Похоже, она сегодня без конца «празднует», она выпила столько шампанского, что, кажется, вот-вот взлетит в воздух. Ее тело действительно стало легким-прелегким, возможно, и из-за выкуренной на пару с Хьюго травки, найденной в потайном месте у Олимпи. Хьюго сказал, что это самая лучшая травка, а он, похоже, в этом деле разбирался. Он также неплохо знал все и про Олимпи. Он знал, где она держит травку, знал, что в ее холодильнике всегда припрятана бутылочка шампанского – так, на всякий случай, он знал, что одеяло на кровати – из верблюжьей шерсти. Но если Хьюго и Олимпи – любовники, как она подозревала, то почему же она отдала ему ключи от своей квартиры?
Парис повернулась на бок и нажала клавишу магнитофона. Ричи Хейвенс пел «Я не влюблен». Мелодия и хрипловатый голос пробудил в ней какие-то новые неясные чувства, она плавала, она купалась в этих обволакивающих звуках.
Послышался звон стекла, и в комнату вошел совершенно голый Хьюго, неся бутылку и три хрустальных бокала. Обнаженный Хьюго великолепен, подумала сквозь некоторую дремоту Парис; кожа у него была более смуглая, чем можно подумать, особенно по контрасту со светлыми волосами. Сильные ноги, маленькие твердые ягодицы и мощный «аппарат». Она томно потянулась и улыбнулась ему. Хьюго прекрасно знал, что делать с таким аппаратом, и, глядя на него, стало ясно, что он снова готов к этому.
– А почему три бокала? – спросила она, проводя рукой по его бедрам, когда он сел на кровать.
Хьюго поцеловал ее в макушку.
– Там Олимпи вернулась, – сказал он как бы между прочим. – Она сказала, что, возможно, зайдет и выпьет с нами.
– Олимпи?!
– Да, это же ее дом, дорогая, – спокойно произнес Хьюго. – У тебя дрожат руки, Парис.
Несколько капель вина упали ей на грудь, и он наклонился, чтобы слизнуть их.
– Я еще не говорил тебе, – прошептал он, – что ты очень вкусная?
Он чуть наклонился и капнул немного, на темный треугольник ее волос, затем растер влагу пальцами. Парис вздохнула, почувствовав невыносимое наслаждение.
Хьюго отпил шампанское, не переставая ласкать ее.
– Такая гладкая, – говорил он, – ты такая гладкая и нежная, и соблазнительная…
Парис не хотела шампанского, она хотела Хьюго, она хотела, чтобы он вошел в нее, как раньше. Они сразу же попали в один ритм, можно было подумать, что им приходилось заниматься любовью сотни раз, они инстинктивно подходили друг другу.
Очень красиво, думала Олимпи, стоя в дверях. Мягкий свет, ее огромная кровать с большой спинкой, разрисованной херувимами и гирляндами, мягкая музыка и два красивых человека, обнаженные, с гладкой кожей, при свете лампы отливающей персиковым. Она подошла к кровати и нагнулась, чтобы поцеловать Хьюго. Парис лежала, словно окаменев. Пальцы Хьюго продолжали ласкать девушку, когда Олимпи целовала его.
– Прекрасно, – прошептала Олимпи, – вы оба так красиво смотритесь. Я не хотела мешать вам. Мне просто стало одиноко… и бокал шампанского меня соблазнил.
Она сбросила туфли и свернулась в клубочек у ног Парис.
– Можно? – спросила она, беря из его рук бокал. Со своей таинственной улыбкой она опять посмотрела на Парис. – Правда, Хьюго самый романтичный мужчина на свете? – прошептала она. – Он всегда точно знает, что ты чувствуешь, что ты хочешь или ждешь от него. Ему даже не надо ни о чем говорить… он – превосходный любовник. И так хорошо всегда, когда тебя умеют любить…
Поставив бокал на тумбочку, Олимпи потянулась к Хьюго и поцеловала его в губы долгим и страстным поцелуем. Ее руки гладили его живот, и Парис почувствовала, как напряглась его рука – он целовал Олимпи, а ласкал ее! Как завороженная, она смотрела, как Олимпи склоняет голову над Хьюго, она видела, как ее розовый язык ласкает и дразнит его смуглое тело. Хьюго повернулся и улыбнулся Парис.
– Мне кажется, Олимпи должна остаться, а ты как думаешь?
