Сантьяго, выхваченный из тьмы ярким светом – ни единого слова, ни единой жалобы, ни единого проклятья, молча, уже смирившись с тем, что случилось, но не перестав быть мастером своего дела, – склоняется над штурвалом, чтобы дать «Фантому» задний ход, а потом, как только днище сползло с песка, лево руля, вывернутый до предела штурвал, педаль, ушедшая на всю глубину, рррррррррр, вдоль берега, под килем меньше фута воды, катер сначала встает на дыбы, казалось, желая задрать нос к самому небу, а потом мчится по спокойной воде, уносясь по диагонали прочь от берега и огней в спасительную темноту моря, к далекому зареву Гибралтара, светлеющему в двадцати милях на юго-востоке, пока Тереса подхватывает за ручки, один за другим, четыре двадцатикилограммовых тюка, оставшихся на борту, поднимает их и бросает за борт, и рев головастика заглушает всплеск от их падения, пока они тонут в кильватерной струе.
И тут на них налетел вертолет. Услышав шум его винтов вверху и немного сзади, она подняла голову, и ей пришлось закрыть глаза и отвернуть лицо, потому что в тот момент ее ослепил поток света, хлынувший сверху, и конец освещенного полоза закачался туда-сюда совсем рядом с ее головой, заставляя пригнуться.
Опершись руками на плечи Сантьяго, согнувшегося над штурвалом, она почувствовала, как напряжены его мускулы под одеждой, и в качающемся снопе света увидела его лицо, мокрое, как и волосы, от клочьев летящей на него пены, красивое как никогда. Даже если они занимались любовью, и она видела его совсем близко – и так и проглотила бы его целиком, после того, как целовала и кусала его, и клочьями сдирала кожу со спины, – он не был так красив, как в эту минуту, когда, упрямый и уверенный, успевая следить и за штурвалом, и за морем, и за педалью газа «Фантома», он делал то, что лучше всего умел делать на этом свете, по-своему сражаясь с жизнью и с судьбой, с этим безжалостным светом, преследующим их, подобно оку злобного великана. Мужчины делятся на две группы, вдруг подумала она. На тех, кто сражается, и тех, кто нет. На тех, кто принимает жизнь такой, как она есть, и говорит: ничего не поделаешь, – а когда вспыхивают фары на берегу поднимает руки. И других. Тех, кто иногда, посреди темного моря, заставляют женщину смотреть на них так, как сейчас я смотрю на него.
А что касается женщин, подумала она, женщины делятся на… но она не успела додумать до конца, потому что перестала думать вообще: полоз проклятой птицы, болтавшийся менее чем в метре над их головами, закачался еще ближе. Тереса стукнула Сантьяго по левому плечу, чтобы предупредить, и он, сосредоточившись на управлении катером, лишь коротко кивнул.
Он знал: на сколько бы ни приблизился вертолет, он никогда не ударит их, разве только случайно. Его пилот слишком искусен, чтобы допустить такое, потому что в этом случае все они – и преследователи, и преследуемые – вместе пошли бы ко дну. То был просто маневр – потрепать им нервы, сбить с толку и заставить изменить курс, или совершить какую-нибудь ошибку, или разогнаться до такой скорости, что перегревшийся мотор полетит ко всем чертям. Такое уже случалось. Сантьяго знал – и Тереса тоже, хотя полоз, качающийся над самой головой, пугал ее, – что вертолет вряд ли сумеет сделать что-то большее, а цель его маневра – прижать их к берегу, чтобы прямая, по которой «Фантом» должен был идти до Пунта-Эуропа и Гибралтара, превратилась в длинную кривую, охота затянулась, преследуемые занервничали и попытались выскочить на один из пляжей, или чтобы таможенный катер успел подойти и взять их на абордаж.
