.. Или это, верно, они прошлый год медведя с кольцом в носу по округе водили и еще была у них обезьяна, что из пистолета стреляла? Нет? Дак откуда ж они тогда такие-эдакие взялись? И христианского ль они племени или, может, какие? Беатрис ответила, что христиане они самые что ни на есть всамделишные, а больше она сказать ничего не может. Вторая крестьянка, с хмурым лицом, обеспокоилась, не сглазят ли незнакомцы ее дочку — бледную, болезненную девочку, дремавшую у нес па руках. пошушукавшись между собой, они наконец что-то решили, и мужчина с ружьем, подозвав Назарина, сказал ему:
— Возьми-ка, мил человек, этот грошик да вот кроля, да ступайте-ка вы отсюда, а то Уфрасии взбрело, что вы ей девчонку испортить можете.
Ни слова не возразив против такого крутого обхождения, странники смиренно удалились.
— Унижения следует переносить молча, дочери мои, и черпать утешение в сознании незапятнанной совести.
Пройдя еще немного, они заметили нескольких мужчин, которые чистили служивший водопоем небольшой пруд, куда после недавнего дождя нанесло всякого мусора и грязи из соседних канав. Назарин вызвался помочь, и предложение его было принято. Клирику пришлось по колено зайти в грязное озерцо; то же сделала и Андара, подобрав юбку. Передавая друг другу ведра, они вычерпывали густую зловонную жижу, а стоявшие на берегу помогали шестами. Внезапно Беатрис с громким криком выскочила из воды — длиннущая змея обвилась вокруг ее лодыжки. К счастью, змея оказалась не ядовитая. Со смехом и шутками все принялись охотиться за гадиной, а часа полтора водоем был расчищен, за что Назарин и его < путницы получили две монеты — в десять и пять.
После этого странники спустились к реке — хорошенько отмыться от грязи, а когда возвращались к дороге, путь им неожиданно преградили двое весьма подозрительных субъектов с хищными лицами, лихорадочно горящими глазами, в лохмотьях; выскочив из кустов, они хриплыми голосами потребовали, чтобы паломники немедленно остановились. Не вдаваясь в объяснения и угрожающе размахивая огромным ножом, один из бродяг потребовал от путников отдать все, что у них с собой было — будь то деньги, прочие ценности или съестное. Его товарищ, явно не лишенный чувства юмора, заявил, что оба они — переодетые жандармы, выполняющие специальное правительственное задание — задерживать на дорогах воров и разбойников и изымать у них похищенное. Мужественная Андара пыталась было протестовать, но Назарин распорядился отдать все: хлеб, деньги, кролика. Только проклятым головорезам и этого показалось мало, и они подвергли наших героев тщательному обыску, в результате чего Беатрис осталась без ножниц, а ее подруга — без гребня. Но шутники не унялись и на этом. Подождав, пока путники, повинуясь грозному приказу проваливать да поживее, отойдут на несколько шагов, бандиты с хохотом забросали их камнями, причем Назарин был ранен в голову, и рана, хоть и легкая, долго кровоточила. Пришлось странникам вновь вернуться к реке, где девицы промыли Назарину рану и перевязали ее двумя платками — сначала белым, а поверх еще клетчатым, который носила Беатрис. В этом тюрбане наш ревностный аскет гляделся совсем уж мавром. Беатрис надела шапку Назарина, и — обратно в замок!
— Похоже,— сказала Андара,— кончилась наша малина. А ведь как везло до сих пор. Все нас кормили, все нас любили, подарками задаривали; да и мы в Мостолесе — худо-бедно, а кой-какие чудеса показали, и в Вильяманте не хуже святых поработали. И все кругом довольные, чуть на руках не носили. А теперь все не те номера выпадают; ведь так взглянуть: вчера одно, завтра другое — прямо лоторея-аллегри чолучается.
— Замолчи же наконец, болтунья неразумная,— прервал ее Назарин, когда утомленные долгой дорогой и жарой путники присели передохнуть в тени дубовой рощицы.— Не смешивай божественные предначертания с лотереей, которая есть игра слепого случая. Если господь посылает нам бедствия, он знает, к чему все это. Поэтому даже малейшая жалоба да не слетит с наших уст, и ни на мгновение не усомнимся мы в милосердии отца небесного Беатрис подсела к нему, а та, что из Польворанки, принялась собирать желуди. Все трое молчали — помрачневшие, опечаленные. Слышно было только жужжание мух, роящихся под дубами. Андара, мерно нагибаясь, бродила между деревьев. Первой нарушила молчание Беатрис:
— Сеньор, мне одна дума покоя не дает...
— Предчувствие какое-нибудь?
— Да, да... Думаю, придется нам пострадать.
— И я думаю так же.
— Ну и пусть, если то угодно господу.
— Да, мы примем муку, и худшую из всех — я.
— А мы что же? Так не ладно. Коли до этого дойдет, так и мы от вас не отстанем.
— Нет, пусть выпадет мне самое горшее.
— И вправду вы так думаете? Снова угадали?
— Да нет. Я слышу глас господа в душе. Он знаком мне, этот голос. И то, что мы идем на муку, Беатрис, так же очевидно, как то, что сейчас — день.
Вновь воцарилось молчание. Андара, наклоняясь и выпрямляясь, отходила все дальше, складывая желуди в подол.
VI
Видя, как молчалив и удручен отец Назарин, который всегда так ободрял их своим спокойствием, а порой и веселой шуткой, Беатрис почувствовала, как в ее душе разгорается нежность к этому святому, направлявшему каждый их шаг. Вспышки такого рода были ей знакомы, но никогда это чувство не было столь сильно. Позднее, задумавшись над этим, она поняла, что это состояние души никак нельзя сравнить с жадным, опаляющим и разрушительным пламенем, а скорее — с бурным потоком, чудодейственно исторгшимся из камня и затопившим все вокруг. Словно река, широко разлилась ее душа, и, подступая к устам, рвались наружу слова:
— Сеньор, когда настанет время принять эту великую муку, знайте, что я хотела бы любить вас всей любовью, на какую способна моя душа, любовью чистой, какой можно только ангелов. А если бы, приняв муку, я могла бы Избавить от нее вас, я приняла бы ее, будь это самое страшим, что в силах представить себе человек.
— Дочь моя, ты любишь меня, как любят учителя, который знает немного больше и учит тебя тому, чего ты не знаешь. А я люблю тебя — вас обеих,— как пастух любит своих овец, и если вы заблудитесь, я буду искать вас.
— Обещайте мне, сеньор,— сказала Беатрис, вне себя от волнения,— поклянитесь мне, что будете любить нас всегда, и, что бы ни случилось, мы никогда не расстанемся.
— Я не даю клятв, но если бы и поклялся, то как мог бы я обещать тебе то, что ты просишь? Будь на то моя воля, мы не расставались бы. А если люди захотят разлучить нас?
— А людям-то что за дело до нас!
— Ах! Люди — это власть, и они распоряжаются всем в этом царстве, над которым воспаряет душа. К примеру, недавно, двое грешных людей ограбили нас. А ведь другие могут силой разлучить нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53