Парис почувствовала страшное возбуждение. Все это – вино, травка, адреналин, эротическая сцена – возбудило ее так, как ничто и никогда раньше. Она хотела, чтобы Хьюго любил и ее, и Олимпи, она хотела поделиться им с ней, смотреть, как это делает он, как она…
Олимпи выскользнула из своего белого платья и легла рядом с Парис, проведя рукой по ее телу. Парис вздрогнула и застонала, когда нежные пальцы Олимпи коснулись ее сосков, а затем стали гладить ее тело, а затем вместе с пальцами Хьюго стали теребить жестковатые темные волосы ее лона. Глаза ее были закрыты от наслаждения, затем она открыла их, чтобы посмотреть на нового любовника. Хьюго был с одной стороны, Олимпи – с другой, и она обняла их обоих, и в эту минуту почувствовала на своих губах губы Олимпи. О, как ей хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно.
Олимпи кружила по улицам квартала Марэ в своем крохотном «Ситроене» в поисках улицы ль'Абэ, благодаря судьбу, что не поддалась в свое время искушению и не купила большую машину. Она водила автомобиль отвратительно – и подтверждением тому были возмущенные гудки, когда она пересекала сразу два ряда, затем делала задний ход на круге и очень медленно ехала вдоль улицы, которую только что пересекла. Было уже половина четвертого, и она почти час разыскивает этот «Отель де ль'Абэ» – Парис была права, говоря, что он где-то на задворках Ле Алле; он действительно на таких задворках, что найти это проклятое место просто невозможно.
Олимпи нетерпеливо постукивала пальцами по рулю, ожидая, когда загорится зеленый свет. Часы в ювелирном магазине показывали без двадцати четыре, а показ у Парис начинался в три. Если она сейчас же не отыщет это место, то безнадежно опоздает. Черт подери, и из-за этого она еще пропустила показ у Мицоко. Но все же она дала слово, а Парис – такая милая. Вспомнив предыдущую ночь, Олимпи улыбнулась. Это – восхитительно! Хьюго пробудил в них все самые сокровенные чувства. О, Господи, эти придурки опять ей сигналят! Сворачивая в первый ряд, Олимпи осторожно маневрировала среди машин. Этот чертов отель должен быть где-то здесь, и ей надо поторопиться.
В четыре она его нашла. Она потратила пять минут, чтобы воткнуть свой «ситроен» на стоянку, но все же ей пришлось уйти, бросив машину с вылезающими на проезжую часть задними колесами. Завернувшись в длинное манто из песца, чтобы не замерзнуть, она быстро перебежала дорогу, и теперь не обращала внимания на машины и свистки постового. Слава тебе, Господи, подумала она, открывая дверь с медной пластиной, на которой было выгравировано название, все-таки я нашла его.
В зале раздались звуки песни «Авалон», пахло лилиями и дымом сигарет из коридора, она улыбнулась, толкая дверь: Парис поставила ее любимую музыку. На сотне позолоченных стульев сидело небольшое количество народу, которые показались ей просто приятелями и болельщицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Парис повернулась на бок и нажала клавишу магнитофона. Ричи Хейвенс пел «Я не влюблен». Мелодия и хрипловатый голос пробудил в ней какие-то новые неясные чувства, она плавала, она купалась в этих обволакивающих звуках.
Послышался звон стекла, и в комнату вошел совершенно голый Хьюго, неся бутылку и три хрустальных бокала. Обнаженный Хьюго великолепен, подумала сквозь некоторую дремоту Парис; кожа у него была более смуглая, чем можно подумать, особенно по контрасту со светлыми волосами. Сильные ноги, маленькие твердые ягодицы и мощный «аппарат». Она томно потянулась и улыбнулась ему. Хьюго прекрасно знал, что делать с таким аппаратом, и, глядя на него, стало ясно, что он снова готов к этому.
– А почему три бокала? – спросила она, проводя рукой по его бедрам, когда он сел на кровать.
Хьюго поцеловал ее в макушку.
– Там Олимпи вернулась, – сказал он как бы между прочим. – Она сказала, что, возможно, зайдет и выпьет с нами.
– Олимпи?!
– Да, это же ее дом, дорогая, – спокойно произнес Хьюго. – У тебя дрожат руки, Парис.
Несколько капель вина упали ей на грудь, и он наклонился, чтобы слизнуть их.
– Я еще не говорил тебе, – прошептал он, – что ты очень вкусная?
Он чуть наклонился и капнул немного, на темный треугольник ее волос, затем растер влагу пальцами. Парис вздохнула, почувствовав невыносимое наслаждение.
Хьюго отпил шампанское, не переставая ласкать ее.
– Такая гладкая, – говорил он, – ты такая гладкая и нежная, и соблазнительная…
Парис не хотела шампанского, она хотела Хьюго, она хотела, чтобы он вошел в нее, как раньше. Они сразу же попали в один ритм, можно было подумать, что им приходилось заниматься любовью сотни раз, они инстинктивно подходили друг другу.