Таможенный катер. Сантьяго мотнул головой в сторону радара. Тереса на коленях, ощущая ими каждый удар воды о днище катера, кое-как добралась до «Фуруно» и припала лицом к его резиновому конусу. Уцепившись одной рукой за борт, другой за сиденье Сантьяго, чувствуя, как руки немеют от сильной вибрации корпуса, она всматривалась в темную линию, что вырисовывалась совсем близко справа при каждой развертке антенны, и в светлое пространство с другой стороны. В пределах полумили все чисто; но увеличив радиус вдвое, она, как и ожидала, увидела черное пятно – оно быстро двигалось на расстоянии около восьми кабельтовых с явным намерением отрезать им путь. Стараясь перекрыть рев мотора, Тереса прокричала в самое ухо Сантьяго о новой опасности, и он снова молча кивнул, не отрывая глаз от лежащей впереди цели. Вертолет снизился еще больше – настолько, что его полоз едва не коснулся левого борта, и вновь поднялся, однако Сантьяго ни на градус не отклонился от курса: он согнулся над штурвалом, впившись глазами во тьму перед носом катера. Вдоль правого борта уносились назад береговые огни: сначала Эстепона со своим длинным освещенным проспектом и маяком в его конце, потом Манильва и порт Дукеса, а «Фантом» тем временем на сорока пяти узлах понемногу забирал мористее. И тут, снова взглянув на экран радара, Тереса обнаружила черное пятно мавра совсем рядом: оно перемещалось гораздо быстрее, чем она рассчитывала, и уже катастрофически надвигалось на них слева. Обернувшись туда, несмотря на слепящий поток белого света от прожектора вертолета, она различила в тумане мигающий голубой сигнал таможенного катера – все ближе и ближе. Привычная альтернатива: выскочить на песчаный берег или испытать судьбу, пока высокий борт «Эйч-Джея» угрожающе надвигается на них в ночи, раскачиваясь, разворачиваясь носовой частью, чтобы расколоть корпус «Фантома», остановить мотор, сбросить их в воду. От радара уже не было никакого толку, поэтому Тереса на коленях, чувствуя, как отдаются в почках удары воды о днище, снова добралась до Сантьяго и положила руки ему на плечи, чтобы предупреждать о движении вертолета и мавра, справа и слева, близко и далеко; и когда она четырежды встряхнула его за левое плечо, потому что проклятый мавр был уже зловещей стеной, навалившейся на них из темноты, Сантьяго убрал ногу с педали, чтобы мгновенно сбросить четыреста оборотов в минуту, правой рукой опустил триммер, до предела вывернул штурвал влево, и «Фантом», взметнув облако воды и пены, описал крутую кривую, пересекая кильватерную струю таможенного катера и оставляя его немного сзади.
Тересе захотелось рассмеяться. Вот так. В этой странной охоте, разгонявшей сердце до ста двадцати ударов в минуту, все делали ставку на предел, сознавая, что преимущество перед противником заключается в узенькой полоске возможностей, этот предел ограничивающих. Вертолет летел низко, угрожая полозом, указывая мавру местонахождение жертвы, но и только-то, потому что сам он не мог сделать с нею ничего. Таможенный катер, в свою очередь, раз за разом пересекал путь «Фантому» – тот подпрыгивал в его кильватерной струе, и гребной винт, выскочив из воды, вращался в пустоте, сжигая мотор, – или прицеливался, чтобы нанести удар:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
И тут на них налетел вертолет. Услышав шум его винтов вверху и немного сзади, она подняла голову, и ей пришлось закрыть глаза и отвернуть лицо, потому что в тот момент ее ослепил поток света, хлынувший сверху, и конец освещенного полоза закачался туда-сюда совсем рядом с ее головой, заставляя пригнуться.
Опершись руками на плечи Сантьяго, согнувшегося над штурвалом, она почувствовала, как напряжены его мускулы под одеждой, и в качающемся снопе света увидела его лицо, мокрое, как и волосы, от клочьев летящей на него пены, красивое как никогда. Даже если они занимались любовью, и она видела его совсем близко – и так и проглотила бы его целиком, после того, как целовала и кусала его, и клочьями сдирала кожу со спины, – он не был так красив, как в эту минуту, когда, упрямый и уверенный, успевая следить и за штурвалом, и за морем, и за педалью газа «Фантома», он делал то, что лучше всего умел делать на этом свете, по-своему сражаясь с жизнью и с судьбой, с этим безжалостным светом, преследующим их, подобно оку злобного великана. Мужчины делятся на две группы, вдруг подумала она. На тех, кто сражается, и тех, кто нет. На тех, кто принимает жизнь такой, как она есть, и говорит: ничего не поделаешь, – а когда вспыхивают фары на берегу поднимает руки. И других. Тех, кто иногда, посреди темного моря, заставляют женщину смотреть на них так, как сейчас я смотрю на него.
А что касается женщин, подумала она, женщины делятся на… но она не успела додумать до конца, потому что перестала думать вообще: полоз проклятой птицы, болтавшийся менее чем в метре над их головами, закачался еще ближе. Тереса стукнула Сантьяго по левому плечу, чтобы предупредить, и он, сосредоточившись на управлении катером, лишь коротко кивнул.
