Пока все шло хорошо, и человеческие существа, бродившие по этим пустыням, даже показались Назарину людьми несколько иной породы, чем те, которых он знал по городской жизни. Размышляя над этим, он все же решил про себя, что события первого дня — ни в коем случае не правило и что еще предстоят ему диковинные, неожиданные встречи, и горе, и скорби, и муки, и ужасные страдания, которые рисовало его пылкое воображение.
Так шел он и шел по пыльной дороге, пока, уже к вечеру, не увидел вдали деревню — Мостолес ли это был, он не знал, да и не стремился узнать. Довольно было и того, что впереди — человеческое жилье, и Назарин, не раздумывая, направился к первому же дому — попроситься переночевать, будь то на дровах в сарае, в хлеву или просто под навесом. Дом был большой, с высокой черепичной крышей и чем-то вроде корчмы, вход в которую находился сбоку. Перед воротами с полдюжины свиней купались в грязи. На дворе стояла небольшая кузня, около нее — телега с задранными кверху оглоблями; бродили друг за дружкой курицы; женщина мыла в луже какие-то плошки, а еще подальше виднелся сарай для срезанных лоз, возле которого торчало полузасохшее дерево. Назарин смиренно приблизился к пузатому старичку, с сизым лицом пьяницы, который в этот момент выходил из ворот, и кротко попросил разрешения притулиться на ночь где-нибудь, хоть в уголке на дворе. Не успел он произнести это — пресвятая дева Мария,—старичок разразился градом комплиментов, из которых самым приличным был насчет ворья, которое он устал пускать в свой дом. Не став слушать дальше, дон Назарин снял шляпу и, отвесив поклон, удалился.
Мывшая посуду женщина указала ему участок, обнесенный ветхой изгородью, поверху которой росла ежевика вперемежку с крапивой. Через узкий лаз Назарин проник внутрь и увидел заброшенную постройку: едва поднявшиеся от земли и обросшие кудрявой желтой травой кирпичные опоры, в расстановке которых угадывался некий архитектурный замысел. Повсюду рос дикий ячмень высотою в пядь, а между двумя довольно высоко уже выведенными стенами перекинулся навес из жердей с набросанными на них дроком, соломой, землей — сооружение крайне хрупкое, но не совсем бесполезное, так как под ним укрылись трое нищих: супружеская пара и бродяга на деревянном протезе. Расположившись со всевозможными удобствами под сим примитивным кровом, они развели костер, приспособив над ним горшок; время от времени женщина снимала крышку и помешивала содержимое, мужчина яростно раздувал огонь. Одноногий парень стругал большим ножом щепу и заботливо ее в костер.
Назарин спросил у них пол полепи я тоже устроиться под навесом, на что бродяги отвечали, что эта некогда частная собственность нынче ничья и что любой может устраиваться здесь без всякой бумажки. Так что пусть новоприбывший располагается здесь на ночлег, но не ждет приглашения к ужину — ведь они и сами люди неимущие, беднее того, кто эту самую бедность выдумал, и поэтому могут лишь принимать, но отнюдь не давать. Наш кающийся странник поспешил успокоить их, сказав, что только просит разрешения положить в костер свои картофелины, а затем предложил им хлеба, который они приняли без излишнего жеманства.
— Ну, что слыхать в Мадриде? поинтересовался старик нищий.— Мы, как эти деревеньки обрыщем, думаем туда на святого Исидора поспеть. Что-то в этом году нас ждет? Беднеет народ, а? И торговля, говорили мне, худо идет? Слыхал я, Сагасте отставку да ют. Кого-то теперь новым головой выберут?
Дон Назарио вежливо отвечал, что о торговле ему ничего не известно, да и до Сагасты и до нового головы ему не больше, чем до императора трапезундского. На этом беседа закончилась; трое бродяг уселись вокруг Горшка, не пригласив новенького; Назарин испек свои Картошки, и все четверо недолго думая улеглись, кто где мог, стараясь выбрать уголок поуютнее. Новичку досталось самое плохое место, с краю, но он, по-прежнему крепкий духом, отнюдь не почувствовал себя ущемленным. Подыскав подходящий камень вместо подушки, он поплотнее завернулся в свою накидку и лег, вполне довольный, надеясь, что чистая совесть и телесная усталость скоро вознаградят его крепким сном. Пес, свернувшись клубком, пристроился у него в ногах.
Среди ночи его разбудило ворчание собаки, которая вдруг залилась громким лаем, и, оторвав голову от своей не слишком-то мягкой подушки, Назарин различил темную фигуру — мужчину или женщину, этого он в первый момент не понял — и услышал шепот:
— Не бойтесь, святой отец, я это, Андара. Хоть вы и не хотели, а я за вами пошла.
— Безумная! Что тебе здесь надо? Смотри, сейчас разбудишь этих... сеньоров.
— Погодите, дайте сказать. Я-то шуму не делаю, это пес проклятый разлаялся. Так что шла я за вами и вижу — вы сюда зашли... Да не серчайте. Хотела было я вас послушаться и остаться, да ноги меня понесли. Такое вот дело — незаметное... Сама не знаю, что со мной творится. Только идти мне за вашим преподобием на край света, а нет — так хоть сейчас в могилу... Да вы спите, спите, а я тут хоть на травке полежу, передохну — сна-то все равно нет, у, хреновина!
— Ступай отсюда или молчи,— отвечал добрый клирик, вновь преклоняя многострадальную голову на жесткое изголовье.— Что скажут эти сеньоры? Слышишь, ты уже разбудила их своим шумом.
В самом деле, парень с деревянной ногой, лежавший ближе всех к Назарину, стал ворчать спросонья, и пес снова был вынужден призвать к порядку незваную гостью. Но вот наконец воцарилась глубокая тишина, нарушаемая лишь звучным храпом пожилой четы. Вся компания проснулась с первыми лучами солнца, не исключая и дона Назарио; не увидев Андары, он был немало удивлен и решил, что все это ему просто привиделось. «Штатные» нищие и «кандидат» завели между собой разговор, и старики так жалостливо расписали Назарину все беды, обрушившиеся на них в этом году, что тот, воссочувствовав, отдал им свой последний капитал, а именно монетку в пять сантимов, что дали ему погонщики. Вскоре появилась и Андара, сразу же объяснила свое неожиданное исчезновение. А дело было в том, что, не в силах с непривычки уснуть на такой жесткой постели, она поднялась еще до света и, выйдя на дорогу взглянуть, что это за место, сразу узнала в нем Мостолес — большое село, куда она часто хаживала из своей находившейся неподалеку деревеньки. Рассказав это, она добавила, что с соизволения дона Назарио пойдет проведать, не живут ли здесь еще две сестры — ее подруги Фабиана и Беатрис, одну из которых еще в Мадриде обхаживал некий мясник, а потом они поженились и открыли в Мостолесе трактир. Клирик с легким сердцем разрешил ей отправиться на поиски своих приятелей хоть на край света, так как ему вовсе не хотелось навсегда получить в спутницы подобное существо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53