Может, это и есть жизнь, и ты дышишь, ходишь, двигаешься только для того, чтобы в один прекрасный день оглянуться и увидеть себя. Узнать себя в последовательных смертях – своих и чужих, на которые тебя осуждает каждый твой шаг.
Она сунула руку в карман плаща – под ним на ней были свитер и джинсы, на ногах удобные ботинки на резиновой подошве – и достала пачку «Фарос». Она прикуривала от одной из свечей, горевших перед образом Мальверде, когда в сине-красных отблесках на пороге обрисовалась фигура дона Эпифанио Варгаса.
* * *
– Тересита. Сколько времени.
Он почти такой же, подумала она. Высокий, плотный. Свой непромокаемый плащ он повесил на крючок у двери. Темный костюм, рубашка с расстегнутым воротом, без галстука, остроносые сапоги. Лицо из старых фильмов Педро Армендариса. Усы и виски у него сильно поседели, прибавилось несколько морщин, пожалуй, стала пошире талия. Но он все такой же.
– Тебя трудно узнать.
С опаской оглядевшись по сторонам, дон Эпифанио сделал несколько шагов внутрь. Он пристально вглядывался в Тересу, видимо, пытаясь соотнести ее с той женщиной, которую сохранила его память.
– Вы не сильно изменились, – сказала она. – Пожалуй, немного поправились. И поседели.
Она сидела на скамье, рядом с изображением Мальверде, и не двинулась с места, когда вошел дон Эпифанио.
– Ты при оружии? – осторожно спросил он.
– Нет.
– Хорошо. Меня эти сукины дети там, снаружи, обыскали. У меня тоже ничего не было.
Он слегка вздохнул, посмотрел на Мальверде, озаренного дрожащим светом свечей, потом опять на нее.
– Вот видишь… Мне только что исполнилось шестьдесят четыре. Но я не жалуюсь.
Он приблизился почти вплотную, внимательно разглядывая ее сверху вниз. Не изменив позы, она выдержала его взгляд.
– Похоже, дела у тебя все это время шли неплохо, Тересита.
– У вас тоже.
Дон Эпифанио медленно, задумчиво кивнул, потом сел рядом с Тересой. Точно также, как в прошлый раз, с тою лишь разницей, что сейчас у нее в руках не было «дабл-игла».
– Двенадцать лет, верно? Мы с тобой сидели тогда здесь же с пресловутой записной книжкой Блондина…
Он остановился, давая ей возможность дополнить его воспоминания своими. Но Тереса молчала. Подождав пару секунд, дон Эпифанио вынул из нагрудного кармана пиджака гаванскую сигару.
– Я и представить себе не мог, – начал он, снимая бумажное колечко. Но снова умолк, будто вдруг осознав, что вещи, никогда не существовавшие даже в воображении, не имеют значения. – Думаю, мы все тебя недооценили, – сказал он, помолчав. – Твой парень, я сам. Все. – Слова «твой парень» он произнес чуть тише, точно стараясь, чтобы они проскочили среди других незамеченными.
– Может, именно поэтому я до сих пор жива.
Дон Эпифанио обдумал эту мысль, пока с помощью зажигалки раскуривал сигару.
– Это состояние непостоянное, и оно никем не гарантировано, – выдохнул он вместе с первым клубом дыма. – Человек жив до тех пор, пока не перестает быть живым.
Некоторое время оба курили, не глядя друг на друга. Ее сигарета почти дотлела.
– Что ты делаешь во всей этой истории?
Она в последний раз вдохнула дым зажатых в пальцах раскаленных крошек. Потом уронила окурок и аккуратно придавила его ногой.
– Я приехала свести старые счеты, – ответила она. – Больше ничего.
– Счеты, – повторил он. Потом затянулся своей сигарой, а выдохнув, произнес:
– Эти счеты лучше бы оставить как есть.
– Нет, – возразила Тереса. – Нет, если из-за них я плохо сплю.
– Ты от этого ничего не выигрываешь, – сказал дон Эпифанио.
– Что я выигрываю – мое дело.
В наступившем на несколько мгновений молчании было слышно, как потрескивают свечи на алтаре. И стук дождя по крыше часовни. Снаружи по-прежнему бегали синие и красные огни машины федералов.
– Почему ты решила подрубить меня?.. Ведь этим ты играешь на руку моим политическим противникам.
Он выбрал удачный тон, подумала она. Почти таким говорят с теми, к кому привязаны. Немного укора, много обиды и боли. Преданный крестный отец. Раненная в самое сердце дружба. Я никогда не считала его плохим человеком, подумала она. Он часто бывал искренним, может быть, и сейчас тоже.
– Я не знаю, кто ваши противники, и для меня это не имеет значения, – ответила она. – Вы приказали убить Блондина. И Индейца. И Бренду, и малышей.
Раз уж дело дошло до привязанности, вот те, к кому я была привязана. Дон Эпифанио, нахмурившись, рассматривал тлеющий кончик сигары.