Он знал: на сколько бы ни приблизился вертолет, он никогда не ударит их, разве только случайно. Его пилот слишком искусен, чтобы допустить такое, потому что в этом случае все они – и преследователи, и преследуемые – вместе пошли бы ко дну. То был просто маневр – потрепать им нервы, сбить с толку и заставить изменить курс, или совершить какую-нибудь ошибку, или разогнаться до такой скорости, что перегревшийся мотор полетит ко всем чертям. Такое уже случалось. Сантьяго знал – и Тереса тоже, хотя полоз, качающийся над самой головой, пугал ее, – что вертолет вряд ли сумеет сделать что-то большее, а цель его маневра – прижать их к берегу, чтобы прямая, по которой «Фантом» должен был идти до Пунта-Эуропа и Гибралтара, превратилась в длинную кривую, охота затянулась, преследуемые занервничали и попытались выскочить на один из пляжей, или чтобы таможенный катер успел подойти и взять их на абордаж.
Таможенный катер. Сантьяго мотнул головой в сторону радара. Тереса на коленях, ощущая ими каждый удар воды о днище катера, кое-как добралась до «Фуруно» и припала лицом к его резиновому конусу. Уцепившись одной рукой за борт, другой за сиденье Сантьяго, чувствуя, как руки немеют от сильной вибрации корпуса, она всматривалась в темную линию, что вырисовывалась совсем близко справа при каждой развертке антенны, и в светлое пространство с другой стороны. В пределах полумили все чисто; но увеличив радиус вдвое, она, как и ожидала, увидела черное пятно – оно быстро двигалось на расстоянии около восьми кабельтовых с явным намерением отрезать им путь. Стараясь перекрыть рев мотора, Тереса прокричала в самое ухо Сантьяго о новой опасности, и он снова молча кивнул, не отрывая глаз от лежащей впереди цели. Вертолет снизился еще больше – настолько, что его полоз едва не коснулся левого борта, и вновь поднялся, однако Сантьяго ни на градус не отклонился от курса: он согнулся над штурвалом, впившись глазами во тьму перед носом катера. Вдоль правого борта уносились назад береговые огни: сначала Эстепона со своим длинным освещенным проспектом и маяком в его конце, потом Манильва и порт Дукеса, а «Фантом» тем временем на сорока пяти узлах понемногу забирал мористее. И тут, снова взглянув на экран радара, Тереса обнаружила черное пятно мавра совсем рядом: оно перемещалось гораздо быстрее, чем она рассчитывала, и уже катастрофически надвигалось на них слева. Обернувшись туда, несмотря на слепящий поток белого света от прожектора вертолета, она различила в тумане мигающий голубой сигнал таможенного катера – все ближе и ближе. Привычная альтернатива: выскочить на песчаный берег или испытать судьбу, пока высокий борт «Эйч-Джея» угрожающе надвигается на них в ночи, раскачиваясь, разворачиваясь носовой частью, чтобы расколоть корпус «Фантома», остановить мотор, сбросить их в воду. От радара уже не было никакого толку, поэтому Тереса на коленях, чувствуя, как отдаются в почках удары воды о днище, снова добралась до Сантьяго и положила руки ему на плечи, чтобы предупреждать о движении вертолета и мавра, справа и слева, близко и далеко; и когда она четырежды встряхнула его за левое плечо, потому что проклятый мавр был уже зловещей стеной, навалившейся на них из темноты, Сантьяго убрал ногу с педали, чтобы мгновенно сбросить четыреста оборотов в минуту, правой рукой опустил триммер, до предела вывернул штурвал влево, и «Фантом», взметнув облако воды и пены, описал крутую кривую, пересекая кильватерную струю таможенного катера и оставляя его немного сзади.
Тересе захотелось рассмеяться. Вот так. В этой странной охоте, разгонявшей сердце до ста двадцати ударов в минуту, все делали ставку на предел, сознавая, что преимущество перед противником заключается в узенькой полоске возможностей, этот предел ограничивающих. Вертолет летел низко, угрожая полозом, указывая мавру местонахождение жертвы, но и только-то, потому что сам он не мог сделать с нею ничего. Таможенный катер, в свою очередь, раз за разом пересекал путь «Фантому» – тот подпрыгивал в его кильватерной струе, и гребной винт, выскочив из воды, вращался в пустоте, сжигая мотор, – или прицеливался, чтобы нанести удар:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139