– Рада тебя здесь видеть. Такое странное чувство – без Дженни.
– Ты в порядке, киска? – Он обнял ее за плечи, и вместе они прошли в просторную комнату с видом на океан. Сегодня прилив был высок, и воды зыбились в футе от просторной деревянной скамьи, где под голубым навесом сидели две другие сестры.
– Сейчас у меня все в порядке. Я не испытывала уверенности, что вынесу все это, но наконец самое худшее позади. Пойдем посидим на солнышке, такой прекрасный день.
Билл снял пиджак, повесил его на спинку стула и наклонился, чтобы поцеловать сначала Индию, потом Парис.
– Ну, девочки, как поживаем?
– Нам полегче – и, конечно же, мы чувствуем себя в миллион раз лучше, чем накануне. – Поднявшись на ноги, Парис улыбнулась. – Вам принести что-нибудь? Холодного пива? Белого вина?
«Пиво» звучало так заманчиво, но жена убила бы его, если бы он нарушил диету, да еще пивом.
– Только «перрье», лучше – без лимона.
Он присел на скамью, нервно теребя пальцы. Стэн Рабин должен быть здесь с минуты на минуту, и потом они разыграют этот фарс.
Он закурил пятую за утро сигарету. Он не должен был курить, но его снова удивило то, что ощущение расслабленности от курения стоило того, чтобы после испытать чувство вины и подавленности. Черт побери, сидение на диете и физические упражнения, ни выпивки, ни сигарет, самоограничение – все это становилось для него образом жизни; а какой же может быть Голливуд без кокаина и секса?
– Сегодня прибоя нет. – Индия дружелюбно присела рядом с ним на скамью, глядя на океан, кативший стеклянистые волны, пенящиеся на песке, где после волн оставались темные массы водорослей.
– Помните, как вы учили меня плавать во время прибоя тогда, давным-давно? Мне было, должно быть, только около семи. – Она засмеялась, вспомнив, какой она была в семь лет, стройной, с торчащими зубами. – Открою вам тайну, Билл. Когда я была ребенком, вы долгое время воплощали для меня настоящего героя. Вы казались мне самым привлекательным среди приятелей Дженни и нравились куда больше прочих. Я думала, что так же нравлюсь вам, но раз уж семь лет – немножко неподходящее время для замужества, я решила проявить благородство и самоотречение, позволив вам жениться на Дженни – в конце концов, я ведь смогу видеть вас рядом все время. Но вышло все по-другому.
Ее светящиеся от воспоминаний карие глаза испытующе всматривались в его помятое лицо. С гривой серебристых волос, глубоко посаженными глазами и деланно добрым выражением, он спокойно мог сойти за привлекательного человека.
– Извините, но исключительно ради истины, Билл, вы когда-нибудь ей делали предложение?
Он нетерпеливо отшвырнули сигарету.
– Нет, Индия. Не делал. О, я любил ее, это правда, и было время, когда мы поддались было искушению продолжать это дальше, но, слава Богу, мы с твоей матерью остались друзьями, и так большую часть нашей жизни, пока…
– Пока? Пока – что, Билл?
Знаменитый могучий голос Стэна Рабина послышался снаружи дома, и Кауфман облегченно отвернулся от Индии, не ответив на ее вопрос.
– А, наконец-то Стэн здесь. – Он взял ее за руку, и они вернулись в залитую солнцем комнату. У двери он немного помолчал. – И еще, Индия, спасибо за комплимент.
Она усмехнулась ему.
– Добро пожаловать.
– Ты здесь, Билл. – Стэн Рабин холодно взглянул на него. Это был тот самый взгляд, который производил впечатление даже на Дженни. Наверное, это было сейчас то, что нужно.
– Пойдемте, девочки, присядем и займемся делом. Нам есть о чем поговорить. И у вас, я думаю, возникнет миллион вопросов после того, что я скажу.
Он оперся о доску камина, в котором не было огня, а на диване, прямо перед ним, уселись три девушки. Память вернула его в то далекое Рождество, когда три возбужденные маленькие девочки, наряженные в праздничные платья, сидели вместе с Мери Джейнс на диване в этом же самом доме, ожидая, когда им будут вручать подарки. Память вывела его из равновесия, а Стэн не любил подобного состояния. Эмоции делали его нервным. Он начал медленно расхаживать по комнате.
– Знаете, это странно, – сказала Парис, – хотя мы и никогда не проводили тут слишком много времени, я всегда думала, что это место – наш дом. Только, конечно, без Дженни он никогда не будет тем же самым – «домом», которым он, так или иначе, всегда был при ней.
Стэн прокашлялся.
– Прежде чем начать, – мягко сказал он, – я хочу, чтобы вы знали, что оба мы, Билл и я, пришли к согласию относительно того, что вы можете высказывать суждения, которые сочтете нужными, в любой момент. Понятно?
