прошло примерно четыре недели до тех пор, пока не случилось
следующее: сокращения тела все более начали терять свой су-
дорожный тонический характер. Меньше стал и клонус, и на-
чали проявляться странные сокращения живота. Они были не-
новы для меня, так как я видел их и у многих других пациентов,
но не в той связи, которая сейчас раскрылась передо мной.
Верхняя часть туловища, сокращаясь, двигалась вперед, се-
редина живота оставалась спокойной, а нижняя часть туловища,
сокращаясь, двигалась в направлении, противоположном на-
правлению движения верхней. Во время таких приступов па-
циент наполовину выпрямлялся, тогда как нижняя часть ту-
9
243
ловища двигалась кверху. Все происходившее представляло со-
бой единое, органическое движение. Были часы, когда такое
движение совершалось непрерывно. Чередуясь с этими сокра-
щениями всего тела, в теле, особенно в ногах и животе, на-
ступали ощущения <течения>, которые он воспринимал как
приятные. Положение рта и лица изменялось мало. Во время
одного из приступов лицо пациента приобрело совершенно ры-
бье выражение. Он сказал, нс дожидаясь приглашения, и преж-
де, чем я успел обратить его внимание на это: <Я чувствую
себя как простейшее>, а потом: <Я чувствую себя как рыба>.
Так что же произошло? Пациент своими телодвижениями изо-
бражал бьющуюся, очевидно пойманную, рыбу, не имея и по-
нятия об этом, не установив связи с помощью ассоциаций.
На аналитическом языке сказали бы: он играл пойманную рыбу.
Наличествовали все признаки, позволявшие говорить об этом.
Перекошенные и застывшие губы были судорожно вытянуты
вперед. Тело вздрагивало от плеч до ног. Спина была жесткой,
как доска. Не вполне понятно было на этой фазе положение
рук, которые пациент при конвульсиях на протяжении опре-
деленного времени простирал вперед, как бы обнимая кого-то.
Теперь я не помню, обратил ли его внимание на связь с
историей о форели или он сам осознал эту связь (что в данном
контексте не так уж и важно), но он непосредственно чувствовал
ее и нимало не сомневался в том, что он сам был как ловцом
форели, так и этой форелью.
Конечно, все это имело непосредственное отношение к ра-
зочарованию в матери. В детстве она с определенного момента
оставляла его без внимания, плохо обращалась, часто била.
Нередко случалось, что мой будущий пациент ожидал от матери
чего-то очень хорошего, а происходило нечто прямо проти-
воположное. Теперь стала понятна его осторожность. Он никому
не верил, он не хотел быть пойманным. Вот какова была
глубочайшая причина его поверхностности, его страха перед
преданностью делу, перед взятием на себя деловых обязательств
и т. д. Когда мы проработали эту связь, сущность больного
изменилась поразительным образом. Его поверхностность ис-
чезла, он стал серьезен. Серьезность проявилась внезапно во
время одного сеанса. Пациент сказал буквально следующее:
<Я ничего не понимаю, все стало вдруг таким смертельно се-
рьезным>. Это не было, к примеру, воспоминанием о серьезной
эмоциональной позиции, занятой когда-то в детстве, - он дей-
ствительно изменился от поверхностности к серьезности. Стало
ясно, что его болезненное отношение к женщинам, то есть
страх соединиться с женщиной, проявить преданность ей, был
связан со страхом, ставшим элементом его психической струк-
туры и коренившимся в характере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
понимал свое состояние, представляя себя мальчиком, которого
преследует мужчина, желая его избить. При этом он пытался
увернуться, испуганно смотрел назад и втягивал ягодицы, чтобы
преследователь не добрался до них. На обычном аналитическом
языке после такого описания сказали бы: за избиением, ко-
нечно, скрывается страх перед гомосексуальным покушением.
И действительно, пациент на протяжении года подвергался ана-
лизу с помощью толкования симптомов, в ходе которого по-
стоянно делался вывод о его пассивном гомосексуализме. <Само
по себе> это было правильно, но с точки зрения сегодняшних
знаний аналитику следовало сказать себе, что такое толкование
не имело смысла. Ведь мы видим, что в пациенте до сих пор
действительно противоречило аффективному постижению этого
факта - его осторожность и мышечная связанность энергии,
далеко еще не ослабленная.
Я начал воздействовать на осторожность больного не с пси-
хической стороны, как поступал обычно в процессе анализа
характера, а с телесной. Например, я вновь и вновь демон-
стрировал ему, что хотя он и выражал свою ярость в мышечных
действиях, но никогда не продолжал их, никогда не дал на
деле со всей силой опуститься сжатому и поднятому кулаку.
Несколько раз оказывалось, что в тот момент, когда он хотел
242
грохнуть кулаком по кушетке, ярость исчезала. Теперь я скон-
центрировал работу на том, что тормозило осуществление мы-
шечного действия, все время руководствуясь сознанием того,
что именно в осторожности и выражалось торможение. После
нескольких часов интенсивной работы над ситуацией отпора
мышечным действиям пациенту внезапно вспомнился эпизод,
произошедший с ним на 5-м году жизни. Маленьким мальчиком
он жил на скалистом берегу, круто обрывавшемся в море.
