— Мы научились целоваться. Научимся и всему остальному.
Он снова поцеловал ее, а потом провел рукой по ее животу вниз — туда, между ногами. Ласково нажав кончиком среднего пальца на ее чувствительное местечко, он ощутил теплую влагу и позволил себе продвинуться чуть дальше. Эми содрогнулась от наслаждения, и ее спина выгнулась дугой.
Ее веки были опущены, когда она спросила:
— Тонатиу, а мне можно потрогать тебя… так, как ты меня трогаешь?
Изумленный и обрадованный одновременно, он поспешил ее заверить:
— Ничто не могло бы сделать меня более счастливым.
Она задумчиво улыбнулась, села на камне и мягким нажимом рук заставила его лечь на спину. Широко открыв глаза, она, преодолевая застенчивость, протянула к нему обе руки и обхватила ими могучий поднявшийся ствол, — обхватила так осторожно, словно опасаясь, что он может сломаться. И зажмурилась от восторженного изумления, когда ощутила его непроизвольную реакцию.
Она с радостью согласилась бы провести в игре и волнующих исследованиях весь остаток дня, но Луис с ужасом ожидал, что вот-вот взорвется. Сжав зубы, слыша гулкие удары своего сердца, он сумел выдержать эту блаженную муку лишь несколько мгновений, после чего отвел от себя ее руки и поспешно отыскал то место у нее между ног, которое указала ему природа.
Он успел ощутить преграду и уловил момент, когда эта преграда разорвалась; от него не укрылось выражение боли в глазах Эми. Но остановиться он уже не мог. Он не имел ни малейшего представления о том, как управлять собственным телом, вышедшим из повиновения. Он бурно ворвался в нее, и наслаждение было столь острым, что он застонал в экстазе. Через несколько секунд все было кончено.
Какое-то время они не размыкали объятий. Луис шептал слова любви и раскаяния, пылко утверждая, что никогда больше не причинит ей боли. Он обещал, что научится всему, чтобы стать более умелым любовником. А Эми, осыпая поцелуями его встревоженное бронзовое лицо, утешала его и клялась, что любит его так сильно, что просто быть в его руках — это восторг и ликование.
Луис на руках отнес ее к реке и выкупал с такой нежной заботливостью, что купание доставило ей даже больше радости, чем сам по себе акт любовного слияния.
И уж совсем несравненное блаженство она испытала, когда они выбрались из воды на берег и Луис пронес ее на руках по крутой тропинке всю дорогу до каменного выступа рядом с водопадом. Они улеглись на этой площадке, подставив себя солнечным лучам, чтобы обсохнуть. Они лежали, обнявшись, в мире и согласии, и солнце уже начало склоняться к западному краю горизонта.
Вздохнув, Эми положила ладонь на золотой медальон, что покоился на гладкой груди Луиса, и окликнула юношу:
— Тонатиу…
— Да?
— Расскажи мне побольше о Солнечном Камне.
Глава 10
Луис улыбнулся, поцеловал ее в лоб, и его рука накрыла ее руку, лежавшую на поблескивающем золотом медальоне. Он глубоко вздохнул, и его гладкое бронзовое лицо слегка изменилось. Классические строгие черты приобрели мечтательно-отрешенное выражение: теперь его сознанием управляли легенды, образы и голоса былого.
— Золотой диск, который я ношу, представляет собой копию огромного Солнечного Камня, хранимого в одном из старых храмов Мехико. На камне высечены письмена, в них изображен ацтекский космос — наши боги, наши обряды и традиции — и календарь, с помощью которого мой народ ведет счисление времени. В самом центре камня — лицо Тонатиу, нашего Бога-Солнца, в чью честь я получил это имя.
Он замолчал и долго не произносил ни слова. Впору было подумать, что он заснул. Пальцы Эми более настойчиво надавили на медальон, и она попросила:
— Продолжай, пожалуйста.
— Мехико был нашим городом. Городом ацтеков. Наш верховный бог, Уицилопочтли, привел свой народ в Мексику из далекой северной страны Астлан. Тем, кто последовал за ним, он обещал, что они найдут такой край, которым будут владеть. Он предрекал, что город они построят там, где им будет послано знамение свыше: они увидят орла, пожирающего змею, сидя на огромном кактусе. Уицилопочтли привел их на остров, и они действительно увидели орла на кактусе. Там они и обосновались и назвали свой город Теночтитлан — Страна Кактуса.
После недолгого молчания, так и не открывая глаз, Луис вернулся к своему повествованию:
— Они построили свои пирамиды в честь солнца и луны. У них было много своего: религия, искусство, поэзия. У них было богатство. Они никому не причиняли беспокойства. И тогда из Испании явились соплеменники моего отца. Монтесума, владыка ацтеков, верил, что испанцы — это белые боги, вышедшие из моря. Именно поэтому он допустил, чтобы Кортес со своим отрядом прошел, не встречая сопротивления, прямиком до этого прекрасного города и захватил его.
Эми пристально вгляделась ему в лицо. Его глаза все еще были закрыты, но на лицо легла тень ожесточения.
— Самых красивых из наших женщин испанцы забирали себе. Но эта участь миновала род моих ацтекских предков. В их жилах не текла смешанная кровь… до того, как моя мать вышла замуж за моего отца. Я стал первым mestizo — метисом… в семьях обоих — и матери, и отца.
— Да, знаю, — тихонько подтвердила Эми. — Дон Рамон рассказывал, что так было предрешено… то есть так ему сказала твоя мама.
Напряжение и скованность, омрачавшие лицо Луиса, исчезли.
— Так оно и было. Tonali моей матери — ее предназначение — состояло в том, чтобы произвести на свет сына от чистокровного испанца. — На губах Луиса заиграла улыбка. — Она одарила его не только сыном… она дала ему гораздо больше.
Эми тоже улыбнулась. Это была самая любимая ею часть истории. Часть, посвященная тому, как своевольная и прекрасная наследная принцесса ацтеков оставила своего младенца-сына одного на базальтовом плато.
Эми не понадобилось понукать Луиса, чтобы он продолжил рассказ. Он повел речь о том дне, когда богиня Шочикецаль, оставив мужа и сына, вернулась к своему народу.
— Это был первый август в моей жизни, — ровно и тихо приступил он к прерванному повествованию. — Приближался полдень, и я спал. Мать разбудила меня. Было жарко, ужасно жарко. Она выкупала меня в прохладной воде, а когда справилась с этим делом, не обтерла меня полотенцем и ничего на меня не надела. Вместо этого она вынесла меня из дома и, держа меня одной рукой, взобралась на спину неоседланного жеребца — любимого отцовского коня — и ускакала прочь от нашей маленькой глинобитной хижины. Когда мы оставили позади многие мили пути по выжженной пустыне, моя мать направила коня к вершине столовой горы — горы с плоской площадкой наверху. Она спешилась, проследовала до самой середины этого черного базальтового плато, положила меня на камень и присела на корточки рядом со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103