Они кивнули в молчании, глаза их выжидающе остановились на нем.
– Ваша мать в последние несколько лет как свои денежные дела, так и дела, связанные с карьерой, вела независимо от нас. Предложения о съемках в кино делались не слишком часто, роли предлагались небольшие. Ни для кого не секрет, что возникла потребность в новом поколении актрис – не только более молодых, но и иного типа. И не потому, что ваша мать плохая актриса, но потому, что для главных ролей требовалось нечто более современное, а Дженни этому требованию не удовлетворяла. У нее были роли на телевидении – с подачи Билла она легко получала их – и все эти располневшие хозяйки появлялись в начале сериалов, никогда не бывая главными героинями. Боюсь, что она порицала за это Билла, и, когда я брал его сторону и пытался склонить ее к тому, чтобы она в ином свете посмотрела на свою карьеру, памятуя, что никогда больше не будет ей тридцать девять, и что времена изменились, она обвиняла нас обоих в предательстве и требовала, чтобы мы исчезли из ее жизни.
Стэн остановился и промокнул бровь аккуратно сложенным белым платком.
– В этом решении ее поддержал человек, с которым она в то время жила…
– Джон Филдс, – машинально сказала Венеция. Однажды она встретилась с ним, когда приезжала домой, и даже в ее наивных глазах он выглядел столь очевидно неестественно, что она спросила о нем у матери. Дженни нетерпеливо оборвала ее вопрос, заявив, что та смотрит на жизнь слишком уж по-британски и легко принимает энтузиазм за агрессивность, и что ей самой лучше знать, что к чему.
– Верно. Джон Филдс. Дженни позволяла, чтобы он заботился о ее делах, а потом, когда через пару лет они разошлись, появился Рори Грант, двадцатичетырехлетний старающийся выбиться в люди никудышный молодой актер, и она влюбилась в него, как говорят, по уши. Она буквально вскормила Рори, она холила его, возила его на родео, заботилась о его гардеробе, пока он не приобрел этот свой осторожно-небрежный «стиль». Она до тех пор экспериментировала с его волосами, пока не нашла, что белокурые лохмы смотрятся именно так, как надо. Она платила за его уроки актерского мастерства и танца, платила, когда он находился в простоях, репетировала с ним на публику, и если уж Дженни могла достичь чего-нибудь в этом городе при помощи телефона, она звонила им всем – руководителям студий, продюсерам, режиссерам и говорила каждому из них о новой молодой восходящей суперзвезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Ты в порядке, киска? – Он обнял ее за плечи, и вместе они прошли в просторную комнату с видом на океан. Сегодня прилив был высок, и воды зыбились в футе от просторной деревянной скамьи, где под голубым навесом сидели две другие сестры.
– Сейчас у меня все в порядке. Я не испытывала уверенности, что вынесу все это, но наконец самое худшее позади. Пойдем посидим на солнышке, такой прекрасный день.
Билл снял пиджак, повесил его на спинку стула и наклонился, чтобы поцеловать сначала Индию, потом Парис.
– Ну, девочки, как поживаем?
– Нам полегче – и, конечно же, мы чувствуем себя в миллион раз лучше, чем накануне. – Поднявшись на ноги, Парис улыбнулась. – Вам принести что-нибудь? Холодного пива? Белого вина?
«Пиво» звучало так заманчиво, но жена убила бы его, если бы он нарушил диету, да еще пивом.
– Только «перрье», лучше – без лимона.
Он присел на скамью, нервно теребя пальцы. Стэн Рабин должен быть здесь с минуты на минуту, и потом они разыграют этот фарс.
Он закурил пятую за утро сигарету. Он не должен был курить, но его снова удивило то, что ощущение расслабленности от курения стоило того, чтобы после испытать чувство вины и подавленности. Черт побери, сидение на диете и физические упражнения, ни выпивки, ни сигарет, самоограничение – все это становилось для него образом жизни; а какой же может быть Голливуд без кокаина и секса?
– Сегодня прибоя нет. – Индия дружелюбно присела рядом с ним на скамью, глядя на океан, кативший стеклянистые волны, пенящиеся на песке, где после волн оставались темные массы водорослей.
– Помните, как вы учили меня плавать во время прибоя тогда, давным-давно? Мне было, должно быть, только около семи. – Она засмеялась, вспомнив, какой она была в семь лет, стройной, с торчащими зубами. – Открою вам тайну, Билл. Когда я была ребенком, вы долгое время воплощали для меня настоящего героя. Вы казались мне самым привлекательным среди приятелей Дженни и нравились куда больше прочих. Я думала, что так же нравлюсь вам, но раз уж семь лет – немножко неподходящее время для замужества, я решила проявить благородство и самоотречение, позволив вам жениться на Дженни – в конце концов, я ведь смогу видеть вас рядом все время. Но вышло все по-другому.