Очень красиво, думала Олимпи, стоя в дверях. Мягкий свет, ее огромная кровать с большой спинкой, разрисованной херувимами и гирляндами, мягкая музыка и два красивых человека, обнаженные, с гладкой кожей, при свете лампы отливающей персиковым. Она подошла к кровати и нагнулась, чтобы поцеловать Хьюго. Парис лежала, словно окаменев. Пальцы Хьюго продолжали ласкать девушку, когда Олимпи целовала его.
– Прекрасно, – прошептала Олимпи, – вы оба так красиво смотритесь. Я не хотела мешать вам. Мне просто стало одиноко… и бокал шампанского меня соблазнил.
Она сбросила туфли и свернулась в клубочек у ног Парис.
– Можно? – спросила она, беря из его рук бокал. Со своей таинственной улыбкой она опять посмотрела на Парис. – Правда, Хьюго самый романтичный мужчина на свете? – прошептала она. – Он всегда точно знает, что ты чувствуешь, что ты хочешь или ждешь от него. Ему даже не надо ни о чем говорить… он – превосходный любовник. И так хорошо всегда, когда тебя умеют любить…
Поставив бокал на тумбочку, Олимпи потянулась к Хьюго и поцеловала его в губы долгим и страстным поцелуем. Ее руки гладили его живот, и Парис почувствовала, как напряглась его рука – он целовал Олимпи, а ласкал ее! Как завороженная, она смотрела, как Олимпи склоняет голову над Хьюго, она видела, как ее розовый язык ласкает и дразнит его смуглое тело. Хьюго повернулся и улыбнулся Парис.
– Мне кажется, Олимпи должна остаться, а ты как думаешь?
Парис почувствовала страшное возбуждение. Все это – вино, травка, адреналин, эротическая сцена – возбудило ее так, как ничто и никогда раньше. Она хотела, чтобы Хьюго любил и ее, и Олимпи, она хотела поделиться им с ней, смотреть, как это делает он, как она…
Олимпи выскользнула из своего белого платья и легла рядом с Парис, проведя рукой по ее телу. Парис вздрогнула и застонала, когда нежные пальцы Олимпи коснулись ее сосков, а затем стали гладить ее тело, а затем вместе с пальцами Хьюго стали теребить жестковатые темные волосы ее лона. Глаза ее были закрыты от наслаждения, затем она открыла их, чтобы посмотреть на нового любовника. Хьюго был с одной стороны, Олимпи – с другой, и она обняла их обоих, и в эту минуту почувствовала на своих губах губы Олимпи. О, как ей хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно.
Олимпи кружила по улицам квартала Марэ в своем крохотном «Ситроене» в поисках улицы ль'Абэ, благодаря судьбу, что не поддалась в свое время искушению и не купила большую машину. Она водила автомобиль отвратительно – и подтверждением тому были возмущенные гудки, когда она пересекала сразу два ряда, затем делала задний ход на круге и очень медленно ехала вдоль улицы, которую только что пересекла. Было уже половина четвертого, и она почти час разыскивает этот «Отель де ль'Абэ» – Парис была права, говоря, что он где-то на задворках Ле Алле; он действительно на таких задворках, что найти это проклятое место просто невозможно.
Олимпи нетерпеливо постукивала пальцами по рулю, ожидая, когда загорится зеленый свет. Часы в ювелирном магазине показывали без двадцати четыре, а показ у Парис начинался в три. Если она сейчас же не отыщет это место, то безнадежно опоздает. Черт подери, и из-за этого она еще пропустила показ у Мицоко. Но все же она дала слово, а Парис – такая милая. Вспомнив предыдущую ночь, Олимпи улыбнулась. Это – восхитительно! Хьюго пробудил в них все самые сокровенные чувства. О, Господи, эти придурки опять ей сигналят! Сворачивая в первый ряд, Олимпи осторожно маневрировала среди машин. Этот чертов отель должен быть где-то здесь, и ей надо поторопиться.
В четыре она его нашла. Она потратила пять минут, чтобы воткнуть свой «ситроен» на стоянку, но все же ей пришлось уйти, бросив машину с вылезающими на проезжую часть задними колесами. Завернувшись в длинное манто из песца, чтобы не замерзнуть, она быстро перебежала дорогу, и теперь не обращала внимания на машины и свистки постового. Слава тебе, Господи, подумала она, открывая дверь с медной пластиной, на которой было выгравировано название, все-таки я нашла его.
В зале раздались звуки песни «Авалон», пахло лилиями и дымом сигарет из коридора, она улыбнулась, толкая дверь: Парис поставила ее любимую музыку. На сотне позолоченных стульев сидело небольшое количество народу, которые показались ей просто приятелями и болельщицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103