– Не знаю, что тебе могли наговорить. И вообще, как бы то ни было, это ведь Синалоа… Ты сама здешняя и знаешь, по каким правилам тут живут.
– По правилам, – медленно проговорила Тереса, – полагается сводить счеты с тем, кто тебе задолжал. – Она сделала паузу и услышала дыхание дона Эпифанио – напряженно слушавшего. – А потом, – добавила она, – вы хотели, чтобы убили и меня.
– Это ложь! – возмущенно воскликнул он. – Ты же была здесь, со мной. Я спас тебе жизнь… Я помог тебе убежать.
– Я говорю не о том времени. А о том, когда вы пожалели об этом.
– В нашем мире, – возразил он, чуть помолчав, – дела очень сложны. – И воззрился на нее, пытаясь оценить эффект своих слов, как врач, наблюдающий за пациентом, принявшим успокоительное. – В любом случае, – прибавил он наконец, – я бы понял, если бы ты хотела свести счеты со мной. Но связываться с гринго и с этими трусами, которые хотят вышвырнуть меня из правительства…
– Вы не знаете, с кем я связалась.
Она произнесла это мрачно и так твердо, что он задумался, сидя с сигарой во рту, прищурив глаза от дыма. По комнате бегали красные и синие огни.
– Скажи мне одну вещь. В ту ночь, когда мы виделись, ты ведь читала книжку, правда?.. Ты знала про Блондина Давилу… И все-таки я не догадался. Ты обманула меня.
– Мне повезло.
– А зачем было раскапывать все эти старые истории?
– Потому, что до недавних пор я не знала, что это вы попросили Бэтмена Гуэмеса оказать вам услугу. И потому, что Блондин был моим мужчиной.
– Он был негодяем из ДЭА.
– Пусть негодяем, пусть из ДЭА, но он был моим мужчиной.
Она расслышала, как, поднимаясь, он приглушенно выругался – крепко, по-крестьянски. Его крупное тело, казалось, заполнило собой маленькое помещение часовни.
– Послушай. – Он смотрел на изображение Мальверде, словно призывая святого покровителя наркомафиози в свидетели. – Я всегда вел себя хорошо. Я был вашим крестным отцом – и его, и твоим. Я любил Блондина и любил тебя. Он предал меня, но, несмотря на это, я спас твою симпатичную шкурку… То, другое, случилось гораздо позже, когда наши с тобой жизни пошли разными дорогами… Теперь минуло время, я вышел из всего этого. Я старый, у меня даже есть внуки. Мне нравится заниматься политикой, и сенат позволит мне сделать еще многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Она сунула руку в карман плаща – под ним на ней были свитер и джинсы, на ногах удобные ботинки на резиновой подошве – и достала пачку «Фарос». Она прикуривала от одной из свечей, горевших перед образом Мальверде, когда в сине-красных отблесках на пороге обрисовалась фигура дона Эпифанио Варгаса.
* * *
– Тересита. Сколько времени.
Он почти такой же, подумала она. Высокий, плотный. Свой непромокаемый плащ он повесил на крючок у двери. Темный костюм, рубашка с расстегнутым воротом, без галстука, остроносые сапоги. Лицо из старых фильмов Педро Армендариса. Усы и виски у него сильно поседели, прибавилось несколько морщин, пожалуй, стала пошире талия. Но он все такой же.
– Тебя трудно узнать.
С опаской оглядевшись по сторонам, дон Эпифанио сделал несколько шагов внутрь. Он пристально вглядывался в Тересу, видимо, пытаясь соотнести ее с той женщиной, которую сохранила его память.
– Вы не сильно изменились, – сказала она. – Пожалуй, немного поправились. И поседели.
Она сидела на скамье, рядом с изображением Мальверде, и не двинулась с места, когда вошел дон Эпифанио.
– Ты при оружии? – осторожно спросил он.
– Нет.
– Хорошо. Меня эти сукины дети там, снаружи, обыскали. У меня тоже ничего не было.
Он слегка вздохнул, посмотрел на Мальверде, озаренного дрожащим светом свечей, потом опять на нее.
– Вот видишь… Мне только что исполнилось шестьдесят четыре. Но я не жалуюсь.
Он приблизился почти вплотную, внимательно разглядывая ее сверху вниз. Не изменив позы, она выдержала его взгляд.
– Похоже, дела у тебя все это время шли неплохо, Тересита.
– У вас тоже.
Дон Эпифанио медленно, задумчиво кивнул, потом сел рядом с Тересой. Точно также, как в прошлый раз, с тою лишь разницей, что сейчас у нее в руках не было «дабл-игла».
– Двенадцать лет, верно? Мы с тобой сидели тогда здесь же с пресловутой записной книжкой Блондина…
Он остановился, давая ей возможность дополнить его воспоминания своими. Но Тереса молчала. Подождав пару секунд, дон Эпифанио вынул из нагрудного кармана пиджака гаванскую сигару.