Ее светящиеся от воспоминаний карие глаза испытующе всматривались в его помятое лицо. С гривой серебристых волос, глубоко посаженными глазами и деланно добрым выражением, он спокойно мог сойти за привлекательного человека.
– Извините, но исключительно ради истины, Билл, вы когда-нибудь ей делали предложение?
Он нетерпеливо отшвырнули сигарету.
– Нет, Индия. Не делал. О, я любил ее, это правда, и было время, когда мы поддались было искушению продолжать это дальше, но, слава Богу, мы с твоей матерью остались друзьями, и так большую часть нашей жизни, пока…
– Пока? Пока – что, Билл?
Знаменитый могучий голос Стэна Рабина послышался снаружи дома, и Кауфман облегченно отвернулся от Индии, не ответив на ее вопрос.
– А, наконец-то Стэн здесь. – Он взял ее за руку, и они вернулись в залитую солнцем комнату. У двери он немного помолчал. – И еще, Индия, спасибо за комплимент.
Она усмехнулась ему.
– Добро пожаловать.
– Ты здесь, Билл. – Стэн Рабин холодно взглянул на него. Это был тот самый взгляд, который производил впечатление даже на Дженни. Наверное, это было сейчас то, что нужно.
– Пойдемте, девочки, присядем и займемся делом. Нам есть о чем поговорить. И у вас, я думаю, возникнет миллион вопросов после того, что я скажу.
Он оперся о доску камина, в котором не было огня, а на диване, прямо перед ним, уселись три девушки. Память вернула его в то далекое Рождество, когда три возбужденные маленькие девочки, наряженные в праздничные платья, сидели вместе с Мери Джейнс на диване в этом же самом доме, ожидая, когда им будут вручать подарки. Память вывела его из равновесия, а Стэн не любил подобного состояния. Эмоции делали его нервным. Он начал медленно расхаживать по комнате.
– Знаете, это странно, – сказала Парис, – хотя мы и никогда не проводили тут слишком много времени, я всегда думала, что это место – наш дом. Только, конечно, без Дженни он никогда не будет тем же самым – «домом», которым он, так или иначе, всегда был при ней.
Стэн прокашлялся.
– Прежде чем начать, – мягко сказал он, – я хочу, чтобы вы знали, что оба мы, Билл и я, пришли к согласию относительно того, что вы можете высказывать суждения, которые сочтете нужными, в любой момент. Понятно?
Они кивнули в молчании, глаза их выжидающе остановились на нем.
– Ваша мать в последние несколько лет как свои денежные дела, так и дела, связанные с карьерой, вела независимо от нас. Предложения о съемках в кино делались не слишком часто, роли предлагались небольшие. Ни для кого не секрет, что возникла потребность в новом поколении актрис – не только более молодых, но и иного типа. И не потому, что ваша мать плохая актриса, но потому, что для главных ролей требовалось нечто более современное, а Дженни этому требованию не удовлетворяла. У нее были роли на телевидении – с подачи Билла она легко получала их – и все эти располневшие хозяйки появлялись в начале сериалов, никогда не бывая главными героинями. Боюсь, что она порицала за это Билла, и, когда я брал его сторону и пытался склонить ее к тому, чтобы она в ином свете посмотрела на свою карьеру, памятуя, что никогда больше не будет ей тридцать девять, и что времена изменились, она обвиняла нас обоих в предательстве и требовала, чтобы мы исчезли из ее жизни.
Стэн остановился и промокнул бровь аккуратно сложенным белым платком.
– В этом решении ее поддержал человек, с которым она в то время жила…
– Джон Филдс, – машинально сказала Венеция. Однажды она встретилась с ним, когда приезжала домой, и даже в ее наивных глазах он выглядел столь очевидно неестественно, что она спросила о нем у матери. Дженни нетерпеливо оборвала ее вопрос, заявив, что та смотрит на жизнь слишком уж по-британски и легко принимает энтузиазм за агрессивность, и что ей самой лучше знать, что к чему.
– Верно. Джон Филдс. Дженни позволяла, чтобы он заботился о ее делах, а потом, когда через пару лет они разошлись, появился Рори Грант, двадцатичетырехлетний старающийся выбиться в люди никудышный молодой актер, и она влюбилась в него, как говорят, по уши. Она буквально вскормила Рори, она холила его, возила его на родео, заботилась о его гардеробе, пока он не приобрел этот свой осторожно-небрежный «стиль». Она до тех пор экспериментировала с его волосами, пока не нашла, что белокурые лохмы смотрятся именно так, как надо. Она платила за его уроки актерского мастерства и танца, платила, когда он находился в простоях, репетировала с ним на публику, и если уж Дженни могла достичь чего-нибудь в этом городе при помощи телефона, она звонила им всем – руководителям студий, продюсерам, режиссерам и говорила каждому из них о новой молодой восходящей суперзвезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103