Он был очень живым ребенком и раскладывал на берегу костер,
с которым играл так самозабвенно, что рисковал свалиться
в воду. Мать появилась в дверях дома, находившегося на рас-
стоянии нескольких метров, увидела, что делал сын, испугалась
и попыталась увести его со скал. Она знала о двигательной
активности сына, и это ее пугало. Мать приманивала сына
к себе дружескими словами и обещаниями сладостей, а когда
он последовал за ней, то был жестоко избит. Это переживание
произвело на него большое впечатление, но теперь он понял
его связь со своей оборонительной позицией по отношению
к женщинам и осторожностью, которую проявлял в процессе
лечения. Но тем самым проблема еще не была решена. Ос-
торожность сохранилась.
Однажды в промежутке между двумя приступами пациент,
страстный любитель ловли форелей, с юмором и очень вы-
разительно описывал удовольствие, которое доставляло это за-
нятие. Он воспроизводил соответствующие движения, описывал,
как видят форель, как забрасывают удочку, и при этом его
лицо приобрело невероятно жадное, почти садистское выра-
жение. Я заметил, что, хотя больной очень точно описывал
весь процесс, он опустил одну деталь - момент, когда рыба
заглатывает наживку. Я понял связь, о которой шла речь, но
увидел, что рассказчик не обратил внимания на этот момент.
При использовании обычной аналитической техники ему ска-
зали бы об этой связи или поощрили бы на ее самостоятельное
постижение. Но я был заинтересован в том, чтобы понять
причину отсутствия описания последнего этапа рыбной ловли.
Прошло примерно четыре недели до тех пор, пока не случилось
следующее: сокращения тела все более начали терять свой су-
дорожный тонический характер. Меньше стал и клонус, и на-
чали проявляться странные сокращения живота. Они были не-
новы для меня, так как я видел их и у многих других пациентов,
но не в той связи, которая сейчас раскрылась передо мной.
Верхняя часть туловища, сокращаясь, двигалась вперед, се-
редина живота оставалась спокойной, а нижняя часть туловища,
сокращаясь, двигалась в направлении, противоположном на-
правлению движения верхней. Во время таких приступов па-
циент наполовину выпрямлялся, тогда как нижняя часть ту-
9
243
ловища двигалась кверху. Все происходившее представляло со-
бой единое, органическое движение. Были часы, когда такое
движение совершалось непрерывно. Чередуясь с этими сокра-
щениями всего тела, в теле, особенно в ногах и животе, на-
ступали ощущения <течения>, которые он воспринимал как
приятные. Положение рта и лица изменялось мало. Во время
одного из приступов лицо пациента приобрело совершенно ры-
бье выражение. Он сказал, нс дожидаясь приглашения, и преж-
де, чем я успел обратить его внимание на это: <Я чувствую
себя как простейшее>, а потом: <Я чувствую себя как рыба>.
Так что же произошло? Пациент своими телодвижениями изо-
бражал бьющуюся, очевидно пойманную, рыбу, не имея и по-
нятия об этом, не установив связи с помощью ассоциаций.
На аналитическом языке сказали бы: он играл пойманную рыбу.
Наличествовали все признаки, позволявшие говорить об этом.
Перекошенные и застывшие губы были судорожно вытянуты
вперед. Тело вздрагивало от плеч до ног. Спина была жесткой,
как доска. Не вполне понятно было на этой фазе положение
рук, которые пациент при конвульсиях на протяжении опре-
деленного времени простирал вперед, как бы обнимая кого-то.
Теперь я не помню, обратил ли его внимание на связь с
историей о форели или он сам осознал эту связь (что в данном
контексте не так уж и важно), но он непосредственно чувствовал
ее и нимало не сомневался в том, что он сам был как ловцом
форели, так и этой форелью.
Конечно, все это имело непосредственное отношение к ра-
зочарованию в матери. В детстве она с определенного момента
оставляла его без внимания, плохо обращалась, часто била.
Нередко случалось, что мой будущий пациент ожидал от матери
чего-то очень хорошего, а происходило нечто прямо проти-
воположное. Теперь стала понятна его осторожность. Он никому
не верил, он не хотел быть пойманным. Вот какова была
глубочайшая причина его поверхностности, его страха перед
преданностью делу, перед взятием на себя деловых обязательств
и т. д. Когда мы проработали эту связь, сущность больного
изменилась поразительным образом. Его поверхностность ис-
чезла, он стал серьезен. Серьезность проявилась внезапно во
время одного сеанса. Пациент сказал буквально следующее:
<Я ничего не понимаю, все стало вдруг таким смертельно се-
рьезным>. Это не было, к примеру, воспоминанием о серьезной
эмоциональной позиции, занятой когда-то в детстве, - он дей-
ствительно изменился от поверхностности к серьезности. Стало
ясно, что его болезненное отношение к женщинам, то есть
страх соединиться с женщиной, проявить преданность ей, был
связан со страхом, ставшим элементом его психической струк-
туры и коренившимся в характере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109