– Я и представить себе не мог, – начал он, снимая бумажное колечко. Но снова умолк, будто вдруг осознав, что вещи, никогда не существовавшие даже в воображении, не имеют значения. – Думаю, мы все тебя недооценили, – сказал он, помолчав. – Твой парень, я сам. Все. – Слова «твой парень» он произнес чуть тише, точно стараясь, чтобы они проскочили среди других незамеченными.
– Может, именно поэтому я до сих пор жива.
Дон Эпифанио обдумал эту мысль, пока с помощью зажигалки раскуривал сигару.
– Это состояние непостоянное, и оно никем не гарантировано, – выдохнул он вместе с первым клубом дыма. – Человек жив до тех пор, пока не перестает быть живым.
Некоторое время оба курили, не глядя друг на друга. Ее сигарета почти дотлела.
– Что ты делаешь во всей этой истории?
Она в последний раз вдохнула дым зажатых в пальцах раскаленных крошек. Потом уронила окурок и аккуратно придавила его ногой.
– Я приехала свести старые счеты, – ответила она. – Больше ничего.
– Счеты, – повторил он. Потом затянулся своей сигарой, а выдохнув, произнес:
– Эти счеты лучше бы оставить как есть.
– Нет, – возразила Тереса. – Нет, если из-за них я плохо сплю.
– Ты от этого ничего не выигрываешь, – сказал дон Эпифанио.
– Что я выигрываю – мое дело.
В наступившем на несколько мгновений молчании было слышно, как потрескивают свечи на алтаре. И стук дождя по крыше часовни. Снаружи по-прежнему бегали синие и красные огни машины федералов.
– Почему ты решила подрубить меня?.. Ведь этим ты играешь на руку моим политическим противникам.
Он выбрал удачный тон, подумала она. Почти таким говорят с теми, к кому привязаны. Немного укора, много обиды и боли. Преданный крестный отец. Раненная в самое сердце дружба. Я никогда не считала его плохим человеком, подумала она. Он часто бывал искренним, может быть, и сейчас тоже.
– Я не знаю, кто ваши противники, и для меня это не имеет значения, – ответила она. – Вы приказали убить Блондина. И Индейца. И Бренду, и малышей.
Раз уж дело дошло до привязанности, вот те, к кому я была привязана. Дон Эпифанио, нахмурившись, рассматривал тлеющий кончик сигары.
– Не знаю, что тебе могли наговорить. И вообще, как бы то ни было, это ведь Синалоа… Ты сама здешняя и знаешь, по каким правилам тут живут.
– По правилам, – медленно проговорила Тереса, – полагается сводить счеты с тем, кто тебе задолжал. – Она сделала паузу и услышала дыхание дона Эпифанио – напряженно слушавшего. – А потом, – добавила она, – вы хотели, чтобы убили и меня.
– Это ложь! – возмущенно воскликнул он. – Ты же была здесь, со мной. Я спас тебе жизнь… Я помог тебе убежать.
– Я говорю не о том времени. А о том, когда вы пожалели об этом.
– В нашем мире, – возразил он, чуть помолчав, – дела очень сложны. – И воззрился на нее, пытаясь оценить эффект своих слов, как врач, наблюдающий за пациентом, принявшим успокоительное. – В любом случае, – прибавил он наконец, – я бы понял, если бы ты хотела свести счеты со мной. Но связываться с гринго и с этими трусами, которые хотят вышвырнуть меня из правительства…
– Вы не знаете, с кем я связалась.
Она произнесла это мрачно и так твердо, что он задумался, сидя с сигарой во рту, прищурив глаза от дыма. По комнате бегали красные и синие огни.
– Скажи мне одну вещь. В ту ночь, когда мы виделись, ты ведь читала книжку, правда?.. Ты знала про Блондина Давилу… И все-таки я не догадался. Ты обманула меня.
– Мне повезло.
– А зачем было раскапывать все эти старые истории?
– Потому, что до недавних пор я не знала, что это вы попросили Бэтмена Гуэмеса оказать вам услугу. И потому, что Блондин был моим мужчиной.
– Он был негодяем из ДЭА.
– Пусть негодяем, пусть из ДЭА, но он был моим мужчиной.
Она расслышала, как, поднимаясь, он приглушенно выругался – крепко, по-крестьянски. Его крупное тело, казалось, заполнило собой маленькое помещение часовни.
– Послушай. – Он смотрел на изображение Мальверде, словно призывая святого покровителя наркомафиози в свидетели. – Я всегда вел себя хорошо. Я был вашим крестным отцом – и его, и твоим. Я любил Блондина и любил тебя. Он предал меня, но, несмотря на это, я спас твою симпатичную шкурку… То, другое, случилось гораздо позже, когда наши с тобой жизни пошли разными дорогами… Теперь минуло время, я вышел из всего этого. Я старый, у меня даже есть внуки. Мне нравится заниматься политикой, и сенат позволит мне сделать еще многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139